Маленький оркестр дружно завел очередную плясовую. Света заулыбалась, встала. Чет тоже поднялся, выразительно глянул на оставшегося на месте Макса. Тот сидел с таким видом, будто готовился оборонять окоп до последнего патрона.

– Я тебе клинок присмотрел в своем собрании, – словно невзначай обронил дракон. И кивнул в зал. – Заговоренный.

– Шантаж, – недовольно пробурчал Тротт, тем не менее вставая. Мама и папа невесты раздавали мужчинам повязки. Агенты Тандаджи попытались улизнуть в туалет, но всевидящее око Ивана Ильича выхватило дезертиров, и отец командирским голосом приказал им вернуться. Видимо, сработал рефлекс – мужики вытянулись, как по команде «смирно», и вернулись в строй, то есть в зал.

Наконец суматоха закончилась. Мужчины, выстроившиеся в огромный круг, разгоряченные вином и сытной закуской, прислушивались к хихиканью женщин. Рядом с Троттом встал Матвей, покосился на него с недоверием и тут же перевел взгляд на розовощекую, улыбающуюся ему из центра Алинку. Улыбнулся в ответ и надел повязку. Макс завязал глаза последним – он привычно оценивал пути отступления.

– Итак, – заревел папа в микрофон, – девушки, двигаемся по кругу. На счет три останавливаемся и разбегаемся. На счет шесть замираем! А мужчины отмирают и идут ловить по залу. Маэстро, как только кто-то поймает, – заводи медленный танец!

– Сделаю, – отозвался радостный дирижер, потирая багровый нос.

Плясовая, затихшая было, снова взорвалась. Женщины загомонили, засмеялись, задвигались.

– Раз, – считал папа азартно, – два, три… разбегаемся!

Перед Максом запищало-завизжало («Четыре, – продолжал Иван Ильич, – пять…»), затопотали каблуки, пахнуло смесью женского запаха и духов поверх влажного аромата иллюзорной травы.

– Шесть! – крикнул Иван Ильич. В зале застыли. Музыка замедлилась, стала тише, напряженнее, и вдруг тонким голосом вступила плачущая скрипка – и замерла, уступая место бархатному тону саксофона, выводящему первые аккорды любовной мелодии. И Тротта как обухом по голове ударило – он вспомнил эту песню, песню его далекой юности, которую пели девушки на летнем празднике солнцестояния, когда изо всех окрестных деревень собирались молодые парни и девушки на праздник и так же играли в игры и собирались в пары. Только та песня была на инляндском.

Дай, дай, дай на зореньке обниму,
Дай, милый, поцелую, рубаху сниму…

Он сделал несколько осторожных шагов назад. Где-то там находился закуток, где можно было переждать безобразие.

Дай рукой поведу по твоим волосам,
Девичью честь на полюшке отдам…

Макс развернулся – и уткнулся грудью в замершую женщину. Выругался про себя – сердце стучало как ненормальное, – провел ладонями по тонким рукам, коснулся волос, опустил руки на спину. Перед ним дышали напряженно и зло. Даже яростно.

– Только вы так сопите, Богуславская, – сказал он со смешком. И вдохнул тонкий запах – очень свежий, очень юный, с терпкими волнующими нотками зрелого вина.

– Я не буду с вами танцевать, – прошипела она зло.

– Увы, – ответил Тротт, снимая повязку – точно, это была она, с красными щеками и блестящими глазами, – придется. Можете отдавить мне ноги, но за этот танец мне обещали оружие. Поэтому прошу.

В помещении погас свет, и все вокруг стало совершенно волшебным. Все было видно: мерцали цветы на стенах, светили фонарики, тихо кружились светлячки над танцующими. Макс оглянулся – Четери каким-то чудом ухитрился поймать свою невесту и теперь целовал ее с таким напором, что у окружающих дам влажно блестели глаза. Дмитро Поляна увлеченно повторял за женихом – с одной из Светиных подруг. Матвей танцевал с другой подругой невесты и с неловкостью оборачивался на Алину. Та ободряюще улыбнулась ему через Максово плечо и тут же перевела посуровевший взгляд на профессора.

– Ну что вы стоите? – неожиданно величественно спросила принцесса и вложила свои пальцы в его ладонь – теплые, тонкие. – Отрабатывайте свое оружие, лорд Тротт.

