– Поверьте, вам столько никогда не заплатят! – раздраженно ответил я. Их челюсти дернулись.

– Смотри, какой борзый. Ну, ничего, в первый же день его научат хорошим манерам.

– Это точно.

Спустя некоторое время ко мне подошли, чтобы взять тест на наркотические вещества, после я даже не заметил, как уснул под храп одного из охранников. Я просидел в этой компании порядка трех часов, пока в отделение не ввалился мой отец. Он был разъярен.

– Эй, на выход, – выпроводил меня за плечо полицейский.

Я неохотно встал. Предпочел бы оставаться в камере, а не возвращаться домой.

– Ты совсем из ума выжил? Почему мне звонят посреди рабочего дня и говорят, что ты под гребаной наркотой? Я с тобой разговариваю!

Отец резко развернул меня к себе.

– Что ты хочешь услышать? В любом случае мне бесполезно оправдываться. Разве ты мне поверишь?

– Ублюдок! – крикнул он на всю улицу и, не дожидаясь меня, сел в машину. Его взгляд приказывал последовать за ним, но я смерил отца безразличным взглядом.

Я побрел домой, оставшись ни с чем. Все смешалось в одно нелепое помешательство. Уязвимость не была мне другом. Раскаты грома били по ушам, но я продолжал идти, не обращая на них внимания.

– Стэн! – окликнула меня Ванесса. Она вышла мне навстречу, когда я проходил последний квартал. Она была последним человеком, с которым мне хотелось сейчас разговаривать. Из-за этих девушек одни проблемы.

Я неохотно ответил на ее прикосновения.

– Не хочешь зайти ко мне?

– Мне все равно.

Я прошел вперед, чтобы Ванесса не задавала лишних вопросов.

Апартаменты семейства Хилл был в два раза больше моих. Трехэтажное здание с небольшим садом и бассейном на улице. Вместо палисадника здесь была зона барбекю, напротив которой стояла беседка.

Я часто сюда приходил, когда был ребенком.

– Помню, как ты пряталась от меня на этом дереве, когда мы играли в прятки совсем детьми.

– Заметь, ты все время забывал про этот дом, и я выигрывала, – сказала Ванесса, кладя голову мне на плечо.

– Я просто не хотел, чтобы ты расстраивалась, поэтому притворялся.

– Просто признай свое поражение, Стэнли.

Воспоминания, проносясь одно за другим, отдавали теплом.

Комната Ванессы была рядом с прихожей, поэтому мы сразу же завернули в нее.

– Ты снова здесь.

Ее слова прошли мимо, когда в углу я заприметил небольшую стопку книг. Я рассмотрел каждую и в итоге нашел знакомые.

– Ты стала увлекаться чтением? – с удивлением спросил я.

– Не совсем. Эти книги отец привез с прошлой поездки, но у меня никак руки не дойдут прочесть хоть одну.

– Многое упускаешь.

– И что же именно?

– Истории книжных героев помогают отвлечься от реальности и найти ответы на многие вопросы, когда ты зашел в тупик, не зная, где искать выход.

Я говорил, вспоминая Эмили, сидящую за настольной лампой в приглушенном свете в простой, но милой одежде. Локоны, спадающие на страницы, и уголки губ, застывшие в разных эмоциях. Я каждый день видел, как она смеялась и плакала, но никогда не замечал этого.

– Ты слишком помешан на этом.

Ванесса подошла ко мне, прильнув к губам. Ее запах перебивал аромат вишни, который так отчетливо витал в книжной лавке. Мне не хотелось, чтобы он испарялся, но он ускользал так же, как и сама девушка.

В присутствии Ванессы я терялся. Не мог быть самим собой. Вместо меня всегда всплывал мой образ из прошлого. Я не открывался Ванессе, словно чувствовал какую-то преграду. Преграду в несколько лет молчания. Ванесса была мне близка, но то, кем я был в присутствии Эмили, сбивало меня с толку.

Ванесса подошла ко мне, поглаживая напряженные плечи.

– Ты как-то напрягся, – сорвалось с ее губ.

