Приказ промчался по палубе раскачивавшегося корабля. Все повторилось. Но, когда дуголук «Ярости клювозмея» снова выстрелил, крылоболт не попал в цель. С криком ярости Ветрогон поднял крылья в воздух, и Джорон не сомневался, что он услышал: «Выше!»

Ветрогон сел на палубу, словно его толкнули, но ему удалось, несмотря на то что он весь промок, выглядеть очень довольным собой. Эйлерин бросился к тому месту, где были сломаны поручни, Квелл последовала за ним, стараясь удержать курсера на пронизывающем ветру, и все стали смотреть, как последние бочки пронеслись вдоль левого борта «Дитя приливов».

И, и, и…

И ничего.

Взревел ветер. Заговорил дуголук. Ветрогон принялся верещать, а Джорон стоял, стараясь не вздрогнуть, когда болт ударит в корпус, или пройдет над палубой, или упадет в море, а «Ярость клювозмея» становился все больше и больше. Джорон знал, что теперь это лишь вопрос времени. Передняя часть такелажа четырехреберника была направлена на них, как обещание, точно палец и угроза. «Я иду за вами, и вы ничего не можете сделать, чтобы меня остановить».

– Я сожалею, хранитель палубы. – Джорон обернулся и увидел курсера.

– Сожалеешь, Эйлерин?

– Что ваш план не сработал.

– Мы сделали все, что было в наших силах, – сказал Джорон, а потом заговорил громче: – И мы должны придумать что-то новое, ведь Старуха любит…

– Хран-пал! – Он повернулся на голос Фарис и увидел, что она показывает в сторону сломанных поручней.

Передняя часть такелажа «Ярости клювозмея» медленно отодвигалась назад и теперь уже не была направлена в сторону жертвы, словно супруг корабля пожалел «Дитя приливов» и прекратил преследование. Но поведение клюва вражеского корабля не вызывало сомнений, что дело совсем не в этом. Супруг корабля показывал вниз и выкрикивал приказы. Размахивал руками. Женщины и мужчины бежали по палубе к рулю, забыв про дуголук. А затем, как если бы сама Старуха схватила «Ярость клювозмея», огромный корабль резко дернулся влево – слишком круто для такого огромного корабля, для любого корабля в разгар яростного шторма.

– Во имя любви Матери, – тихо проговорил Джорон, – я лишь хотел их замедлить, честное слово.

Он знал, что при таком шторме очень скоро произойдет неизбежное. Огромный корабль начал опускаться вниз. Это было медленное, ужасное падение. Верхняя часть такелажа неслась к воде, дети палубы сыпались в бушевавшее море. Палуба круто накренилась, очередные члены команды полетели вниз. Мог ли он слышать их крики? Нет, то вопила его команда, не скрывая радости при виде катастрофы, постигшей врага. Гибель «Ярости клювозмея» становилась очевидной: его мачты с оставшимися крыльями ударились о кипевшую воду с шапками белой пены. Яростное, разгневанное, голодное море поднялось вверх и опустилось на поверженный корабль. Фарис повернулась к нему, и на ее лице появилась ухмылка.

– Мы с ним покончили, хран-пал, раз и навсегда! – вскричала она. – Должно быть, нам удалось повредить румпель? – Она перевела взгляд с Джорона на тонувший корабль. – Может быть, нам следует спустить флюк-лодку? Подобрать тех, кто спасся?

– Нет, Фарис, – ответил он, глядя на следующую огромную волну, накрывшую белый корабль, и произнес слова, которые, как все знали, должен был произнести: – Нас все еще преследует враг. – Он отвернулся. – Четыреста или даже больше душ могут отправиться к Старухе в любой момент, – сказал он, ни к кому не обращаясь, потом снял шляпу и отсалютовал в воздух. – Они красиво летели на своем корабле, верно?

– Да, – ответила Фарис, и он обнаружил, что его команда перестала праздновать победу и замолчала.

Они стояли, опустив головы, сожалея о жертве, принесенной Старухе, хотя она была необходимой.

Джорон сделал вдох.

– За работу! – крикнул он. – Шторм все еще бушует. Вы ведь не хотите присоединиться к нашим врагам?

