Я дождался, пока было завершено предоперационное экспресс-обследование и абдоминальная бригада, усиленная гинекологом, начала свой этап операции на животе. Увидел, как после вскрытия брюшины в глубине раны показался непривычный предмет – закрученная спиралью поверхность металлической арматуры. Он входил в брюшную полость из малого таза и, пройдя по боковому каналу, не задев ни кишечник, ни селезёнку, ни левую долю печени, исчезал в диафрагме. Посовещавшись, решили намыть одного из спасателей, и, предварительно замочив в растворе антисептиков пневмокусачки, с их помощью перекусили арматуру посередине. Аккуратно удалили нижний фрагмент через промежность. К счастью, кровотечения не произошло. На стульях своего этапа ждали приехавшие из другой больницы торакальный и сосудистый хирурги.

К сожалению, пришло время уходить: лекцию я ещё мог себе позволить пропустить, а вот на семинаре был запланирован зачёт, неявка на который грозила проблемами перед сессией. Вздохнув, я переоделся и вышел на морозный воздух: светило редкое для Москвы февральское солнце, вокруг кипела бурная столичная жизнь, идущие мне навстречу люди не представляли и малой доли того, что в эту ночь происходило совсем недалеко от них, в типовом светло-зелёном здании за железным забором.

Конечно, на следующем дежурстве я узнал все подробности произошедшего. Людмила, женщина сорока двух лет, ранним утром заказала такси – ей необходимо было съездить к началу рабочего дня на Московский завод шампанских вин в очаковской промзоне. Были запланированы переговоры с одним из руководителей предприятия, которые он, дабы избежать суеты, назначил на семь утра. Путь к заводу лежал по территории промышленной зоны, некоторые дороги которой представляли собой уложенные друг за другом бетонные плиты. Плиты разбились от времени, из одной из них торчал наверх кусок железной арматуры. Она и упёрлась в дно автомобиля, который, продолжая движение, начал выдирать её, в результате стальной штырь пробил переднее пассажирское сиденье и насадил Людмилу на себя, словно коллекционную бабочку. Таксист услышал скрежет и жуткий крик и ударил по тормозам, но к этому времени штырь уже пробил крышу «Волги». Машина вместе с Людмилой оказалась прикована к дороге. К счастью, у таксиста оказалась радиосвязь, и он через диспетчера вызвал на место происшествия Скорую и МЧС.

Спасатели перекусили стальной штырь в двух местах: под сиденьем и чуть ниже потолка. Удалять ранивший предмет на месте в такой ситуации запрещено – может развиться болевой шок, массивное кровотечение. За несколько минут пострадавшую доставили в ближайшую больницу.

Людмила точно родилась в рубашке. Арматура вошла через промежность, не зацепив ни прямую кишку, ни влагалище, ни матку, покинула малый таз, проникла в брюшную полость. Не задев жизненно важных органов, через диафрагму попала в плевральную полость, пробила лёгкое, вызвав пневмоторакс и гемоторакс – скопление воздуха и крови в плевральной полости, к счастью, с достаточно умеренной кровопотерей менее литра. Не ранила пищевод и сердце и вышла через левую надключичную область, сломав ключицу, зато пройдя всего в нескольких миллиметрах от подключичной артерии и вены. Торакальный хирург ушил лёгкое, дренировал плевральную полость, хирурги провели хирургическую обработку ран, травматолог соединил ключицу пластиной и через две с половиной недели, живая и практически здоровая, Людмила выписалась домой.

Младший Никифоров отделался швом плечевой артерии, и на память о ножевом остался лишь глубокий шрам на плече. Через три дня к палате приставили милиционера. Его отец умер в реанимации на пятые сутки после ранения, так и не приходя в сознание.

Мысли по дороге с работы: работа или служба?

