– А потом ты гадаешь, откуда у тебя проблемы с желудком,– пожурила она, переводя все недовольство с Генри на мужа, за что мальчик был безмерно благодарен. Они продолжили болтать, пока Генри сосредоточенно доедал свой завтрак, но аппетит пропал, и разбитые глаза яичницы внезапно стали напрягать, а не смешить.

Голос шепнул на ухо, что лицо, которое он видел на своей тарелке, выглядело вполне правдивым, и эта самая правда скоро его настигнет.

«Какая правда?» – спросил он, надеясь, что голос не ответит. Даже не услышит вопроса.

Но ответом послужило ощущение сильной боли, самой бездонной печали. Лицо на тарелке – такое разбитое, с этими выпученными глазами – внезапно превратилось в другое. В настоящее. В знакомое, детское, и его глаза тоже были искусаны, съедены, но истекали не желтым, а красным…

– Генри? Ты слышишь?

Генри осознал, что задержал дыхание, и тогда громко выдохнул – так, словно вынырнул из бассейна после того, как держался без воздуха так долго, как только мог, с резким фух! из глубины внутренностей, за которым идет новый вдох, наполняющий кровь жизнью.

– А?

Дэйв и Мэри оба странно на него смотрели, с такой своеобразной заботой; не с желанием защитить – например, когда у твоего ребенка появляется влажный, неприятный кашель,– а скорее оборонительно. Так бывает, когда ваш ребенок читает мысли, прислушивается к чувствам и впитывает их, как губка впитывает пролитую бутылку с флуоресцентными чернилами.

– Все хорошо,– сказал потом Генри и попытался улыбнуться.

– Ты вспотел,– заметила Мэри.

– И ты весь серый как привидение, дружок,– добавил Дэйв.

Генри все же решил проверить, вопреки своему желанию. Аккуратно. Чтобы узнать только те чувства, что были на поверхности.

Яркие цвета, плавающие, как рыбы в пруду, кружились внутри них. Вспышки других цветов – ярко-красных и черных прожилок, цветов, которых не знал никто, кроме самого Бога,– маячили, как флаги, выкрикивая чувства, которые его разум переводил в понятные ему слова.

«Хрупкий»,– услышал он.

Больной.

Взволнованный.

Поврежденный.

Сломанный.

Потерянный.

Бедный мальчик… О, бедный мальчик… Он меня слышит?

Он сейчас читает мои мысли?

Генри резко встал и за лямку схватил с пола рюкзак, а потом перекинул через плечо.

– Все хорошо. Мне пора.

Дэйв и Мэри, казалось, на мгновение застыли с ничего не выражающими лицами… а затем они снова зашевелились. Словно волшебные часы остановили время, и какая-то высшая сила повернула циферблат, перемотала, а потом отпустила.

– Я отвезу тебя, дорогой,– сказала Мэри, ища ключи.

– Давай я, мне все равно пора,– сказал Дэйв и поцеловал Мэри в щеку.

Но Генри уже был в дверях. Сегодня никаких объятий. И никакой помощи. Иногда лучше быть одному, даже если грустно. Или если ты очень потерян. Или, возможно, если ты и правда сломан. Ведь кто полюбит разбитую куклу?

Никто.

– Я пройдусь,– сказал он, снова попытавшись улыбнуться, и вышел на улицу.– Люблю вас! – крикнул он и быстро спустился к траве на передней лужайке.

Мальчик услышал, как за ним открылась дверь, почувствовал там Мэри и Дэйва. Они наблюдали.

– Генри,– позвала Мэри, но он не обернулся, а просто поднял руку.

– Я пройдусь через парк! – закричал он, пока по щеке текла слеза.

Мэри смотрела, как Генри переходит улицу. «Ну, хотя бы посмотрел в обе стороны»,– подумала она и позволила себе порадоваться, что они, как родители, хоть в чем-то преуспели.

Он такой маленький. Деревья в парке возвышались над ним, голубое небо было чудовищным полотном, а он сам – всего лишь мазок большим пальцем внизу. У нее мелькнула иррациональная мысль, что мир может в любой момент без предупреждения поглотить Генри целиком. Сожрать его. Он исчезнет, и даже птицы на деревьях или жуки в грязи этого не заметят.

Мэри почувствовала руки Дэйва на своих плечах и поняла, что он тоже наблюдает за мальчиком.

