Свидетельством в пользу того, что бояре переманивали крестьян, является указ о временном и частичном возвращении крестьянского «выхода» (принят во время «великого голода» в 1601 году). В числе прочего не разрешалось «возить» крестьян «за» церковных иерархов, бояр, окольничих, «больших дворян», дьяков, стрелецких голов, – целый список «сильных людей», которые могли воспользоваться указом в ущерб интересам провинциального дворянства.

Напряженные отношения между «сильными» и «бедными» были вызваны не только соперничеством за землю и крестьян, но и перераспределением других благ. Изучение кадровой политики Московского царства показывает, что во второй половине XVI века у рядового сына боярского не было возможности выслужиться и достигнуть воеводского назначения. Исключением являются военные конфликты, походы и административные назначения в Сибири, на Нижней Волге или Кавказе, где можно было выдвинуться за счет выдающихся личных качеств. Знать перекрывала своей «молодшей братии» пути наверх.

Вместе с тем при отсутствии регулярно и быстро действовавших социальных лифтов в Московском государстве не существовало и жестких границ между тремя вышеуказанными категориями военно-служилого сословия: аристократией, выборным и городовым дворянством. Общее происхождение и родственные связи по женским линиям связывали эти группы не только внутри, но и между собой. Благодаря этому осуществлялось в том числе и перераспределение земельной собственности.

Генеалогические документы редко отмечают родство дворянских (в том числе княжеско-боярских) родов с дьяческими. Однако такие связи были и оказывали влияние на распределение должностей и расстановку сил при дворе. Так, вполне вероятно, что знаменитый князь Дмитрий Пожарский в начале своей карьеры пользовался покровительством своей влиятельной родни – думных дьяков Андрея и Василия Яковлевичей Щелкаловых.

Родственные, клиентские и соседские связи, взаимные услуги (в том числе кредитные), совместное несение службы и приятельство, с одной стороны, формировали внутри служилого сословия кланы и «партии», а с другой – размывали границы между ними, создавая иной уровень и иную иерархию взаимодействия. При наличии тлеющего конфликта между «сильными» и «бедными» было немало факторов, объединяющих аристократию и дворянство, включая его служилую идеологию.

Страна рабов

«Все они называют себя холопами, то есть рабами государя», – сообщает о русских Сигизмунд Герберштейн, посол императора Священной Римской империи при Василии III. Считать это проявлением недоброжелательства или невежества автора не приходится. С конца XV века представители служилого сословия, включая бояр, в переписке с государем именуют себя не иначе, как «холоп твой», с прибавлением уменьшительно-уничижительной формы имени: Васюк, Ивашка, Федец.

Большинство историков видят в этом яркое свидетельство деспотического характера власти московского государя. В отличие от вассальных отношений и даже подданства, холопство не подразумевало наличия у холопа каких-либо прав. Словом «холоп» в Древней Руси и Московском царстве называли зависимых людей. Пути попадания в холопы, юридические формы зависимости и специализация холопов были различны, однако бесправное и зависимое положение – общим.

Холопство в разных видах известно на Руси издревле, отмечено в «Русской правде» и других источниках. В XIV–XVII веках это широко распространенное явление, заключавшееся в том, что каждый более-менее социально значимый тип мог обладать зависимыми от него людьми – холопами. Это были не только бояре с десятками и даже сотнями слуг и представители служилого сословия и бюрократии, но также дьяки и подьячие, посадские люди, торговцы и ремесленники, духовные лица, нищие и даже сами холопы знатных лиц. В XVI–XVII веках термин «холоп» часто заменялся словом «человек» – «человек» такого-то.

Холопы пахали пашню, были в услужении, занимались ремеслом для своего господина или с выгодой для него, осуществляли торговые операции, управляли земельной собственностью (тиуны и посельские), несли военную службу. Последняя категория – боевые холопы, или послужильцы, – представляет для нас главный интерес.

Как уже говорилось выше, каждый землевладелец, выезжая на службу, был обязан выставить одного холопа («человека») с каждых 100 четвертей земли (не считая первой сотни, с которой выезжал сам). Средний дворянский поместный «оклад» составлял от 100 до 500 четвертей, и, следовательно, за каждым дворянином должны были выходить на службу до четырех боевых холопов (послужильцев). Однако жизнь вносила свои коррективы в определенные законом правила.

Боярский список 1556 года указывает, что 163 служилых человека вывели в поход 687 холопов (и еще 150 в обозе, однако это число, вероятно, было еще бóльшим). Норма при этом составляла 593 человека. Таким образом, по Уложению норматив должен был составить 1:3,64, в реальности он был выше – 1:4,2. Такая армия по своему составу получается не дворянской, а холопской. Но один документ не дает полноценной картины. Например, в 1577 году 283 коломенских дворянина привели на смотр всего 127 послужильцев. Разница более чем существенная. Этому, однако, есть объяснение. Помимо того, что 1570‐е годы – время упадка и кризиса, следует иметь в виду, что список 1556 года зафиксировал служилых людей из московского списка, а коломенская десятня^[3] 1577 года – городовых дворян. Соответственно, при одинаковых требованиях первая категория служилых людей имела больше возможностей их выполнить и перевыполнить (за что полагалась награда), а вторая не всегда могла им соответствовать. Большие отряды боевых холопов выводили за собой бояре и придворные. Так, в 1604 году в поход против Лжедмитрия I Ф. И. Шереметев выставил 60 человек, князь И. С. Куракин – 32 человека, князь Д. Т. Трубецкой – 25 человек и т. д. Таким образом, адекватно оценить, сколько в русской армии XVI–XVII веков было боевых холопов, а сколько – дворян-господ, очень трудно. Очевидно, что удельный вес послужильцев был весьма высок.

