Неделя после операции уже прошла и Витюша, как выразил умную мысль доктор Сизоненко, второй раз родился и вырос до кондиции взрослого здорового дяденьки. Так, почти мгновенно, растут огурцы, вспомнил врач. Вчера вечером это был маленький скрюченный заморыш, а к завтрашнему обеду его надо было срывать, чтобы не перезрел. Так и Сизоненко изгнал из больнички пациента, в недавнем прошлом готового к отбытию на тот свет, а сегодня с половинкой печени он резвился в палате и ржал вместе с медсёстрами над смешным и приличным анекдотом, которых знал всего штук пять. Шанин через неделю уже бегал по четырём соседним палатам, пил чай с мужиками, избавленными доктором от аппендицита, пяточного шипа или огромного карбункула, мешавшего сидеть, лежать и работать шофёром. Мужики приучили его курить и в холодном больничном «предбаннике» он вместе с тремя такими же отважными нарушителями режима дурел с непривычки от «беломора», изнурительно кашлял и подмораживал ступни, гарцуя в тонких тапочках на бетонном полу.

Хохлов как раз этот эпизод из жизни бывших болящих и застал, когда прибежал к врачу за каким-то советом.

– О! – воскликнул старлей.– Витёк, зараза! Гангрену словишь на таком цементе. Он же холодный как дорожка на улице. От гангрены Сергей тебя спасёт тоже. Но ног не будет. А ты мне нужен как раз с ногами. Поэтому – дави чинарик в урне и ходу в палату. Разговор есть.

Андрей минут десять болтал с врачом и пришел к Витюше.

– Сегодня тебя Анатольевич выпишет и я хочу тебя попросить мне подмогнуть малость. Я допросил этого нашего арестанта. Степанова Ивана. Эксперт сличил отпечатки его пальцев и те, что я перенёс на клейкую ленту с бутылок, стаканов и икон. Совпадают. Но, говорит, что молотком бил не он. Что сам Ваня только наливал питьё и брал в руки иконы. Сложил их в простынь, а нёс иконы третий грабитель, Толян Малютин. У Ивана Степанова кожаные перчатки, а ворсистые, которые оставил убийца на ручке молотка – это перчатки из рыжей шерсти. Они у главаря. Он их только перед убийством надел. Главаря зовут Владимир Лосев. Лось – кликуха. Вот после того как мы повязали Ивана, те двое, естественно, смылись. И Степанов говорит, что сам не знает куда. Но не в Омск или Зарайск. А я чувствую, что они втроём давно договорились, куда валить в случае шухера. То- есть он знает где убийца.

– Но ты уже эти знания из него не выдавишь, – Витюша задумчиво почесал затылок.– Ты уже что мог спросил. Он расписался. Теперь нужен другой милиционер. Хитрый и злой. И ты хочешь, чтобы его сыграл я. А тебе не вломят в УВД за привлечение к допросу гражданского?

– Да нет же! – Хохлов заволновался и стал быстро ходить по палате.– Я договорюсь с моим приятелем, капитаном Хромовым в Притобольском РОВД, будто он приезжал. Он мне никогда не отказывал, протокол допроса задним числом подмахнёт. Я тоже ему всегда помогаю. Звонил Хромову недавно, но он на задании. Уехал. Вернётся дня через три. А мне время терять нельзя. Надо ковать пока горячо. Пока, значит, Степанов разговорился.

– Ну, как из него выдоить нужную нам информацию – я знаю, – спокойно и уверенно доложил Шанин Витюша. – Ты мне форму со звёздочками найдёшь? Не в моём же полушубке и валенках допрос вести. И не в клетчатой рубашке.

– Мою наденешь. У меня второй комплект есть, – обрадовался старлей. – Пойдём. Официально Сергей тебя только что выписал. Бумагу потом заберёшь. И «уважение» ему поставь. Коньяк, где пять звёзд. В нашем центральном магазине стоит. Никто не берёт. Деньги я дам. Пошли.

Через полчаса «старший лейтенант» Витюша Шанин уже сидел за столом в новенькой форме с прямыми погонами и стрелочками на отглаженных рукавах. Сержант Гена привёл Степанова и усадил на стул с другой стороны стола.

– Разрешите идти? – Гена щелкнул каблуками.

Витюша чудом удержал вырывающееся «хи-хи» и небрежно, не глядя на Гену, очень строго спросил.

– Ты ещё здесь? Шагом – арш!

Степанов поднял на нового допросчика глаза и в них уже читалось, что этого злого «мусора» он побаивается.

– Я тут почитал бумажки Хохлова о твоём допросе. И он пистон за них точно получит. Я из районного УВД. Начальник его прямой. У вас вышел договор о любви и дружбе, а не протокол с убийцей, – Шанин пригладил волос и постучал ручкой по столу.