Девушка положила руку на мой пресс и, цепляясь за краешек футболки, с легкостью стянула ее с меня. Она откинула меня на край кровати. Не ослабляя хватку, Ванесса села мне на колени. Ее руки постепенно изучали мое тело, каждый его рельеф. Она водила пальцами от самой шеи до низа живота. Тело отвечало на ее движения, но разум все еще помнил о той. Бедра Ванессы набирали темп, пока губы целовали мои плечи. Сейчас были только я и Ванесса.

И Эмили, прочно засевшая в голове. Она показалась мне яркой вспышкой, я вскочил с постели. От такого диссонанса у меня сорвало крышу.

– Что с тобой? – Ванесса испуганно подбежала ко мне, но я отошел назад.

– У меня нет настроения. Я хочу побыть один.

Оставив позади проблемы, я все же добрался до своего убежища. Возгласы родителей не умолкали со вчерашнего дня. Я незаметно прошел в комнату, обессиленно упал около мольберта. Голова склонилась к листку бумаги. Живопись была моим спасением, и сейчас я нуждался в ней, как ни в чем ином.

Я всегда изображал то, что творилось у меня на душе. Только кроме пустоты я ничего не чувствовал. Все внутри меня превратилось в камень. Камень, который тянул жизнь на дно. Как можно изобразить то, чего не существует, но что гложет глубоко внутри?

Я просидел неподвижно до утра. Алый рассвет слепил глаза, которые молили о пощаде.

Взглянув на стену с картинами, я вспомнил о последнем написанном наброске. Похоже, что я оставил листок в книге, но спохватился об этом только сейчас.

Я накинул на себя куртку и, не сменив вчерашнюю одежду, выбежал на улицу. Мне нельзя было потерять иллюстрацию. Она слишком много значила для меня и была одной из завершающих в моем цикле классических произведений. После нее я понял, что хочу видеть в себе настоящего художника. Так набросок стал моим переломным моментом, который я был обязан сохранить. В воскресенье лавка открывалась позже обычного, но я стоял у ее дверей, когда время еще не доходило до пяти утра. Несколько громких ударов разразились эхом от ближайших домов. Никто не отзывался. Но, дернув за ручку, я заметил, что дверь была открыта.

Я бесшумно вошел внутрь. Пол, как назло, скрипел, поэтому я медленно перебирал ногами.

Дойдя до нужных полок, я принялся искать корешок с «Великим Гэтсби», но его нигде не было. Я занервничал. Я точно помнил, что оставил его между Оруэллом и Бронте. Пройдя чуть в сторону, я все же выдохнул, когда увидел знакомую надпись. Лихорадочно перелистывал страницы в поисках своего наброска.

– Случайно, не это ищешь?

Голос позади заставил застыть на месте. Мелодичный голос, звучащий прекрасной песней в моей голове, снова был явью. Проклятые ноги стали ватными. Я повернул голову и увидел Эмили. Она стояла в той же одежде, что и вчера вечером. Она снова осталась здесь до утра. Волосы были растрепаны, как в самый первый день, когда она заснула за книгой. Она держала в руках мою иллюстрацию. Эмили протянула ее мне, и наши руки случайно коснулись друг друга. Электрический ток пробежал по кончикам пальцев.

– Разве тебе не говорили, что брать чужие вещи нехорошо? – В горле пересохло, поэтому я с хрипом издал звук.

– Я подобрала ее в одном из коридоров, когда мы с тобой столкнулись. Тебе повезло, что она попалась мне на глаза, – отрезала она в ответ на мое раздражение. – Ты красиво рисуешь.

– Художники пишут, а не рисуют.

– Ты правда идиот или только прикидываешься, Стэнли?

– Ты все еще помнишь мое имя? Я польщен.

Эмили закатила глаза, после чего изучающе всматривалась в меня, словно пыталась разгрести все мои скелеты в шкафу, которым не следовало вылезать наружу. Я тут же отвел взгляд, игнорируя ее присутствие.

– Твой парень еще здесь? Кажется, вчера ты назвала его Лиамом. – Я издал смешок, и Эмили тут же покраснела.

– Что? Нет. Не то чтобы мы вместе…

– Не обольщайся. Меня не интересуют твои отношения. Надеюсь, он навсегда запомнит, что пионы – твои любимые цветы.

