Я не смог заставить себя разобрать его вещи в карете. Тэд мертв – осознание этого накатывало на меня снова и снова. И каждый раз мне становилось только больнее.

– Мне это кажется маловероятным. Мэр Стоукс и магистрат Чайлд спокойно отдали мне его саквояж.

Мы разложили вещи Тэда на кофейном столике. Грязная рубашка и чулки, полупустая бутылка джина, книга радикального мыслителя Томаса Пейна, пачка аболиционистских брошюр, ящик для написания писем из красного дерева, связка ключей. Амелия открыла ящик, и мы вдвоем несколько минут просматривали лежавшие там бумаги. В основном это были счета и гневные письма от кредиторов, а также несколько юридических документов. Как и говорил Чайлд, они никак не были связаны с убийством.

Амелия взяла один из памфлетов и прочитала вслух:

«С» значит свобода.
Все люди Англии должны быть
Освобождены из цепей рабства
И под знаком равенства жить.

Под стихами был изображен мускулистый африканец, разрывающий оковы. Еще ниже заглавные черные буквы провозглашали: «АНГЛИЙСКИЕ РАБЫ, ВЫ ДОЛЖНЫ ОТВОЕВАТЬ СВОЮ СВОБОДУ. “ДЕТИ СВОБОДЫ” ЗАЩИТЯТ ВАС».

– Тэд боролся за права рабов в лондонских судах, – сказала Амелия. – Многие десятки людей получили свободу благодаря ему.

– Мистер Чайлд сказал, что он пытался взбаламутить негров в Дептфорде. Тэд упоминал когда-нибудь этих людей из памфлета, «Детей Свободы»?

– Не припоминаю. Может, им больше известно о его плане покончить с рабством?

– Возможно. Только я не представляю, как их найти.

Амелия с несчастным видом уставилась на памфлет.

– Я настолько сосредоточена на собственных проблемах, что – признаю – едва ли думаю о затруднительном положении африканцев. У Тэда тоже были проблемы, тем не менее он беспокоился только о рабах и обездоленных.

– Он видел мир так, как скульптор видит каменную глыбу. Не то, что есть, а то, каким оно может стать.

– Но вас же это тоже беспокоило, насколько я помню. Я имею в виду рабство. В отличие от большинства молодых людей.

Я рассматривал изображение с брошюры, вспоминая:

– В годы моего детства у моей матери был чернокожий паж по имени Бен. Мы часто играли вместе – когда отца не было дома и он этого не видел. Мне с детства внушали, что африканцы – низшая раса, но я обнаружил, что Бен смотрит на вещи, чувствует и думает практически так же, как и я. Как только я понял это, рабство показалось мне неправильным.

– А где Бен сейчас? Все еще в рабстве?

– Отец продал его после смерти матери. Мне тогда было девять лет, Бен лишь немного старше. Я умолял отца не продавать его, но у него накопилось много долгов, а Бен стоил тридцать гиней. Я помню, как смотрел вслед уезжающей карете, зная, что больше никогда не увижу Бена. Его новый владелец отвез его на остров в Карибском море работать на плантации.

– Вы все еще верите в отмену рабства?

Я колебался. В Уайтхолле о доходах из Вест-Индии говорили только с почтением. Молодой чиновник, одобряющий отмену рабства, может попрощаться со своими политическими амбициями и перспективами. Я надеялся, что со временем, когда у меня будет больше влияния, мне удастся говорить о своих истинных убеждениях. Но пока я считал разумным прикусить язык. Но здесь, в разговоре с Амелией, я решил, что должен быть откровенным.

– Я думаю, что рабство – это самое отвратительное и мерзкое изобретение человечества. Я не знаю, как мы можем называть себя христианами. Но отмены рабства не произойдет никогда. По крайней мере, при моей жизни. Работорговля приносит слишком большие доходы. А людей просто не волнуют африканцы в другой части света.

Амелия улыбнулась:

– Тэд сказал бы, что вам нужна вера.

Ее слова заставили меня вспомнить о странных словах мисс Синнэмон.

– Кое-кто в доме мэра сказал мне, что Тэд приехал в Дептфорд, чтобы увидеть темного ангела. Это вам о чем-нибудь говорит?

– Вы имеете в виду женщину?

