– Что ж, спасибо. – Дом снимает воображаемую шляпу. – С завтрашнего дня и до конца дней своих я буду пить из нее свой утренний кофе. Ну или пока кто-нибудь из наших детишек не разобьет ее. Чертов Доминик-младший. Вечно затевает что-то нехорошее.

Так. Стоп. Что?

Я останавливаюсь перед его машиной. Он отвернулся, затем снова повернулся ко мне.

– Да шучу я, Линн. Тебе надо было видеть свое лицо в этот момент.

– Неважно, – произношу я, и мне становится приятно снова чувствовать улыбку. Вспоминаю, как редко я это делаю в последнее время. – Тебе меня не запугать.

– Мы, мужчины, думаем не настолько наперед вас. Я вот, например, до сих пор топчусь на этапе приготовления к нашей свадьбе, моя будущая миссис Г.

Засмеялась еще сильнее, а потом спросила:

– Что означает буква Г в твоем нике, Доминик?

– Грейвс, – отвечает он. – Доминик Энсел Грейвс. А ваше полное имя как, ЭверлиннЛ?

– Эверлинн Беллатрикс Лоусон.

– Беллатрикс? – От удивления его брови подпрыгивают до роста волос. Он выглядит довольным и чрезвычайно веселым.

– Ну да, Беллатрикс. – Утвердительно киваю. На латыни это означает «женщина-воин». Когда речь заходила о том, как назвать детей, мама придерживалась принципа «либо играй по-крупному, либо уходи».

– Правильно, вы тоже не скромничайте, Эверлинн Беллатрикс Без-пяти-минут-Грейвс. Я не сомневаюсь, что вы и для наших детей придумаете оригинальные имена.

– Знаешь, по статистике, вероятность того, что этого не произойдет, составляет девяносто девять целых девять десятых процента. – Я проскальзываю на пассажирское сиденье его машины. На душе сейчас легче, чем за последние шесть лет.

Дом пожимает плечами.

– Но один – больше, чем ноль, так что это звучит как хорошая новость.

– Куда мы теперь? – спрашиваю я его. У меня такое чувство, что сегодняшний вечер еще не закончен. Ничего не закончится, пока он меня не поцелует. Дом из тех мужчин, которые знают, чего хотят, и он весь вечер пялился на мои губы. Я готова поцеловать его в ответ, просто чтобы убедиться, что я не сломлена. Что я все еще способна что-то чувствовать.

Он заводит машину.

– Вот увидишь, тебе понравится.

Его улыбка говорит мне то, чего не говорят его губы. Что лучшее еще впереди.

* * *

Мы добрались до пристани Пикеринг-Уорф. Доминик паркуется, обходит машину, открывает багажник и достает замысловатую, красиво завернутую мясную закуску. Сначала я решила, что это еще один признак того, что он намного взрослее меня. Не то чтобы мне это не нравилось. Вообще-то было бы неплохо иметь в своей жизни такого ответственного взрослого, раз уж нам с отцом не светит примирение. Он отдельно вытаскивает коробку с вином и подходит к столу для пикника в крошечной хижине.

Как только мы добираемся до скамеек, он вытирает с них конденсат, чтобы наши пятые точки не замерзли. А это, хочу сказать, просто эпичный поступок, прямо в стиле настоящего бойфренда.

Я чувствую, как вблизи океана холодает. В запахе морской воды и соли чувствуется нечто такое, что возвращает меня в Сан-Франциско.

К маме.

Дом, должно быть, тоже уловил мою мысль, потому что его следующий вопрос ошеломил меня.

– Итак. Как она умерла? – Он кладет виноградину себе в рот, усаживаясь напротив меня.

Не хочу об этом говорить. К нему это никакого отношения не имеет. Я никогда не делюсь подробностями того, что произошло в тот день. Даже Нора не знает всех деталей. Единственный человек, который может обо всем знать, кроме папы и Ренна, это Пиппа. И то лишь из-за того, что она увидела в местных новостях.

– Ничего, если я на эту тему не хочу распространяться? – я слабо улыбаюсь и делаю глоток вина. Оно такое красное и изысканное.

Он показывает мне большой палец вверх.

