Я поднял с пола упавшую авторучку и снова протянул ее Чирку. Тот не посмел не принять ее, но все равно упрямо сжал разбитые губы, выражая тем самым свое благородное несогласие ссучиваться.

– Мне же тебя и подставлять особо не придется, Юра! Я прямо вот сейчас от тебя выйду и сразу оформлю Барыгу с Хряком. Ты ведь не сомневаешься, что я найду причину, чтобы их закрыть на годишку-другую? Даже без ваших левых рейсов из третьего цеха, про которые я в курсе. Их закрою, а тебя на свободе оставлю. И что тогда приличные люди в поселке подумают, Юра? А подумают они, Юра, что я Хряка и Барыгу за своего побитого стукача наказал! Что с тобой дальше будет, ты и без меня знаешь. Недели не пройдет, как подрежут тебя и закопают. Или в Волге утопят. И Танька тебе своего Хряка не простит, она мстить заявится. Так что, пиши, Юра, пиши!

Чирок затравленно смотрел на меня, а его живущая отдельно от мозга вторая рука превращала лист бумаги в безнадежно смятый комок папье-маше.

Информация про третий цех, полученная вчера от Локтионова, попала в цвет.

– Пиши, Чирок или я ухожу, но тогда ты сам на себя обижайся, помочь тебе уже никто не сможет, – я достал из своей папки еще один лист бумаги.

– Что писать? – вконец севшим голосом прошептал гражданин Черняев.

Я терпеливо продиктовал ему стандартный текст обязательства. Рабочий псевдоним мой новоиспеченный агент выбрал себе сам, а я не стал спорить.

Я поймал себя на мысли, что совершаю очередную авантюру, попирая все самые секретные инструкции и приказы МВД СССР. Которых я и знать-то не мог в этой жизни. Как есть я сейчас участковый инспектор, то никаких агентов мне вербовать не положено. И агентурного дела я не смогу по той же причине оформить. Про литерные дела и ДОПы я тоже знать ничего не должен. Максимум, что мне позволял нынешний статус, так это оформить ранее судимого гражданина Черняева своим доверенным лицом. Но я и этого делать не буду. Светить Чирка в официальных анналах внутренних органов, пусть и носящих гриф секретности, я не стану. Потому как в отношении Юры у меня теперь самые серьезные намерения. Поберегу я Черняева.

– Кто меня заказал, Юра? – приступил я к делу после оформления скучных формальностей. – Я точно знаю, что этот «кто-то» с мясокомбината. Кто он?

Чирок, перейдя свой Рубикон с вербовкой, уже что-то для себя решил и глаз теперь не отворачивал. Мне даже показалось, что он обдумывает мои слова.

– Не знаю. Правда, не знаю! – заметив, как я дернулся, затараторил Юра. – Сам понимаешь, начальник, уровень не мой, чтобы про такие дела знать.

– Ты себя недооцениваешь, Юрий Николаевич, – заверил я Черняева, – Это тебе только кажется, что боги горшки обжигают, на самом деле все гораздо проще. На, вот, посмотри внимательно на этих гандонов, – я протянул ему три комплекта фотографий своих несостоявшихся убийц. – Ты их где-нибудь обязательно должен был видеть, Юра! Может быть, в поселке, а, вернее всего, где-то на комбинате.

Чирок взял в руки портреты с унылыми харями на фоне ростовых штафирок и добросовестно в них вгляделся. Поначалу, отложив фото в фас старшего злодея, он вновь вернулся к нему. И даже не надо было быть психологом-физиономистом, чтобы понять, что Юра его признал. Он его раньше видел!

– Говори, Юра, если поможешь мне, я тебе должен буду! – выдохнул я.

– Видел я его. Не на комбинате, в магазине у Хасаныча видел. На Свободе.

Мои ладони вспотели, а, если бы на загривке была шерсть, то она встала бы дыбом. Рефлексы сыскаря, десятилетиями культивированные в том, в старом сознании, никуда не делись. Это была удача! Закономерная, но все же удача.

– Раза два его там встречал. Я левую продукцию привозил, а этот, – Чирок кивнул на фото, – Этот у Хасаныча в кабинете сидел. При мне они ни о чем не говорили, – пресек на взлете мои дальнейшие уточняющие вопросы Юра.