– Что ты хочешь этим сказать? – Эмили нахмурилась.

– «Она любила, когда Гаренн приносил к ее ногам цветы пионов. В них было что-то особенно притягательное. Надежда, которая являлась ее прямым отражением души, такой же чистой, как небо». Вторая строка на сто первой странице.

– Повесть Бэкхема? – Она пошатнулась. – Но откуда?

– Эти строки были отмечены карандашом в книге. Несложно было догадаться, что это была ты.

Мы оба стояли, прижавшись к стене, не отрывая друг от друга взгляда. Я склонил к ней голову, словно боялся потерять из виду.

– Он не мог, – твердила она, и ее голос непривычно дрожал. Эмили поменялась в лице, покусывая нижнюю губу.

– Твоя доверчивость погубит тебя, Эмили.

– Это не имеет никакого значения.

– Для меня имеет, – ответил я чуть громче, чем следовало. – Черт возьми, имеет. Мне не все равно.

Сердце стучало с паническим грохотом, порываясь прижать ее к себе, но гордость внутри была сильнее. Стоило дождаться ее ответа, чтобы еще хоть на секунду утонуть в ее волосах, но это было лишним.

Мне хотелось защитить Эмили. Но что, если я был из тех, кто должен был сам держаться от нее подальше. Она бы не смогла вынести всего, что скрывалось за завесой моего прошлого.

Стало душно.

Я ненавидел самого себя. Ненавидел свои гребаные чувства, которые вводили меня в заблуждение, и я все больше путался в собственных действиях.

Глава 11. Эмили

«От любви до ненависти один шаг», – твердил мой внутренний голос.

Я нажала на иконку с сообщением, пролистнув до номера Стефи.

– написала она в ответ.

Стефи отправила недоумевающий смайлик в конце. Я скривилась в улыбке от такой нелепости.

Пауза, а затем Стефи продолжила набирать текст.

Спустя пару минут Стефи отправила мне две фотографии героев с подписью «Лиам/Стэнли» и рядом кота, мечущегося между ними двумя, которого звали Эмили.

Мысли путались. Я никогда не говорила об этом Стефи. Она так убедительно написала это, что я начала сомневаться в собственных словах.

Это было просто невозможно. Нельзя изменить то, что уже предрешено. Придуманный финал никогда не сможет заменить реальность. Именно этого я и боялась.

Испепеляющая, но страстная любовь, разрушающая все на своем пути. Такой она была у Кэтрин и Хитклиффа. Слишком страстные. Слишком разные. И только одна душа на двоих. Они являлись отражением друг друга. Такие чувства рождаются для других миров, иных обстоятельств. Их погубила пленяющая привязанность. Кэтрин изменила, прежде всего, своим чувствам, а Хитклифф – своей человеческой сущности. Они предали самих себя, когда отказались от этого чувства, обрекая себя на извечные страдания и гибель.

Я видела в них нас со Стэнли. Расчетливый и холодный парень и романтичная, своенравная девушка. Нас обоих тянуло друг к другу с необузданной и желанной силой. Мы были связаны невидимыми нитями, которые никак не могли разорвать, чтобы разрушить этот порочный круг, двигающий нас из конца в самое начало.

Бьется холод с пустыми словами,
Когда руки сплетают мои.
Откровенная ненависть в драме,
Мы заложники этой любви.

Я не сразу заметила, что произнесла это вслух. Слова снова просились наружу, но я отдалялась, сохраняя между собой и вдохновением дистанцию.

Я направилась в душ. Одежда оказалась на полу, а волосы распущены. Локоны спадали на плечи, едва прикрывая грудь.

Медленно спустившись по стенке душевой, я ловила взглядом скатывающиеся капли. Я пододвинула колени ближе к себе, чтобы обнять их руками. Невольно откинув голову назад, я потянулась к душу, который, как я надеялась, смоет с меня нагнетающее чувство неопределенности.

Я ощущала одиночество наравне с влечением. В присутствии Стэнли это была свобода. Окрыленная и потерянная. Никто кроме него не вызывал у меня трепет.

Последние капли стерли с меня клочки пены, и я завернулась в полотенце.