– Так и не убивал я, – прошептал Степанов.– Я иконы взял и в простынь завернул. Вино по стаканам разливал. А убивал Лосев Вовчик, пахан наш.

– Ты это на киче перед расстрелом вертухаям расскажешь. Сказка у тебя почти волшебная. «Я не я и вина не моя». Ты чего тут плетёшь, что трое вас было? Отпечатки везде только твои. Шерстяные перчатки ты потом сжёг. Они след оставили. И купил кожаные. Я их посмотрел. Новые перчатки.

– Втроём мы хату брали. И Лось зачухарил фраерка. Молотком махнул в черепок. Я не сумею так, даже если захочу. У меня руки слабые.

– Докажи, что были втроём,– Витюша поглядел в потолок и недоверчиво хохотнул.– У тебя, небось, полные карманы компромата на кентов.

– Кого полные? – не понял Степанов и побледнел.

– Доказухи, что не ты грохнул Грищенко Леонида. Может, этих дружков у тебя и не было сроду. Может, сочиняешь мне тут, как писатель-фантаст.

– Так в Каменск-Уральске на адресе в сумке моей есть пакет с кучей фотокарточек. И у них такой же. Мы там втроём и на пляже, и в доме отдыха, и с марухами на Дне рождения у одной там шалавы. Там и других полно фоток.

Сержант! – крикнул Витюша. Дверь открылась. Гена кивнул.

– Пусть Алексей сейчас сгоняет в Каменск-Уральск на адрес. Говори улицу, дом. Где сумка лежит?

– Советская, двадцать три. Сумка в левой комнате под кроватью. Зелёный брезентовый рюкзак. В верхнем кармашке пакет лежит.

Гена сказал «есть!», хлопнул дверью и сапоги его, доводя доски пола до трескучего стона, удалились к выходу.

– Ладно, ты кури пока. Он быстро,– Витюша достал из стола пачку «примы», которую давно заметил в нижнем ящике, спички прихватил и кинул всё это Ивану. Хохлов специально сигареты держал для арестованных. Легче допросы шли. – А зачем иконы тебе? Верующий? Дома часовню хотел открыть?

– Мне они до фени. Ничего не понимаю в тех портретах. Один святой, а на разных иконах у него же лица разные. Ну, это как Хрущёва нарисовать, а сказать – Брежнев. Мне башли нужны, лавэшки. Я коплю-собираю на дом. Купить хочу в вашей области, в хорошей деревне и жить, да работать. Надоело жиганить, мытариться и по паре лет париться на нарах. Мне тридцать шесть. Из них две ходки вычти, начальник. Одна три года, вторая – два. Жениться хочу тоже. Детей парочку сделать. А дом купить – как заработать? Пробовал. В городе шофером был. Хлеб возил.

Сто рэ в месяц. Из них за постой на чужой хате, на хавчик, клифт, шкеры, баретки путёвые на ноги купить. Не голым ходить, да, начальник? Отец с матерью развелись десять лет назад. Он с сумкой ушел. Полотенце, бритва, трусы, пара маек и штаны запасные с рубахой. А маманя дом продала и уехала к какой то из четырёх сестёр. Мне не сказала. Ну, я к приблатнённым и прибился. Пить стал. План курить. На дело с ними ходить. Урчил… Грабил то есть.

Деньги складывал в тайнике. Но мокруху сотворить не смогу. Что-то мешает внутри. А собрать мне осталось шесть тысяч. Это на дом, машину небольшую, коров пару, овец пяток, ну, мебель ещё, свадьба тоже требует башлей. А жениться обязательно надо. С блатными жить – пропадешь. Да уже, считай пропал. За вот это урчило в особо крупных размерах лет семь – восемь огребу. Точняк. И филки потом не понадобятся. Сколько ни накоплю. Выпишут с кичи – стариком уже буду. Тубик подхвачу, сердце марафетом подсажу. И чего дом заводить, жениться?Петлю под шарабан на тонкую свою хряпку, да в ад, к едреней фене.

Витюша слушал его внимательно и сравнивал со своей жизнью. Выходило, что она у него не лучше ни фига. Тоже нет ничего, деться некуда и со смертью почти в обнимку живёшь. Жизнь урки и алкаша, выходит – одно и то же почти. Только жиганы тырят у других, а ты грабишь сам себя. Здоровье крадешь, радость всякую. Житейскую… И они, уркаганы тоже – божьи слёзы, и алкаши – слёзы. Родственные, в плохом смысле, души.

Пока Иван изливал наболевшее, медленно, выдавливая слова из нутра как гной из фурункула, Алексей, сержант, привёз фотографии. Степанов обрадовался и на всех снимках тыкал пальцем в пахана Лося.