– Без проблем. Делись тем, чем считаешь нужным.

Поэтому я рассказываю ему, что у мамы была собственная галерея. Тематика готическая, и как же сильно мне в ней все нравилось. Рассказываю о том, какой беззаботной была моя мама, а еще как она прекрасно умела танцевать. О том, как она не умела готовить, но все равно пекла лучшие блины на свете. Как моя жизнь изменилась после ее смерти. Я бросила колледж еще до того, как начался учебный год, не успев даже ступить на территорию кампуса в Беркли, и переехала в Бостон, чтобы уехать подальше от дома.

– Еще не поздно вернуться, – говорит Дом. Может, он прав. А может, и нет. У меня не хватит духу вернуться туда и посмотреть в лицо тем, кому я испортила жизнь.

Я кладу в рот кусочек чеддера.

– А как насчет тебя? Есть неразбериха в семье, которой хочешь похвастаться?

– Боюсь, что нет. В моей семье все трагедии были связаны лишь с моей болезнью. Моя мама – учительница начальной школы в отставке, а отец владел строительной компанией, которую позже продал с приличной прибылью, поскольку ни я, ни мой брат не хотели ее возглавить. Они живут в пригороде, с братом частенько навещаем их.

– Он тоже живет неподалеку? – спрашиваю я, вспоминая, что пару недель назад они должны были вместе смотреть игру.

Дом кивает мне в ответ:

– В том же здании, что и я, фактически. На втором этаже. Мы сняли наши квартиры одновременно. Сеф – портовый грузчик. Он работает на причалах, загружая и разгружая корабли. У него сумасшедший график, но платят отлично, а сам он по комплекции как какой-нибудь трансформер, поэтому физический труд его не пугает. Как твой Ренн поживает?

Мне нравится, что он помнит имя моего брата.

– Ему только что исполнилось двадцать. Учится в колледже, однако его настоящей страстью остается серфинг и поедание больших сочных кусков одного блюда под названием жизнь: путешествует, тусуется на вечеринках и все такое. Бьюсь об заклад, он все еще тот, о ком мечтает любая девочка-подросток.

По крайней мере, это все, что я могу вспомнить о нем. Мы с Ренном не общались ни о чем глобальном уже шесть лет. В последнее время мы все чаще говорим «С днем рождения» и «Счастливого Рождества», обычно украшая наши послания лаконичными текстовыми сообщениями.

Мы доедаем закуски и выпиваем практически все вино, а затем отправляемся на прогулку. Скольжу рукой по перилам, пока мы бродим. На них образовался тонкий слой льда.

– Ты не замерзла? – спрашивает Дом.

– Нет, – отвечаю я, хоть это и ложь. Не знаю, почему ему вру. Кажется, для меня главное – говорить то, что считаю нужным, в какой-то конкретный момент. Не то что с Джо, которому я говорила все, что у меня на уме.

Не думай о Джо.

– Да у тебя губы посинели. Вот, держи мою куртку. – Дом выскальзывает из своей стильной куртки-пилота и накидывает ее мне на плечи. От него пахнет мужчиной и прямо веет дорогим лосьоном после бритья. Я краем глаза замечаю, что он не убирает руку с моей спины после того, как надел куртку на меня. Хороший ход.

– Спасибо.

– Не вопрос. Люблю, когда моим заложницам хорошо и уютно.

– Значит, ты все-таки убийца с топором.

– Убийца или нет, зависит от того, как пройдет наш сегодняшний вечер. Так что будь умницей. – Он подмигивает.

Дом как нельзя лучше подходит мне. Даже если мне не хочется наброситься на него с безумной, непреодолимой силой. И вообще, какая девушка захочет утопать в мужчине, с которым встречается? Моя проблема – недостаточно мотивации и ориентиров в жизни. А у Дома полно и того и другого, чтобы обеспечить своим жизненным топливом целую армию.

– Знала ли ты, – Дом прислонился к перилам, снял руку с моей спины и уставился на черные водные просторы, – что Атлантический океан составляет примерно двадцать процентов от всего земного шара? Он омывает Марокко, Бразилию, Исландию, Лондон и Флориду. Но каким бы большим этот океан ни был, невозможно удержаться от мысли, что из-за него мир кажется таким маленьким. Всегда можно добраться до любого места на корабле.