– Возможно.

– У Тэда были женщины. Это я знаю. – Она покраснела. – Много женщин, хотя не таких, кого представляют сестре. Может, эта женщина – его темный ангел – знает, чем Тэд занимался в Дептфорде?

Я немного отвлекся, разрозненные мысли проносились в голове. Сколько событий за один день! Сколько вопросов без ответов! Он велел Амелии обратиться ко мне, если с ним что-то случится. Он сказал, что Гарри Коршэм будет знать, что делать. Но я не знал.

Я взял связку ключей:

– Вероятно, это ключи от его квартиры. Думаю, мне следует съездить и обыскать ее. Может, я найду там что-то полезное.

Амелия слабо улыбнулась мне:

– Спасибо, капитан Коршэм.

В одном из боковых карманов саквояжа она нашла кожаный мешочек, открыла и потрясла над ладонью. Выпал маленький сверток из красной вощеной бумаги. Амелия развернула бумагу, на которой чернилами были написаны восточные иероглифы. Внутри лежал коричневый комок размером с чернослив. Амелия понюхала его и, ничего не говоря, передала мне. Комок оказался податливым и тягучим, как замазка для окон. От него пахло свежескошенным сеном.

– Это опиум, – сказал я. – Его курят, вдыхают пары. Он одурманивает, вызывает эйфорию, у людей появляются дикие видения.

– Я знаю, что это такое. Я же жила в Индии, помните?

– Вы видели, чтобы Тэд его курил? Он этим не грешил до моего отъезда в Америку.

– Никогда. – Амелия бросила опиум на стол и внимательно посмотрела на меня: – Почему вы уехали в Америку? Вы жили здесь, а потом раз – и исчезли, не сказав ни слова. Я знаю, что вы поругались с Тэдом. Вы поэтому уехали?

– Это он так говорил?

– Он говорил, что все дело в девушке. Вы любили одну женщину. Это правда?

Мгновение я не мог ничего сказать, потому что потрясения дня снова накрыли меня. Тэд мертв, и уже ничего нельзя исправить.

– Это было очень давно, – сказал я.

Но Амелия не желала менять тему.

– Просто знайте, что он любил вас – независимо от того, какую боль вы причинили ему или он – вам. Он стал другим после вашего отъезда. Он скучал по вас, капитан Коршэм.

Каждое ее слово вонзалось в мою совесть, как стилет. Я склонил голову, стараясь не слушать.

– Многие мои воспоминания о нем – это воспоминания о вас. Как вы вдвоем приезжали из Оксфорда. Дни на реке. Папа с собаками. Вы были Арчером не меньше, чем любой из нас, носивших эту фамилию. Мама плакала, когда вы уехали. Она любила вас как сына. Но вас едва ли можно было бы назвать одним из нас, если бы вы ее не разочаровали? – Она грустно улыбнулась мне: – А теперь остались только вы и я.

Глава шестая

Мы добрались до границы Лондона в самом начале девятого. Огромный купол собора Святого Павла сиял золотом в лучах вечернего солнца, по Сити сновали клерки и биржевые брокеры, направлявшиеся домой или в поисках места для ужина. Чем дальше на запад, к Сохо, мы продвигались, тем оживленнее становилось на улицах, их заполнили джентльмены, желающие повеселиться, и проститутки. Я смотрел на них рассеянно, погруженный в воспоминания о Тэде. Лондон не изменился, но все теперь было по-другому.

Мы остановились перед Карлайл-хаусом, и я выпрыгнул из кареты, не дожидаясь, пока Сэм поставит лесенку. Привратники знали меня и махнули рукой, жестом приглашая заходить, несмотря на крики протеста из очереди всех желающих попасть внутрь. Я быстро миновал анфиладу позолоченных комнат и наконец вошел в бальный зал.

Он был ярко освещен, играла музыка, мелькали разные краски: атласные платья, расшитые жилеты, шелковые веера. Я оглядел зал в поисках жены, ослепленный игрой света на хрустале и зеркалах. Не увидев ее в бальном зале, я поспешил дальше, по Китайскому мосту, через сад во внутреннем дворе, и оказался в комнате Звезд, где играли в фараона и кости. Газеты сравнивали происходящее в Карлайл-хаусе ^[19] с временами падения Рима. Каро называла его раем без невинности. Тэд, у которого больше негодования вызывали люди, а не развлечения, называл его десятым кругом ада.