Я много раз слышал от коллег, что врач ходит не на работу, а на службу. В чём отличие? В том, что работа продолжается с девяти до шести, а служба нередко выходит за границы рабочего времени, не знает выходных и праздников. И даже если ты в этот момент свободен, мыслями и телефонными звонками постоянно возвращаешься в отделение. Или разгадываешь загадку диагноза сложного пациента, параллельно обдумывая предстоящую операцию. Офицеры, врачи, учителя, священники – профессии, которые не подходят под параграфы трудового договора, ведь они, по сути, служат, а не работают. Не зря именно эта прослойка общества в девятнадцатом веке сформировала мощный класс русской интеллигенции. Однако затем слово «служить» незаметно заменили на «обслуживать». В Союзе врача наказали низкой зарплатой и развратили условным «сам себе заработает», а затем он и вовсе начал оказывать услугу лечения. В то же время услуга крещения вошла в церковный прейскурант. Но, несмотря на это, тысячи докторов по-прежнему каждый день выходят на службу. Тысячи учителей задерживаются в кабинетах, проверяя тетради своих учеников. Офицеры прошли через разруху военных городков и лихие девяностые, когда денежное довольствие не просто было нищенским, его даже не платили. Сельский храм в далёкой провинции каждое утро открывает умный священник с добрыми глазами.

* * *

На хирургическом дежурстве, если нет экстренной операции и никто не поступает по профилю, можно украсть несколько минут или даже часов сна. Привыкая к правилам игры, организм переходит в ночной режим сразу, как только ты принимаешь горизонтальное положение. И почему-то на дежурстве снятся самые яркие сны. Несколько запомнившихся я воплотил в небольшие рассказы.

Первый сон на дежурстве. Кружок «Юный диггер»

В детстве притягивает неизвестность. Тем более, если она лежит у тебя под ногами. Затерянный мир отделял от нас лишь толстый слой потрескавшегося московского асфальта. Через канализационные люки рвалась на волю непознанная изнанка города, окутанная завесой тайны система подземных коммуникаций. К счастью, сухие технические названия нас не интересовали, зато по двору из уст в уста передавалась история про таинственный подземный город, строить который под столицей начал ещё Иван Грозный. Потерянная библиотека, тоннель из Кремля в Коломенское, Метро-2 – услышав эти слова, мы сгорали от любопытства.

В городе набирало популярность движение диггеров. Старшие ребята рассказывали про Никиту с улицы Довженко, который спустился в люк в начале Мичуринского проспекта, а вылез около аэропорта Внуково. Может и не было никакого Никиты, но всё это настолько подогрело наш интерес, что мы решили во что бы то ни стало обследовать московское подземелье. Дело осложнялось тем, что открыть люк можно было только с помощью специального приспособления – слесарного ломика. Последний обитал на поясе у водопроводчиков. Все попытки поднять люк без ломика потерпели фиаско. Украденный у дворника обычный лом помог чуть приподнять люк, но вставленные в зазор палки ломались под его тяжестью и так не помогли сдвинуть махину в сторону. К тому же лом нужно было постоянно перепрятывать, и его украли снова.

– Нам нужен слесарный ломик, – сказал однажды Макс.

– Как ты его достанешь? Слесари никогда с ним не расстаются.

Я замечал, что водопроводчики берегут свой ломик как зеницу ока.

– Десятого у них аванс, мой сосед сорок лет в ЖЭКе отработал, – не обращая внимания на мои возражения, продолжал Макс.

Мы почувствовали, что зреет план.

– Тот безногий, который орёт на весь двор по праздникам? Он же алкаш, – добавил сарказма Хоха.

– Они все алкаши, – продолжал Макс. – Особенно в день аванса.

База слесарей была в бойлерной, возле недавно открытого гольф-клуба. Зелёное здание с мощными чугунными дверьми и увесистым замком в опиле большой трубы. Внутри постоянно что-то жужжало, щелкало, переключалось, из щелей струился тёплый сладковатый аромат, коктейль из запаха горячих труб, влажного бетона и отсыревшего пластика. Этот приторный запах будет постоянным спутником наших подземных путешествий.

Желание завладеть ломиком было настолько сильным, что мы договорились отпроситься с последнего урока. Макс сказал, что у него разболелась голова, я придумал срочную необходимость открыть дверь приехавшей из деревни бабушке, Тима давил на жалость и рассказывал учительнице о заболевший маме, которой срочно необходимо купить жаропонижающее. Самым недальновидным оказался Хоха: он сказал, что отравился, и его отправили к медсестре промывать желудок.