Я понимал, что вряд ли Черняев хочет что-то скрыть, да и, действительно, не стали бы эти упыри при нем откровенничать про свои расстрельные дела.

– Кто он, этот Хасаныч, Юра? Там ведь магазинчик совсем небольшой.

– Небольшой, да вот только там две холодильные камеры на четыре с половиной тонны каждая. Не во всяком большом гастрономе такое есть. Да нигде и нет таких.

– А зачем? – начал я задавать тупые вопросы, уже примерно зная ответ.

– Через Хасаныча большая часть сверхпланового левака в розницу уходит.

А еще его магазин как склад используется, оттуда потом всю лишнюю продукцию развозят по другим надежным точкам. На комбинате излишки не хранят, опасно очень.

Разговор Черняеву давался трудно. К страданиям физическим прибавились переживания по поводу самых нешуточных неприятностей, которые могут на него обрушиться из-за сотрудничества со мной. Фаза кнута завершилась, теперь наступала очередь пряника.

– Юра, я тебе чем-то могу помочь? Гор золотых не обещаю, но что смогу, сделаю, – уже не деловым, а человеческим тоном поинтересовался я.

– Хряка наказать хочу! И Барыгу тоже. Но особенно Таньку Краснову! Эту тварь, эту суку рваную убить мало! – мой только что обретенный секретный сотрудник зашелся в приступе ярости, приподнявшись с койки.

– Я тебя понял, ты на этот счет не переживай, это нам вполне по силам, – пообещал я Чирку, – Месяц-полтора пройдет и рассажу я эту кампанию.

– Ты начальник, уходи, ко мне сейчас моя женщина придет, поесть принесет и уберется тут, – начал выпроваживать меня мой, ставший особо ценным уже после первого оперативного контакта информатор. – И сюда больше не ходи.

– Хорошо, Юра, я к тебе Толика дня через три зашлю, он тебе скажет, где в следующий раз встретимся. Ты для меня теперь слишком дорог, чтобы я тобой рисковал. Считай, что я всерьез тебе задолжал за этого паскуду, – я ткнул пальцем в карточку бандита с залысинами. Ты выздоравливай, Юрий Николаевич! – и впервые, пусть не как равному, но уже как своему я протянул Чирку руку. Черняев приосанился и с достоинством ответил на рукопожатие.

С этого момента в моем сознании включился может быть самый главный, хоть и нигде не писаный оперский закон. Сам погибай, а рабочего агента, дающего реальную информацию, не сдавай ни при каких обстоятельствах. Никогда и никому! Ни жуликам из его криминального окружения, ни своим коллегам ментам.

– А кто она, эта твоя женщина, Юра? – напоследок по инерции, вставая со стула, поинтересовался я.

– Технолог она на комбинате, – неохотно ответил Черняев. – В институте учились мы с ней вместе, – удивил меня мой ценный информатор.

Видимо, все же что-то недоверчиво-недоумённое промелькнуло на моем лице и Чирок самодовольно ощерился. И попытался лёжа расправить плечи.

– Я, между прочим, инженер-технолог, факультет пищевых технологий и оборудования в нашем политехе заканчивал. И на комбинате потом шесть лет старшим технологом цеха работал. По распределению. Пока не сел, – неохотно продолжил он и улыбка на его опухшем лице опять погасла.

Глава 9

Вчера я закрыл больничный и вот сегодня вышел на работу. Вова, проявив сочувствие к моей временно утраченной памяти, как мог, подробнейшим образом накачивал меня информацией о служивых буднях Советского РОВД. Я его долго пытал касательно всех мелочей и нюансов, а он терпеливо и очень добросовестно просвещал меня относительно коллектива, моего в нем места и сложившихся взаимоотношений с сотрудниками.

