– Империя… – протянул я. – Она большая. Рядом с нашими горами находится провинция Атариан. Самый главный город в провинции – город Атриан. Туда-то мы и едем. В Империи несколько провинций и одна столица – сияющая Арна, на берегу моря. Там живет император. Море – это когда много-много соленой воды. Воды так много, что, когда смотришь вдаль, ничего, кроме воды, не видишь. – Я помолчал, словно заново осмысливая мной сказанное. Это было в памяти парня, так что ничего придумывать не пришлось. – Только мне кажется, так не бывает. Как это, «кроме воды ничего не видно»? Даже ни одной горы?

На сей раз Алиас Фугг не сдержался и рассмеялся вслед за Ливси.

– Бывают такие земли, – вытирая слезы, сказал Буддал, – в которых гор нет вовсе. И где гор ты не увидишь даже издали. Этому тебя будут учить в школе, как и многому другому.

– А ты учился в школе? – спросил я купца.

– Конечно, – кивнул он, – иначе не смог бы стать купцом. Я учился в школе, потом в академии…

– В Школе наместника?

– О нет, – покачал головой Буддал. – У нас не было столько денег. В Школе наместника учатся дети только очень состоятельных людей. Вот наш Голос Империи, – учтивый кивок в сторону чиновника, – постигал науки в той самой школе.

– Твой отец очень богат? – поинтересовался я и увидел, как затвердели желваки собеседника.

Наконец-то я задел этого заносчивого имперца за живое. Попал в цель, как могут попадать только дети – не целясь и не ведая, что стреляю. Просто ляпнул языком наивно и бесхитростно. Какой спрос с ребенка?

– Мой отец умер, – ровным тоном ответил Алиас. – Он служил у наместника Векса Кнея. Сиятельнейший отметил его верную службу и предложил устроить меня в школу.

– Высокая честь, – объяснил Буддал.

– Это было высокой честью и огромным доверием, – кивнул Алиас. – Однако чудесный ужин! Мы все устали, и людям необходимо отдохнуть. Легких снов!

Он встал из-за стола и, еще раз небрежно кивнув, удалился.

Стало уже почти темно. Сквозь не запахнутый проем походного шатра я смотрел, как на арбе устраивается на ночлег Ллуг. Взбивает в куче попышнее сено, застилает шкурами. Я лежал на пуховом тюфяке, который перенесли в шатер … Дедок вроде как не чесался, будем считать, кровососущих насекомых в мой тарантас не занесет.

Я прокручивал внутри себя недавний вечерний разговор. Вроде бы нигде не прокололся, но все было очень тонко. Очень тонко и очень опасно. Никто не подозревал – и не мог подозревать – в теле мальчишки кого-то другого, но и купцу, и чиновнику от мальчишки нужна была информация, которую он мог по наивности и малолетству разболтать. Из-за этого пристального внимания я чувствовал себя дерганым параноиком и в словах видел второй и третий смыслы, которых, может, и не было вовсе.

Вот почудилось мне или нет, что Остах и Буддал знакомы, но тщательно скрывают знакомство? Кажется мне или Остах остерегается Алиаса Фугга? Мнится мне или Алиас Фугг подозревает, что близнец – не наследник: не старший, а младший сын правителя?

Ответов не находилось, одни страхи и другие не очень приятные эмоции и мысли. Чем я могу здесь заниматься? Что знаю и умею? Как и полагается подавляющему большинству жителей благополучного двадцать первого века, знаю я много чего, но по верхам.

Стекло. Знаю, что нужен песок. Кварцевый? Знаю, что стекло варят и катают, если нужно оконное. Сварю ли я стекло? Да ни в жизнь.

Порох. Тоже мимо. Все, что знаю, – селитра. Селитру добывают из куч дерьма. Дерьмо я найду, а что дальше? Мимо.

Железо. Полное фиаско. Булат? Какой булат! Я даже не знаю, чем железо отличается от стали. Кузни я никогда в глаза не видел. Разве что в кино.

Арбалет? Приблизительно. Однако неумение работать с железом… Сомнительная идея.