Женщина с удивлением осознала, что сжимает руки в кулаки, и заставила себя расслабить пальцы, прежде чем попрощаться с мужем. Целуя его в губы, она подумала про себя, что если мир хотя бы пальцем коснется головы этого мальчика, то почувствует всю силу и мощь ее ярости.

И пусть поберегутся те, кто столкнется с материнским гневом.

3

Фред вышел через служебную дверь пристройки к школьному складу и направился через большую мощеную площадку. Он заметил, как директриса, мисс Терри, направлялась к административному корпусу. Ее взгляд упал на него, и она повернулась с широкой улыбкой на лице. Он повернул голову и мельком увидел бледного Джима Хоукса, выбегающего из кафетерия по направлению к южному коридору.

Фред остановился, изображая замешательство. Он демонстративно похлопал себя по карманам, будто искал в них ключи, бумажник или просто оправдания.

– Привет, Фред,– жизнерадостно поздоровалась директор, и ее улыбка рассеяла его напряжение.– Что-то потерял?

– Здравствуйте, мисс Т-Т-Терри,– пробормотал он и криво улыбнулся в ответ, не сводя глаз с ее переносицы, подальше от тела, которое так усердно изучал, когда она отворачивалась.– Нет, мэм, просто проверял. У вас утреннее объявление?

– Да,– ответила она и опустила взгляд на стопку белых бумажек в руках.– Звонок вот-вот прозвенит, мне надо бежать.

Фред кивнул и, приоткрыв рот, почесал щеку.

Мисс Терри уже повернулась, но вдруг остановилась и бросила на мужчину рассеянный взгляд.

– С пристройкой все хорошо?

Лицо Фреда вспыхнуло, и он отвернулся, чтобы посмотреть в сторону площадки, откуда пришел, просто для того, чтобы избежать ее взгляд. Эта зона была «ТОЛЬКО ДЛЯ АДМИНИСТРАЦИИ» и всегда запиралась, оттуда обслуживающий персонал попадал в здание склада, доставлял еду в кафетерий и вывозил мусор.

– Да, мэм. Проверял мусорные баки. Мистер Фэрроу сказал, что видел там крысу, вот я и подумал, что надо п-п-проверить.

– Только не забудь, что у нас собрание,– сказала мисс Терри строго, но все же с теплом.– Надеюсь, трибуны уже готовы.

Ванде Терри нравился Фред. Вся школа скорбела, когда бедного мистера Тафферти нашли мертвым в квартире, где его убил вор. Она считала его кем-то вроде отца: он был ее доверенным лицом, когда она впервые возглавила администрацию школы, рассказывал ей о причудах разных преподавателей, которые работали здесь еще до нее. Но с Фредом ей очень повезло, мисс Терри была рада сотрудничать с программой ветеранов-инвалидов, которая предоставила ей такого человека – здорового, молодого, он мог выполнять вдвое больше работы, чем пожилой мистер Тафферти (упокой Господь его душу). Фреду было трудно найти работу из-за ментальных проблем, которые последовали после ранения в голову во время службы их великой стране. Во многих отношениях он был подарком свыше.

Но.

Было в нем что-то такое. Мисс Терри не могла назвать это чувство или даже оправдать его.

«Все ты прекрасно можешь, Ванда. У тебя от этой зверюги кровь стынет в жилах. Он может своими большущими руками размозжить ребенку голову, а то и похуже. И кто знает, какие мысли проносятся в этом странном уме? Что будет, если коробка передач в его мозге вдруг перейдет на первую скорость?»

– Не волнуйтесь. Я все мигом сделаю,– ответил Фред с простодушной улыбкой.

Ванда улыбнулась в ответ и изо всех сил старалась отогнать свои переживания, сосредоточившись на обращении к школе – это ее любимая часть дня.

– Скажи, если что-то не так. Крыс нам точно не нужно. Родители будут в ужасе.

– Есть, мэм,– сказал Фред, развернулся и ушел.

Ванда некоторое время смотрела ему вслед, а затем вытащила уборщика из головы, как засохшую жвачку из-под стола, и выбросила подальше. По кампусу пронесся первый звонок, значит, у нее осталось всего пять минут, чтобы добраться до кабинета и собраться с мыслями.

В спешке она не заметила ожидавшего полицейского у дверей административного корпуса. А еще своего помощника, мистера Уорти, который стоял рядом с серым лицом.