Дети палубы вернулись к своим обязанностям, а Джорон отправился в свою темную каюту, откуда он не мог видеть ужасы, творившиеся снаружи, где Западный Шторм превращал «Ярость клювозмея» в обломки белых костей. Он уселся за письменный стол Миас, стоявший на так хорошо знакомом белом полу, кровь продолжала стекать по его щеке, а он сидел, дожидаясь, когда перестанут дрожать руки.

14
Левиафаны глубин

Казалось, гибель «Ярости клювозмея» стала жертвой, необходимой для умиротворения Старухи и штормов, что ей служили. Когда Джорон пробудился от сна, в котором парил под прохладной водой, бесстрашный, голодный и быстрый, «Дитя приливов» перестал скрипеть и стонать, что неизменно сопровождало любую бурю. Теперь он улавливал привычный ритм корабля, летевшего по небольшим волнам. И знакомые звуки: дети палубы приводили «Дитя приливов» в порядок после шторма.

Меванс принес ему поесть – черствый хлеб и солоноватую воду, чтобы его размочить. Пока Джорон одевался и ел, Меванс говорил о том, что нужно вернуть на место стекла, хотя Джорон не сомневался, что отдал приказ выбросить их за борт. Меванс нередко так поступал, но Джорон оставлял подобные нарушения без внимания, как правило, они были разумными, и, если быть честным до конца, иногда он радовался, что не должен нести на своих плечах всю тяжесть решений.

– Небо очистилось, наступила ясная погода, хран-пал, – сказал Меванс и провел куском ткани по сиявшему лезвию меча Джорона, собираясь точить и без того острый клинок.

– Хорошо. Сколько человек мы потеряли? – спросил Джорон.

– Всего восемь, двоих из команды дуголука, Рейан и Чафтан. Сарлин получила тяжелое ранение, скорее всего, она умрет, Гаррийя просидела с ней всю ночь, держа ее за руку.

– Я зайду к Гаррийе перед тем, как поднимусь на палубу, – сказал Джорон.

– И еще пропали Камран, Брукс, Мчо, Соори и Карли; Дженнил сказала, что видела, как Камран запутался в веревках от бочек, и я думаю, что остальных смыли за борт волны. И все же это совсем небольшая цена по сравнению с той, что заплатил «Ярость клювозмея»?

– Так и есть. – Больше Джорон не мог есть или сидеть, ему требовалось что-то делать, чтобы не думать.

Он встал и направился к двери.

– Хран-пал, – позвал его Меванс.

Джорон остановился.

– Да?

– Ваш шарф. – Джорон протянул руку, коснулся горевшей кожи возле рта и зашипел от боли. – Конечно, – сказал он, когда Меванс протянул ему шарф.

– Для них это не будет иметь значения, – проговорил Меванс, когда Джорон начал закрывать лицо. – Они вам верны, и им все равно.

– Хорошо, что ты это сказал, но все знают, что гниль приводит к безумию. Иногда я размышляю о поступках, которые совершил, – возможно, болезнь уже берет свое.

– Это обычная реакция на то, что произошло, хран-пал. Многих, кто пережил суровые испытания, потом охватывает меланхолия. И я скажу в третий раз, им все равно.

– Но не всем, – возразил Джорон, распахивая дверь и выходя из каюты, чтобы не добавить: «Как и мне».

На нижней палубе он отыскал Гаррийю, которая сидела, склонив голову и держа Сарлин за руку.

– Я пришел поговорить с Сарлин, – тихо сказал он.

– Слишком поздно, Зовущий, – ответила она, – девушка сидит рядом со Старухой, и ее боль прошла. – Гаррийя подняла морщинистое, покрытое шрамами лицо, окруженное прядями грязных волос. – Жаль, что это не произошло со всеми нами, но, боюсь, все только начинается. Думаю, худшее у нас еще впереди.

– Как всегда, ты подобна лучу света, Гаррийя. – Она встала, положив руку Сарлин ей на грудь. «Она еще совсем ребенок», – подумал Джорон. Сарлин едва успела стать женщиной, но пришла сюда, чтобы умереть тяжелой, медленной смертью от раны в живот осколком кости. – Я не хочу, чтобы кто-то из них умирал.

– Однако это случится, и умрут еще очень многие. Ты можешь улететь, снова стать рыбаком, мальчик, разве не так? Осесть где-нибудь на Суровых островах под новым именем, перестать быть причиной множества смертей, больше не устраивать рейды на мирных жителей.