Нефть. Казалось бы – рояль роялей в кустах. Царский, императорский рояль. В моей истории за нефть разрушались государства и проводились масштабные операции вторжения. Древнейшие страны с тысячелетним укладом стирались в пыль. А тут – бочка с нефтью под задом. И что я могу сделать с нефтью? Бензин, керосин, парафин, солярка… Да ничего я не могу! Потому как названия-то знаю, а что дальше? Гуманитарий он гуманитарий и есть. Можно попробовать греческий огонь забабахать…

Тяжело без Википедии, одним словом.

Возможно, я смог бы усовершенствовать уже имеющиеся модели и механизмы. Водяное колесо, к примеру. Помню, что КПД колеса выше, если струя падает сверху. Возможно, смогу что-то промычать по поводу создания лесопилки. Было бы кому мычать. Самому мастерить – не вариант.

Что-то не то получается. Нужно плясать от того, в чем разбираешься. А в чем я разбираюсь? Мелкотоварное не промышленное сельское хозяйство – вот в чем. И это в масть. Адски будет не хватать современных материалов и машин, но если надо будет, справимся. Главное, чтобы сельхозкультуры были знакомые, а не с планеты Альдебаран. Хотя морковь, лук, капусту, огурцы, тыкву, яблоки я здесь уже наблюдал, так что прорвемся. Хлеб и пиво – значит, злаковые… А если найдутся картофель, подсолнечник…

Именно наличие такого букета различных сельскохозяйственных культур (и некоторые другие детали, в которых я не был столь уверен) подсказало, что я не в земном мире, если можно так сказать. Не на том отрезке человеческой цивилизации, где жил я прежде, скажем так. На столе местных аборигенов присутствовали некоторые овощи и фрукты, как будто эпоха Великих географических открытий уже произошла. Тем не менее развитие ремесел говорило о том, что я нахожусь где-то то ли в Античности, то ли в раннем Средневековье. Во всяком случае, таковы мои мысли на этот счет. Так что мое куцее знание истории здесь роли не играет.

Перед внутренним взором уже кустились помидорные кущи с красными лопающимися плодами, кукуруза выше человеческого роста…

Мысли путались, глаза слипались. Я медленно погружался в сон. Подтянув шкуру, укрылся с головой и лег на бок. И уснул.

Проснувшись, не сразу понял, где я. Сквозь неплотное полотнище шатра пробивалась серая хмарь рассвета. Только-только начало светать – ночная темень едва развиднелась.

Крутило живот – орешки в меду, виноград и персики после плотного ужина не пошли впрок. Перед сном дядька предлагал сесть на горшок, но тогда нужды я не испытывал. А сейчас нужда была столь большой, что если тотчас же ничего не предпринять, то можно оконфузиться и испачкать штаны. Что ж, придется сдаваться.

Я слегка толкнул в плечо спящего рядом Остаха, и он тотчас открыл глаза. Быстрым взглядом окинув помещение, посмотрел на меня.

– Что случилось, Оли?.. – шепотом спросил спутник.

– Живот крутит… – жалобно протянул я. Тоже шепотом, чтоб не всполошить кого ненароком.

Остах вздохнул и стал подниматься, ворча:

– Кто же виноград на ночь ест? Ведь предлагал же вечером … – впрочем, бухтел беззлобно, для порядка. Что взять с ребенка неразумного?

С сомнением посмотрев на горшок – который потом все равно придется выносить, да и вонища может остаться в шатре, – он подхватил меня привычным жестом, накидывая черную бурку.

Распахнув кожаное полотнище, он несильным пинком заставил пододвинуться спящего парня. По-моему, его звали Барат. Или Йолташ. Парень вскинулся, хватаясь за кинжал.

– Спи… – шепотом успокоил его Остах. – Мы до кустов и обратно.

Пробормотав спросонок, парень рухнул обратно на расстеленную кошму.

Рдели горками углей костры, рядом сидели люди, сгорбившись и укрывшись плащами.

«Часовые? – мелькнула мысль. – За такое несение караула шпицрутенов здесь не полагается, ненароком?»

Остах отнес меня в ближайшие кусты. Ближайшие кусты оказались совсем не близко, и идти пришлось изрядно, так как все пространство у опушки было подчищено и, кроме здоровенных горных сосен, там ничего не росло.

Сняв штаны и «вывесив» меня, как мамашки держат малышей, Остах сопел сзади.

«Интересно, он и задницу мне подтирать будет?» – подумал я. Впрочем, мысль была дурацкая, потому как живот схватило совсем немилосердно. Не обращая внимания на облепивших комаров, я расслабился. Сразу же полегчало. Подождав немного, я неловко завозился.