Еще один вопрос – боевые качества. Источники свидетельствуют, что потери среди холопов во время боевых действий были существенно больше, чем среди господ. Согласно летописи, в 1555 году в Судьбищенском бою убито 2 тысячи «детей боярских» и 5 тысяч «боярских людей». В 1559 году ливонские немцы, застав врасплох («на станах») отряд З. И. Плещеева, убили 70 дворян, «да с тысячю боярских людей». Можно предположить, что воинские навыки и моральный дух послужильцев в среднем были ниже, чем у дворян. Холопы к тому же, как правило, были хуже вооружены.

Однако дело запутывается вновь, если принять во внимание, что холопская среда активно пополнялась самими дворянами. Помета «умре в холопех» стоит в Дворовой тетради 1550‐х годов напротив имени князя (!) Шелешпанского. Правительство эту практику не одобряло: она разрушала сложившуюся систему, позволяла уходить от службы, исполняя нехлопотную должность у влиятельного человека. Запрет детям боярским уходить в холопы был включен в Судебник 1550 года, затем подтвержден указами. Но этот запрет не соблюдался. Два знаменитых деятеля Смутного времени – Лжедмитрий I и Иван Болотников (предположительно, но с большой долей вероятности) – были дворянами, поступившими на службу к боярам.

Судебные документы XVII века пестрят сообщениями о насилиях господ над холопами – избиениях, истязаниях, насильственной женитьбе, выдаче замуж и так далее. Надо полагать, что боевые холопы, послужильцы, приказчики и администраторы бояр и видных дворян – «элита» холопства – в меньшей мере подвергались крайним проявлениям холопьего права. Здесь, однако, как и в других случаях, все нелинейно. Согласно наблюдениям автора монографии о холопстве А. И. Яковлева,

миросозерцание того времени предполагало в отношениях между господами и холопами наличие глубокой, органической, даже нравственной связи, весьма похожей на связь между единокровными родственниками, детьми и родителями, братьями и сестрами и т. д. В основе понимания холопьих отношений лежала идея внутренней солидарности между обоими участниками этой дуалистической системы.

Этот вывод подтверждается неожиданным материалом – поминальной документацией XVI–XVII веков. Известно немало случаев, когда бояре давали деньги на поминовение душ своих холопов, а те, в свою очередь, записывали господ в свои помянники (списки лиц для церковного поминовения). В XVII веке в дворянских помянниках появляются особые разделы «рабов наших» и «рабынь наших». Таким образом, близкие, почти семейные отношения между господами и холопами были реальностью.

Патримониальный характер отношений в Московском государстве давно отмечен в исторической литературе. Царь не только рассматривался как безграничный в своей власти господин и сравнивался с Богом, но также воспринимался как милостивый и справедливый отец. Эти отношения транслировались ниже по социальной лестнице: от вельможных холопов – к холопам, за которыми этот статус был закреплен юридически, а от них – к их собственным холопам. Выстраивалась, таким образом, лестница холопства, на которой каждую ступень занимал очередной холоп, в целом довольный своим положением и отношениями, базировавшимися на принципе честной службы, с обязательствами лишь с одной стороны – со стороны служащего.

«Черные» и «белые» посадские люди

Еще один узел противоречий образовался на городском посаде. Как и рассмотренные выше, эти противоречия были не фатальными, но чувствительными. Жители средневекового города по обязанностям к государственной власти делились на две категории – плательщики основного налога («тягла») и неплательщики. От «тягла» были освобождены служилые люди и духовенство. Первые несли службу государю, вторые – Господу. В число служилых входили не только дворяне (служилые «по отечеству»), но также стрельцы, воротники, пушкари и казаки (служилые «по прибору»). Служба торговых и посадских людей заключалась в уплате обычных и сверхурочных налогов. Таким образом, складывалось res publica (общее дело) всех жителей Московского царства.

Однако из этого правила, как это часто происходило в Средние века, было свое исключение – городские белые слободы, жители которых не платили «тягла». Их исключительное положение основывалось на том, что белые слободы являлись собственностью царя или крупных феодалов: патриарха, иерархов, монастырей и бояр. Белослободцы несли обязанности по отношению к государю или «сильным людям».

Отношения между жителями черных и белых слобод были напряженными. Тяглые («черные») люди завидовали белослободцам и стремились всеми силами избыть «тягла», перебравшись в белые слободы либо сменив статус. В советской историографии этот антагонизм представлялся крайним и иногда даже подавался как «классовая борьба». Классовой борьбой социальную обостренность, царившую на посаде, назвать нельзя, однако именно «черные» люди упоминаются в летописях как активные участники московского и других городских восстаний. В 1547 году в Москве горожане забили камнями царского дядю, боярина и князя Ю. В. Глинского. «Чернь» и «ратные люди» подняли мятеж после смерти царя Ивана Грозного, требуя выдачи думного дворянина Б. Я. Бельского, который якобы намеревался «извести» царский корень и бояр. В московском восстании 1606 года горожане сыграли значительную роль, равно как и во многих других столкновениях Смутного времени.

Таким образом, посадские люди, особенно действуя «скопом», могли представлять собой грозную силу. Вряд ли в волнениях Смуты «черные» действовали отдельно от белослободцев, но зачинщиками волнений, стороной, недовольной и требующей перемен, были, скорее всего, именно «черные» как наиболее ущемленная часть посада.