И в этот вечер здесь и правда было как в аду. Я задыхался в своей форме, галстук казался петлей, хотя люди за игровыми столами будто бы совсем не обращали внимания на жару. Я прошел мимо своих знакомых, которые пожелали мне удачи на дополнительных выборах. Они не знали, что сейчас выборы волнуют меня меньше всего. Я думал только о Тэде. Тэде и Каро. А вот и она.

Каро смеялась, приподняв одну руку к каштановым волосам, собранным в высокую прическу, которую в этот вечер украшало несколько страусиных перьев. В свете свечей черты ее лица выглядели обманчиво хрупкими – тонкие кости, мягкие губы. Она была в светло-бежевом robe en chemise ^[20] с лифом, украшенным лентами бирюзового цвета. Когда она встряхивала кости, ее браслеты с бриллиантами сияли радужным светом.

На окружающих ее джентльменах были надеты белые фраки и любезные улыбки. Я поискал глазами молодого виконта, который заявился к нам домой на прошлой неделе, но не увидел его. Возможно, он был изгнан из ее круга. Прийти пьяным к ней домой и пытаться спровоцировать ее мужа на дуэль, несомненно, означало нарушить установленные ею правила игры, какими бы они ни были. Не по сути, а по оболочке. Даже любовь подчинялась железным законам, установленным в гостиной Каро.

Я протолкнулся к ней и увел ее подальше от компании.

– Эй, Коршэм! – крикнул кто-то нам вслед. – Верни ее нам поскорее, старина. Она приносит удачу.

Я увел Каро в одну из маленьких ниш, украшенных гирляндами из листьев. Предполагалось, что они напоминают беседки, в которых в саду наслаждений встречаются любовники.

– Гарри? – сказала Каро. – Что случилось?

– Таддеус Арчер мертв.

Она посмотрела на меня:

– Боже праведный! Это чудовищно.

– Его убили. – Мой голос дрогнул. – Сначала пытали, потом перерезали горло.

Я не стал сообщать эти детали Амелии Брэдстрит, но Каро была дочерью своего отца. Она унаследовала характер и целеустремленность старого ублюдка. Один легкий вдох – и больше никакой реакции.

– Я ездил в Дептфорд. Тело нашли там.

– Дептфорд? – Каро произнесла слово так, словно речь шла про Китай или подземное царство Аида. – Что он там делал?

– У него был какой-то план, связанный с работорговлей. Мы с Амелией пытаемся это выяснить.

Каро нахмурилась при упоминании ее имени:

– Разве этим делом не должны заниматься дептфордские власти?

– Им нельзя верить. Тэд говорил об этом Амелии, а сегодня я сам увидел, что они собой представляют. Сейчас я еду в его квартиру. Надеюсь найти там что-нибудь. Я не хотел, чтобы ты беспокоилась.

Я осознавал, что это звучит как лепет. Лицо покрылось потом, на шее пульсировала жилка. Каро смотрела на меня, как на пациента Бетлемской королевской больницы ^[21], обеспокоенно и опасливо одновременно.

– Не думаю, что стоит вмешиваться.

– Тэд сказал Амелии обратиться ко мне, если с ним что-то случится. В этой истории вообще все неправильно, Каро. Он говорил, что торговцы рабами и политики готовят заговор против него. Он говорил, что они хотят его смерти.

– Еще одна причина не лезть в это дело. – Она понизила голос: – Ты вскоре должен стать членом парламента, Гарри. Если и есть удачное время для того, чтобы оказаться втянутым в историю о сенсационном убийстве, то это точно не оно. Подумай о своем избирательном округе. Некоторые местные фригольдеры ^[22] и сами рабовладельцы.

– Фригольдеры будут голосовать так, как нужно министерству, которое им заплатит. Кэвилл-Лоренс уверяет, что мне не нужно беспокоиться по этому поводу.

– Даже если и так, зачем рисковать?

Я снова видел покойного Чарльза Крейвена в его дочери – ум банкира быстро просчитывал риски и прибыль.

– Потому что он просил о моей помощи. Потому что у Амелии больше никого нет.