* * *

Громкий звон утреннего звонка разнесся по полупустым коридорам, и от этого резкого пронзительного звука у Генри сомкнулась челюсть. Это даже не звонок, это какая-то сирена, вроде той, когда ты облажался в игрушечной операции, и у человека нос мигает красным.

Генри вытащил учебник истории и захлопнул шкафчик. Он быстро оглядел длинный коридор, отполированный до зеркального блеска пол, сотни шкафчиков по бокам, застывшие, словно солдаты. Генри не заметил и следа Томми или его приятелей и молился, чтобы их месть все же обошла его стороной. Он вспомнил давний урок в воскресной школе, и пока он бежал на урок, в голове промелькнула картина крови ягненка, размазанной по его шкафчику.

Генри толкнул дверь, когда мисс Джонсон записывала мелом первое задание на доске. Он бросился к своему столу и плюхнулся на прохладную пластиковую поверхность стула как раз в тот момент, когда по классу пронзительно пронесся второй – и последний – звонок.

Генри вспотел, сердце бешено колотилось. Он ненавидел опаздывать, но дорога до школы заняла больше обычного, потому что он постоянно проверял, не выскочат ли хулиганы из-за каждого дерева или припаркованной машины, чтобы врезать ему по лицу сжатым белым кулаком. Мальчик праздно размышлял, как бы поступил в такой перепалке. Стойко бы принял удар? Или сопротивлялся бы? Ему нравилось думать, что он выложился бы на все сто, но тоненький голосок в глубине сознания нашептывал другой, более вероятный сценарий: «Ты бы убежал, как трус». И Генри, вспоминая, как хулиганы кинули ему в зад камень, вынужден был согласиться.

– Откройте учебники, пожалуйста,– сказала мисс Джонсон, не отрываясь от записей мелом на большой зеленой доске.

Генри вздохнул, попытался выкинуть из головы страх и тревогу и замедлить биение сердца, а потом открыл книгу.

Дверь в класс открылась.

Генри рефлекторно поднял глаза. И замер.

Джим Хоукс, великий метатель камней, знаменитый коллега мистера Мусорного Томми Пэтчена, стоял в проеме с бледным мокрым лицом.

Он смотрел прямо на Генри.

– Джим?

Джим дернулся, как от пощечины, широко раскрыв глаза, и тупо уставился на приближающуюся фигуру мисс Джонсон, словно недоумевая, что она тут делала.

Мисс Джонсон протянула руку, и Джим молча дал ей сложенную розовую записку. Дети заерзали на своих местах. Все знали, что в этом семестре Джим помогал в офисе, а это значило, в этой самой розовой записке таилось имя одного везучего или, возможно, невезучего ученика.

Учительница небрежно забрала записку у Джима, а затем повернулась к классу. Генри наблюдал, как разворачивается листок, а потом снова перевел взгляд на Джима, который продолжал сверлить Генри стальным взглядом.

«Он радуется?» – задумался Генри и уже собирался проверить, что именно было у Джима на уме, когда услышал свое имя.

– Генри,– сказала мисс Джонсон.

Генри снова обратил внимание на учительницу, и внутренности сжал необъяснимый страх. Пока мисс Джонсон шла к нему между рядами парт, он боковым зрением увидел, как закрылась дверь в кабинет. Но теперь ему было не до Джима, его странного животного взгляда и полуулыбки, ведь мисс Джонсон спокойно положила записку ему на стол.

Он тупо уставился вниз, когда учительница попросила Бет Данчиско, худенькую рыжеволосую девочку с таким количеством веснушек, что они могли бы сравниться с усыпанным звездами небом, прочитать вслух с начала 126 страницы учебника.

Монотонный рассказ Бет об известной битве при Шайло во время Гражданской войны был подобен отдаленному жужжанию в ушах Генри, пока он разворачивал бумажку. Сверху жирным шрифтом было напечатано «ПРОПУСК», а под ним – стандартные категории: «ЗАПРАШИВАЕТСЯ УЧИТЕЛЬ, УЧЕНИК, КЛАСС», а потом «ВРЕМЯ». Судя по всему, учитель английского, мистер Годинес, хотел поговорить с ним в 8:45 в 14 кабинете, куда Генри обычно ходил на четвертый урок.

Генри взглянул на часы: 8:40.