– Вот мы и были все трое, – он стал глядеть боязливо прямо в глаза « мусору». -А убил Лось. Век воли не видать.

Витюша Шанин разыгрался в милиционера серьёзно, увлеченно, а, главное, вдумчиво.

– Ну, что это Лось на фотке а с ним ты и этот.. – Шанин будто вспоминал. Лоб тёр.

– Малютин Толян. Сявка. Шнырь наш. Подай – принеси. За бухлом бегал, узлы с гоп-стопа таскал на горбу.

– Ну, допустим, что убивал вот этот Лосев, – Витюша поднялся и вплотную подошел к Степанову. – Ну, а нам-то что делать? Нам иконы – фигня. Мы их соберём у вас, оформим и подарим церкви по причине гибели хозяина. И всё на этом. А главное для нас что? Нам ценно – убийство раскрыть. А Лося-то нет и найти его ты не знаешь где. Я тебе сочувствую. Но ведь другой кандидатуры на «мокруху» пока нет кроме тебя. Только ты один за всех пыхтишь и пальцы тиснулись только твои везде. Лось грохнул Леонида и гуляет, а нам остаётся тебя под «вышак» подставлять злым следователям областным.

– Как же? – Степанов побледнел и слился цветом лица и рук с серой стеной.

– Нет, ну, ты нас тоже пойми,– Витюша взял его за плечи.– Вот был бы сейчас здесь убийца Лосев, то тебе «маза». А пока выходит – он словил чистый фарт, Малютин вообще фраер блёклый, пустышка, а твои отпечатки перевешивают даже твою правду. Так что, извини. Лоб зелёнкой тереть тебе будут. Нам дело надо закрывать.

– Я знаю где они. Лось и Толян, – резко вскрикнул Ваня и сам себя испугался. Притих.

– Ну, так всё тогда в твоих руках. Твоя собственная жизнь. Выбор тут имеем контрастный идеально. Или ты за большую кражу идешь лет на пять. Или за «жмура» – к стенке, – Шанин сел к столу и достал из ящика бумагу. – Пиши, что убил Грищенко Лосев и адрес места, где он прячется.

– Так он же меня потом… – Степанов проговорил короткую фразу с заиканием и кашлем.

– Ему «вышка» однозначно. С того света, из могилы он тебе ничего не сделает. Дурак ты, Ваня. Оттянешь свой пятерик, тайничок выкапывай и женись, домик купи. Эх, мне б такой выбор. Я бы по-честному выбрал. Кто убил – пусть он и ответит по людской совести и по закону

– Пиши, начальник, – Степанов закрыл глаза ладонью.– Город Троицк. Улица Космонавтов, семь, дробь два. Это шахматный клуб и подвал под ним. Там холодильники ремонтируют. За цехом слева две двери. Вот Лось с Толяном там ныкаются. У него батя в этом цехе мастером вкалывает. Мы ещё три года назад с ним договорились, что если где крупно облажаемся – то в подвале поживём. Лосевский отец знал про сынка всё, но вытащить из блатняка не смог.

– Вот здесь на одной стороне листа всё, что про Лося говорил- напиши. Не забудь отдельно указать, что лично видел как он надел перчатки, вытащил молоток и ударил пьяного Леонида Гришечкина по левой части черепа. И распишись. А мы его возьмём и ты отдельно от него пойдешь под статью за грабеж без насилия. Распишись внизу. Дату поставь сегодняшнюю, укажи номер паспорта. Есть паспорт?

– Есть, – Иван кивнул. – В том же рюкзаке. Но я помню номер наизусть и кем, когда выдан.

Степанов стал писать. Открылась дверь и Хохлов позвал Витюшу выйти в коридор.

– Даже не знаю, что тебе сказать…– он глядел на Шанина так, будто лично сам сейчас видел, как Витюша взлетел под потолок, нырнул в форточку, покружил с воронами вокруг деревьев и только что влетел обратно. Отдохнул, размялся. – Ты ж, бляха, готовый следователь. Ты, мать твою, без специальных знаний хитрее меня сработал. И как точно! Не знаю – удалось бы мне так быстро и чётко вынуть из ухаря самое нужное. Молоток! Я всё слышал до последнего слова. Можно подумать, если бы я тебя не знал, что ты окончил академию и лет пятнадцать уже преступников «колешь на признанку»

– Да я не знаю… – Витюша смутился и стал поправлять на себе новенькую форму.– Оно как – то само пошло. Ну, так мне ж понятно было ещё до разговора, что место, куда бежать и где надёжно спрятаться, они обговорили и нашли давно. И Степанов точно уверен, что смылись они только туда.