– Все… – шепнул я воспитателю.

Но вместо того, чтобы предпринимать известные действия, Остах приблизил лицо к моему уху и тяжелым шепотом спросил:

– Ты кто, парень?

Это было так неожиданно, так внезапно! Меня тут же скрутил очередной спазм, похожий уже на приступ медвежьей болезни.

Мне казалось, что исподволь я был готов к подобному варианту событий. Близкие мальчишке люди неизбежно должны были меня раскрыть, рано или поздно. Поэтому я придумал легенду про Волю Матери Предков, ретроградную амнезию. И, как наивно думалось, был готов к серьезному разговору. Но вот так, с голой задницей в ночном лесу… Теперь я как никто другой понимал выражение «поймать со спущенными штанами» – положение более глупое и беспомощное представить трудно.

Пока я лихорадочно размышлял, что делать, эмоции ребенка вновь взяли верх, и Оли захлюпал носом. Это хлюпанье грозило перерасти в плач.

– Тихо! – вдруг резко оборвал Остах.

Руки, держащие меня, напряглись. Тревога в голосе враз оборвала начинающуюся детскую истерику. Остах медленно-медленно, не разгибаясь и держа в прежнем, неприглядном виде, двигался вглубь кустарника. Наконец он остановился и так же медленно усадил меня голой задницей на землю. Прямо на сухие колкие сосновые иголки. Опустился на землю рядом, уложил и рывком надел штаны. Я протестующе пискнул.

– Тихо… – вновь оборвал меня шепотом. – Смотри вокруг и не поднимай голову.

Сам он лег рядом и укрыл нас обоих черной буркой.

– А что такое?.. – прошептал я в ухо дядьки.

– Что-то не так, – дернул плечом Остах. – Молчи, смотри и слушай.

«Смотри и слушай! И нюхай! Не мог подальше отойти… Впрочем, было бы о чем переживать… Что случилось с Остахом, что он прервал так удачно складывающийся для него допрос? Видимо, что-то нешуточное. Что же, будем молчать и слушать».

Порывы теплого воздуха изредка налетали с гор, запутываясь и шелестя в листве одиноких среди сосен берез. Ночная темень медленно отступала. Начали распеваться первые, редкие еще, утренние птахи. И тут я увидел. Увидел периферическим зрением движение в лесу справа. Переведя взгляд на это место, я долго высматривал источник движения, но не увидел ничего.

«Померещилось?» – спросил я себя. Но нет – из-за ствола сосны показалась человеческая фигура, пригнувшаяся к земле. Человек медленным шагом двинулся в сторону стоянки. В руке он держал лук с натянутой тетивой.

Стараясь не выдать себя, под буркой я ткнул под ребра Остаха, смотрящего в другую сторону. Тому не пришлось долго приглядываться. Человека с луком он увидел тотчас и хищно осклабился, едва заметно кивнув. Видимо, до конца не был уверен в своих подозрениях.

– А теперь… – горячо зашептал он мне на грани слышимости, – слушай сюда, парень… Сейчас мы долго будем лежать. Может, долго-долго лежать. Смотреть и слушать. Появится кто перед самым носом – лежи, как лежишь. Когда начнется потеха – лежи камнем. И молчи, – оборвал он мои вопросы, – это не игра.

Лежали мы, надо сказать, не очень удобно. Воняло дерьмом, прогалина походной поляны была видна едва-едва. Обострившийся слух различал журчание реки, скрадывавшее звуки. Постепенно начали затекать руки. Потом заныла шея. Поясница. Спина. Нестерпимо захотелось переставить локти с впечатавшимся в кожу сучком. Зачесался нос. Проснувшаяся не к месту букашка заползла под рубаху, начав путешествие вдоль позвоночника…

Я продолжал смотреть за фигурой лучника, что оказалось не просто. Замирая, он растворялся в предрассветных сумерках, теряясь за стволами деревьев, и лишь дальнейшее продвижение помогало вновь его обнаружить. Краем глаза я наблюдал и за своим воспитателем. Лицо Остаха – в последнее время все больше озабоченное и нахмуренное – разительно изменилось. Черты заострились, губы сжались в тонкую полоску. Создавалось ощущение, что и уши у него сейчас стоят торчком – словно охотничья собака встала на след.