В середине рабочего дня в бойлерной гремел скрытый от чужих глаз банкет. Шумело радио, то и дело звенели стаканы, кажется, даже сквозь толстые стены было слышно, как хлёстко ложились карты на украденные с овощной базы деревянные ящики.

– Уже хороши, – сказал Макс. – Главное, чтобы там же не заснули, а то, чего доброго, заночуют.

– Там спать негде, к тому же их жёны дома ждут, – раздражённо ответил Тима. Во всех чувствовалось волнение.

– Не забывай, у жён в столовых и детских садах тоже сегодня аванс, неизвестно, где они сами заночуют, – хихикнул Макс.

Кто бы мог подумать, что предположение Макса окажется правильным: за следующие четыре часа нам продемонстрировали всё, на что способен советский слесарь в рабочее время, а именно танцы, песни, ссоры, драку, объятия, и, наконец, тихий спокойный сон. Прождав ещё час и предчувствуя скорое наступление сумерек, мы решили действовать. Идти за ломиком вызвался я. Бойлерная давно манила меня, сидя на уроках я мечтал, как однажды окажусь внутри этого таинственного сооружения. А там… Я живо представлял себе огромное электрическое табло, на котором мигают десятки лампочек, показывая путь горячей воды в дома нашего района. Перед ним обязательно стоит пульт управления. А на стене, конечно же, висит красный телефон. Друзья немного побаивались пьяных слесарей и мне не возражали.

Я на цыпочках подкрался к бойлерной – большая железная дверь была приоткрыта. Внутри горел тусклый свет. Большое квадратное помещение было заполнено трубами: одни из них возникали из пола, поднимались вверх, образуя подобие арки, и снова прятались в пол, другие попадали в помещение откуда-то сбоку, чёрные и белые, толстые и тонкие, с изоляцией и без. Дёргались стрелки десятков больших и маленьких манометров. Тёплый влажный воздух перемешался с парами этилового спирта. Не было ни пульта, ни электрического табло.

По углам лежали пустые бутылки: водка «Столичная», пиво «Ячменный колос», – стандартный набор того времени. Слесари спали. Один на трубах, второй на топчане в углу, третий – прямо на бетонном полу. У первого был подбит глаз, у другого разбит нос, да так, что при каждом выдохе из ноздри надувался большой кровавый пузырь. Ещё один участник застолья лежал лицом к стене. Рядом, на полу, я увидел вожделенный ломик. Его раздвоенное, напоминающее змеиный язык жало, то самое, которое проникает в паз канализационного люка, сжимало пивную пробку.

Я на цыпочках пересёк комнату, осторожно взял ломик и юркнул к выходу. Здесь я немного поторопился и, раньше времени посчитав свою миссию выполненной, тут же за это поплатился: пролезая в щель чугунной двери, слегка задел её своей добычей. Этого было достаточно чтобы на всю бойлерную ухнул глухой удар – дверь резонировала, как басовый колокол. Словно ошпаренный, я выскочил прочь и понёсся через кусты, заметив, как вскочили и метнулись вслед за мной тени товарищей. Лишь через пять дворов, ощутив себя в безопасности и не видя погони, мы остановились. Сердце выскакивало из груди, в глазах темнело, мокрая рука крепко сжимала добычу.

На следующий день мы отправились в первое подземное путешествие. Для этого заранее выбрали люк в скверике, примыкавшем к ограждению гольф-клуба – там не было лишних глаз, свежая апрельская зелень обеспечивала неплохую маскировку. Узнав, что мы завладели ломиком, к нам присоединились самые молодые члены нашей компании, учившиеся на два класса младше, – Руслик и Славик. Остальным обитателям двора говорить о ломике строго запрещалось: вещь дефицитная, узнают – пиши пропало. Само собой, носить его можно было только под курткой, и хранителю ломика Хоху пришлось одеться не по погоде.

– Потный, но незаменимый, – гордо говорил он каждому из нас при встрече.