Ровно в 9-00 вместе со всеми участковыми инспекторами первой смены я зашел в кабинет майора Тарасова. За глаза зама по службе райотдельцы звали Слоником. Это прозвище майор принес с собой из областного УВД, где он также как и Локтионов тащил службу старшим опером в управлении уголовного розыска. По крутой и скользкой карьерной лестнице в УУР они шли ноздря в ноздрю, но Локтионов не ко времени опрометчиво разметал свой семейный очаг. И сделал это без изящества, не сумев убедить бывшую супругу в целесообразности разрыва брачных отношений. И теперь его отставная благоверная взялась люто ему мстить, заваливая политчасть УВД пасквилями. А парторгов и замполитов медом не корми, только дай в чужом белье покопаться и ячейку советского общества позащищать. Этим говорливым дармоедам пофиг, что майор милиции Локтионов один из лучших оперов областного «угла» и, что люди иногда расходятся. В общем, схарчили розовощекие ленинцы милицейского майора к великой радости новоявленной разведенки и ее мамы.

И вот опять они вместе, оба в Советском РОВД. Только один заместителем начальника, а второй старшим участковым инспектором и в подчинении у первого. Видимо от досады на такой замысловатый кульбит судьбы Локтионов однажды не удержался и, утратив бдительность, невзначай проговорился личному составу про кликуху Тарасова. Теперь их взаимная неприязнь иногда рикошетом прилетает и непосредственным подчиненным Локтионова. То есть, мне и Нагаеву. В виде не всегда заслуженных порицаний. Все это мне поведал мой друг и напарник Вова.

Почему Слон, я понял, увидев майора. Нет, нос у него был нормальный и на хобот не походил. Но вытянутое продолговатое лицо и покатый лоб с залысиной до затылка, полностью оправдывали его погремуху. Плюс, рост под метр девяносто.

– Проходи, симулянт! – руководство сидело за начальственным столом и разглядывало меня. – Умеют же некоторые устраиваться, мы тут службу несем, кровь мешками проливаем, а он себе второй отпуск почти на месяц устроил, – троллил меня Слон. – Ну, чего встал, проходи, присаживайся!

Как бы я себя должен был повести при том прежнем разуме и норове, я не знал или не помнил. А потому, пожав неопределенно плечами, молча прошел и устроился рядом с Вовой на стул у стены.

Никаких сюрпризов оперативка не преподнесла. Тарасов в рабочем порядке сношал нерадивых и не продленных по срокам волокитчиков, время от времени сверяясь со списком просроченных материалов. После чего, уже всерьез разъярясь, выразил всем сразу свое неудовольствие касательно недостаточного количества уголовных дел. Дел, возбужденных по линии уголовного розыска и идущих в зачет раскрываемости. Порадев таким образом за самый главный процент отчетности, начальство подвинуло сидящему за приставным столом капитану внушительную стопку разнокалиберных бумажек.

– Да, Петрович, ты Корнееву ничего не отписывай, он у нас на месяц в Волжский райотдел уходит, на усиление. Из области распоряжение пришло, одного инспектора им направить. С сегодняшнего дня. А он отдохнул, вот пусть на них поработает, там земли много, он не заскучает! – ощерился Слон.

– Анатолий Иванович, у него участок уже месяц без присмотра. И вдобавок соседний локтионовский на нем висел до того, как он в больницу загремел, – протестующе вскинулся полнотелый капитан, не понявший такого решения.

– На их опорном один Нагаев все три участка тянет. Он там едва лишь запросы, да текущие материалы разрешать успевает, никакая другая работа давно уже не ведется, – тихо продолжил Петрович. – Товарищ майор! Анатолий Иванович! Разрешите, я в Волжский кого-то другого подберу?

– Не надо никого другого, Нагаев парень крепкий, потерпит. Ты ведь потерпишь, Нагаев? – майор повернулся к Вове. – А мы тебя потом поощрим как-нибудь? Напишешь рапорт на материальную помощь, а я тебе рублей на тридцать его подпишу! – горделиво, будто осыпав золотом, посмотрел Слон на Нагаева.

– Товарищ майор, да я едва только почту успеваю исполнять! У меня все показатели второй месяц по нулям! – заныл бедолага Нагаев, – Вы же потом на подведении итогов сами меня со света сживете и не вспомните, что я один три участка обслуживал! Владимир Петрович! – Вова привстал и подался телом уже к капитану, – Как же так? Второй месяц я один на три участка, да еще и на сутки хожу!