Облизнув губы, которые начали трескаться от холода, я добавляю:

– Мой учитель географии однажды рассказывал, что самая глубокая часть Атлантики находится возле Пуэрто-Рико. В том месте глубина достигает более двадцати семи тысяч футов.

– Была там когда-нибудь? – спрашивает он.

Я трясу головой.

– Хотя это в моем списке желаний. А у тебя?

– Нет. Но две секунды назад появилось в моем списке желаний, чтобы туда свозить тебя.

А потом, прежде чем я успеваю ответить ему, он наклоняется и целует меня. Неожиданно. Поцелуй его пылкий, но не слишком агрессивный. Я чувствую, как между нами словно рушится стена. Подобно тому поцелую, когда я накормила Дома в тот вечер и когда он понял, насколько голоден, я сейчас себя нахожу в таком же положении. Я вся изголодалась. Я так ждала эти поцелуи. Эти прикосновения. Ужасно соскучилось по такому. По коже, теплу, запаху чужого тела, прижавшегося к моему. И вот, впервые за шесть лет, я забываю о Джо.

Я забываю о Джо, как только Дом глубоко проникает своим языком в мой рот, хватает меня за талию и притягивает к себе.

Забываю о Джо, как только понимаю, как меня возбуждает грубость Дома. Застонав от удовольствия Дому в рот, я сжимаю отвороты его рубашки, ощущая горьковатый аромат его одеколона, пока я покрываю поцелуями его шею.

Я совсем забываю о Джо, когда Дом с ворчанием прижимается своим пахом к моему, давая мне почувствовать, что я с ним делаю, затем обхватывает меня сзади за шею и целует еще более страстно. Когда наши зубы соприкасаются, в глубине моих век взрывается фейерверк.

Я забываю о Джо, когда мы с Домом дрожим в объятиях друг друга. Когда желание пульсирует во мне, как океан, глубокое и безбрежное. Когда я внезапно испытываю голод по вещам, вкус которых я не могу вспомнить.

Я забываю о Джо, даже когда отчаянно пытаюсь вспомнить.

Ведь что такое одна ночь среди целого океана дней в твоей жизни?

Глава 8

Я возвращаюсь в квартиру с таким видом, будто только что прошла марш позора. Платье мое задралось, а губы обветренные и распухшие. Волосы спутались в непослушные узлы. Единственной вещью, которая останавливала меня от любовных игр с Домом, была оставшаяся на тот момент капля здравого рассудка.

Когда я включаю свет в гостиной, обнаруживаю Нору и Кольта на диване. Нора лежит на Кольте с широко расставленными ногами, на ней лишь его рубашка малинового цвета с надписью MIT, и я вижу, что его ремень расстегнут.

– А-а-а!!! – Я вскидываю рюкзак в пространство между нами, отгораживаясь от этой парочки как через электрический забор. – Идите в другое место, ребят.

А еще лучше – отправляйтесь в ту часть квартиры, которую снимает здесь Нора.

Хорошо, что я не так много сегодня ела, так как почти уверена, что невзначай разглядела член парня моей соседки по комнате. Пока я переваривала, что вообще происходит, заметила между ними еще что-то длинное и розовое.

– Откуда мне было знать, что ты вернешься домой? – Нора посмеивается, пока я прикрываю ей спину, чтобы она оделась. Судя по звукам, они оба ведут себя прилично, а я пристально смотрю на подвесные часы на нашей кухне.

– Как прошло свидание? – спрашивает Кольт.

– Замечательно, – отвечает за меня Нора. – Иначе бы она не вернулась так поздно, и ее губы не были бы похожи на два надувных матраса.

Они оба захихикали. Я чувствую, как мои щеки порозовели. Почему я краснею? Еще минуту назад они занимались сексом на моем диване. Ну ладно, диван не мой, а общий. Но все бы со мной согласились, что пока диван не принадлежит только одной конкретной паре, осквернять его своими телесными жидкостями недопустимо.

– Было здорово, честно, – и я не придумываю. Даже если после всего этого мне грустно расставаться со своими эмоциональными костылями.