И, кажется, сейчас она его совершенно не боялась.

Двигалась Богуславская легко, точно угадывая его движения, но держалась на расстоянии вытянутых рук. На них стали коситься, и он со вздохом притянул студентку ближе, закинул ее руку себе на шею, обхватил за талию.

– Я вас не съем, – проговорил он в темную макушку, – успокойтесь. Я даже не вспомню об этом завтра. Только не испачкайте помадой мой костюм, ваше высочество.

– Тише, – пробормотала принцесса ему в плечо. Но действительно расслабилась, даже сопеть перестала. Несколько раз оглядывалась на Четери и открыла рот, чтобы что-то спросить, но тут же закрыла.

– Спрашивайте, – посоветовал Тротт. Она была горячей. Даже сквозь платье чувствовалось.

– Какого он размера, профессор? – поинтересовалась студентка. Взглянула на него с живым любопытством – и тут же споткнулась, отвлекшись в ожидании ответа.

– Если с шеей, то около тридцати метров в длину и около семи в высоту, – ответил инляндец, придерживая ее. – Следите за танцем. Мне дороги мои ботинки. И не стоит портить свадьбу вашей сломанной ногой.

– А размах крыльев? – не унималась Алина, ничуть не обижаясь.

– Тоже около тридцати.

– А вес вы можете представить?

– Больше ста пятидесяти тонн точно, – пояснил Тротт терпеливо. Мелодия закончилась, но принцесса не торопилась уходить. И, когда заиграла новая, осталась в его руках.

– А как же тогда он летает? Это ведь невозможно, профессор.

– Драконы – магические создания, Алина, – спокойно сказал Макс. – Как может левитировать человек?

Она вдруг напряглась, снова зло вздохнула – вспомнила, видимо, как он вышвыривал ее из лектория.

– Мы не проходили еще левитацию, профессор. Вы только наглядно мне ее показали.

– Это не так сложно, как кажется, – ответил он. – Одно из наименее энергоемких заклинаний. Смотрите.

Принцесса пискнула – их пара чуть оторвалась от пола, совсем немного – и схватилась за Тротта так крепко, что ткань костюма затрещала. Но вокруг танцевали так плотно, что никто ничего не заметил.

– Я не вижу, – призналась она со злостью и растерянностью. – Вы же знаете, я плохо справляюсь с даром.

Она глядела с таким отчаянием, что черт дернул его произнести:

– Я вам покажу. Только отвлеку людей.

На темно-синем потолке еще ярче засияли звезды – и золотым дождем полились вниз. Четери повернул голову и одобрительно кивнул Максу, танцующие заахали.

– Смотрите, – сказал Макс, поворачивая студентку к себе спиной. – Только не дергайтесь. Я установлю ментальный контакт и покажу вам.

– Вы уже устанавливали, – прошипела принцесса, – не надо. Это очень больно.

– Я знаю, когда причиняю боль, – проговорил он ей на ухо, касаясь губами ее волос, – и знаю, когда больно не будет. Хотите увидеть или нет?

– Хочу, – призналась она сердито. – Очень хочу.

– Закройте глаза, Богуславская. Откроете, только когда я скажу. Очень медленно, а то ослепнете.

Алина зажмурилась. Тело казалось легким-легким, а руки, поддерживающие ее под грудью, были жесткими, крепкими. Она четко почувствовала, как ее сознания коснулись – бережно, аккуратно, – и тут же под закрытыми веками запульсировало буйство цветов.

– Это первый магический спектр, – прозвучал голос Тротта словно издалека. – Открывайте, только медленно. Аккуратно. Все увидите сами.

Принцесса приоткрыла веки – и в глаза ударило охватывающее все вокруг мерцание. Люди светились тонкой дымкой, дракон – огромной, пульсирующей голубоватой аурой. От мужчины за ее спиной стегало электричеством. Она опустила глаза – по его рукам пробегали волны желтоватых разрядов. Под ногами медленно вращался белесый вихрь, удерживая их над полом. На месте иллюзорных деревьев и вьюнков змеились сплетенные линии стихий. Ими, но менее плотно, был наполнен и воздух. Глаза заслезились, Алина сняла очки – так даже лучше было видно.