– И оставить Миас в руках ее матери?

– А тебе не приходила в голову мысль, что, возможно, Миас хотела бы для тебя такой судьбы? Может быть, ты уже зашел дальше, чем могла она. Я никогда не слышала, чтобы она опустошала деревни ради припасов и пополнения команды. Она мечтала о мире, а что приносишь людям ты? Одобрит ли она то, что ты делаешь?

– Если она не одобрит, старая женщина, то пусть скажет мне сама. – Джорон сделал глубокий вдох и отвернулся, а Гаррийя негромко рассмеялась.

– Не важно, я пошутила. – Гаррийя встала, застонала и приложила руку к спине. – Для тебя нет мира, Джорон Твайнер. С того самого момента, как ты песней вызвал из моря кейшана, твой дальнейший курс предопределен. Твое путешествие будет красным, мальчик.

Он повернулся, собравшись выпустить наружу гнев, сказать, чтобы помалкивала и не говорила ему о том, что он «должен» или кем «был» и «куда» ему следует направиться. Однако она его опередила.

– Не сомневайся, Зовущий, то, что сделано, было необходимо. Да, жестоко и болезненно, но моря жестоки, и они такими останутся, если никто не восстанет. Так что хорошо направляй свою большую лодку и, если тебе так важно, отыщи свою супругу корабля. – Она кивнула скорее для себя, чем для Джорона. – А теперь мне пора заняться больными. Тебе ведь наверняка надо завязать какую-нибудь веревку или решить другие корабельные проблемы? – Она встала и прошла мимо него.

И хотя он был командующим корабля, у него возникло ощущение, будто она его отпустила. Поэтому он надел свою шляпу с одним хвостом и стал подниматься на палубу.

На сланце «Дитя приливов» все выглядело так, словно никакой бури не было. Фарис стояла на корме – все крылья «Дитя приливов» подняты, свежий ветер толкает черный корабль вперед. Плащи исчезли, команда переоделась в теплые вещи – погода оставалась холодной. Надевать их во время дождя было смертельно опасно: они быстро намокали и становились очень тяжелыми, но для ясного холодного дня подходили прекрасно.

Они летели на юг под ветрами, которые Эйлерин называл танцующими. И еще курсер обещал, что такая погода продержится по меньшей мере неделю. Джорон даже забыл о серьезности их положения. На второй день раздался крик, который когда-то они слышали часто, а потом перестали совсем, – теперь он снова становился привычным.

– Кейшан на горизонте! – Джорона охватило волнение, и он попытался не обращать внимания на взгляды, которые бросала на него команда.

Дети палубы обменивались улыбками, подталкивали друг друга, а он делал вид, что не знает об их вере в то, что кейшаны приплывают к нему, хотя все понимали, что он не звал этого кейшана. Но детское возбуждение у него внутри ничем не отличалось от состояния других членов команды. Он начал забираться на мачту, мимо хлопавших и гудевших черных крыльев, пока не оказался на самом верху вместе с Беарной.

– Где он, наблюдатель? – Она показала налево по борту, четыре точечные тени, и Джорон проследил за ее рукой.

И увидел первые куски льда на синей воде. Сначала Джорон не разглядел кейшана из-за его размеров. Те, которых он видел раньше, были огромными, как острова. Этот оказался меньше, пожалуй, самым маленьким из всех, что Джорон встречал, но все равно больше «Дитя приливов» – в три или четыре раза длиннее корабля – и более худым, чем другие его сородичи.

Даже издалека Джорон видел горящие белые глаза на длинной узкой голове, когда она поднималась над водой – кейшан не выпрыгивал из нее, а лениво плыл, приподняв голову с раскрытой пастью. Он был темно-синего цвета и испускал свет, подобный сердцу ледяного острова. Джорон смотрел на невероятное существо: спинной плавник, окруженный белой пеной, рассекал воду, иногда он показывал белый живот, и тогда на нем мерцали разные цвета, второй плавник появлялся над водой, а потом, словно довольный тем, что показал себя Джорону, кейшан исчезал под волнами.

– Морская сестра счастлива. – Джорон повернул голову и увидел рядом Ветрогона.