– Формула левитации настолько проста, – говорил Тротт ей на ухо, и его дыхание касалось кожи, – потому что использует всего одну стихию и простейшее сворачивание ее в вихрь. Вопрос только в плотности потока и скорости вращения.

– Я бездарь, – прошептала она расстроенно. И то ли вздохнула, то ли всхлипнула. – Это очень красиво, лорд Тротт.

– Все зависит от тренировки, – ответил он бесстрастно. – Все увидите. Сможете ли полноценно управлять – это вопрос, конечно. Ну не сможете – вылетите, что сделаешь. Закрывайте глаза.

Алина послушно закрыла – пятна под веками погасли, они опустились на пол, и она развернулась к инляндцу. И вдруг согнулась пополам, застонав сквозь зубы.

– Что? – спросил он раздраженно.

Принцесса подняла на него совершенно белое лицо: зрачки ее сокращались в точку, по щекам текли слезы, на лбу выступала испарина, и Макс чертыхнулся, подхватил ее на руки и понес к диванам при входе – где воздух был посвежее и народу совсем немного.

– Что с ней? – рядом материализовался Ситников. – Что вы с ней опять сделали? – Он схватил Тротта за рукав и тут же выругался, разжал руку – та стрельнула болью и повисла плетью, онемев.

– Ситников, – ядовито сказал Тротт, – вы начнете когда-нибудь думать, прежде чем действовать? Мое терпение ведь может закончиться, и вы получите то, на что нарываетесь. Дайте мне осмотреть вашу подругу. Не пускайте сюда людей.

На входе уже толпились охранники, окружая профессора и принцессу. Алинка корчилась на диване, зажимая живот руками, дышала судорожно, через рот, лицо приобретало синюшный оттенок, и глаза закатывались: еще чуть-чуть – и уйдет в обморок. Он быстро пробежал над ней руками, нахмурился, обезболил. Болевой шок, но откуда?

– Ее нужно к врачу, – сказал старший по охране. – Вызывайте телепортиста.

– Я и есть врач, – огрызнулся Тротт, – получше ваших светил. Выйдите немедленно, не мешайте. Ей нужен воздух. Все будет нормально, обещаю. Вон пошли! – рявкнул он, так как охрана топталась рядом, кто-то отрывисто докладывал о ситуации по рации, и уходить ни один не собирался.

Старший, видевший Тротта в Управлении, нехотя дал команду рассредоточиться. Ситников мрачно наблюдал за происходящим из дверного проема, и вид у него был как у готового убивать.

Алина вытянулась на диване в струнку, а Тротт осторожно прощупывал ей живот. В районе матки полыхало таким жаром, что он сам весь вспотел. И никак не мог понять, в чем дело, – женщин он не осматривал уже очень давно. Снова протянул руку, прислушался. Судорога, как у рожающей. Но живот плоский, ребенка внутри нет… да и… девственница. Он аккуратно расслаблял мышцы, переведя проекцию матки на свой кулак и медленно, через силу разжимая его. Крутило страшно, он сам едва не заорал. Пальцы, после того как он разжал кулак и расслабил, встряхивая, болели, словно ему их выкручивали.

– Воды принеси, – бросил он семикурснику, и тот, нехотя кивнув, протиснулся между охранниками, исчез. В зале уже началась новая игра, и никто, кажется, не обратил внимания на произошедшее.

Принцесса медленно приходила в себя: щеки у нее были мокрые от слез и черные от потекшей туши, губы белые, и помада на них смотрелась неряшливым пятном. Она стянула очки и откинула голову назад. Ей было плохо и стыдно. И страшно до слез.

– Богуславская, давно у вас это? – спросил Тротт.

– Один раз всего было, – ответила она слабым голосом. – В университете. Но не так больно.

Он снова нахмурился. Положил руку ей на живот.

– Цикл нормальный?

Принцесса залилась краской.

– У м-меня еще не было, профессор.

– Вам ведь уже шестнадцать? – уточнил он с недоумением. Девушка еще больше покраснела, хотя, казалось бы, сильнее некуда.

– Я не хочу с вами это обсуждать! – выпалила она. – Это неприлично! Вы мужчина!

– Сейчас я ваш лекарь, – отрезал он жестко. – К врачам обращались? Такая задержка может свидетельствовать о патологии репродуктивной системы.

– Обращалась, – сказала она. – Никаких отклонений не нашли. Гормоны в порядке.