Полемический задор у него, безусловно, был. В шестнадцать лет, дебютируя в газете национального уровня, он не сглаживал углы, да еще и притом что речь шла о команде из родного для La Gazzetta dello Sport города. Работу арбитра он тоже не оставил без внимания, закончив свою корреспонденцию, состоящую из чуть более ста слов, так: «Зрителей было мало. Работа судьи Бривио вызвала много споров».

Если оставить за скобками уколы – которые, однако, свидетельствовали о его индивидуальности и приверженности цветам команды из своего города, – стиль его был сдержанным. Ограничения верстки вынуждали его быть как можно более кратким, и Энцо не тратил слова на метафоры или излишние обороты, стараясь донести до читателя максимально сжато и полно суть игры, о которой писал: «Первый goal забил Коста из “Миланезе“. Сразу после этого Ваккари из «Аудакса» сравнял счет. Во втором тайме миланцы сосредоточили свои усилия у моденских ворот и сумели забить еще три мяча стараниями Косты и дважды – Роги».

Прошло две недели, и Энцо вернулся на стадион. На этот раз он наблюдал за игрой «Модены», уступившей 1:7 «Интеру» из Милана – команде, за которую он болел.

В понедельник, 16 ноября, в La Gazzetta dello Sport была опубликована еще одна его заметка. Она также была сдержанной, без излишеств. Как и две недели тому назад, Энцо использовал английскую терминологию, которая считалась привычной для того времени, когда Foot-ball был преимущественно иностранным видом спорта. И, как и в предыдущем тексте, он добавил в свой рассказ суждения, удивительные для шестнадцатилетнего парня, который, тем не менее, помимо склонности к полемике, явил и зрелость.

Статья, рассказывающая о чудовищном, можно сказать – постыдном разгроме, начиналась так: «Уверенность в поражении и отсутствие некоторых отличных игроков побудили руководителей «Модены» перейти на новую схему, странную и непонятную; достаточно сказать, что умелый Робертс играл теперь центрального forward, и что на роль опорника позвали не кого иного, как бывшего капитана Boys, Молинари. На позиции крайних поставили давно забытых и покрытых ржавчиной резервистов».

На следующей неделе Энцо смотрел за игрой «Аудакса» в третий раз. И в третий раз ему пришлось писать о поражении домашней команды. На этот раз «Аудакс» проиграл 2:4 команде «Ювентус Италия»^[2].

Статья начиналась так: «Хотя победа сегодня явно досталась сильнейшим, мы должны признать, что, если бы не превратности судьбы, «Аудакс» мог бы показать себя лучше. В самом деле, ведь первый goal «Ювентусу» принес злополучный corner, не назначить который судья не мог». Настанет день, когда Энцо будет развивать теорию о том, что не существует ни удач, ни неудач, но тогда, осенью 1914 года, до этого было еще далеко.

Вновь выделяются плавный стиль, богатый лексикон, способность к резюмированию: умение выявлять ключевые эпизоды игры и кратко излагать их читателям. Спустя полвека он великолепно использовал эти навыки для описания характеров людей, рисуя их будущим поколениям сколь четкими, столь и краткими мазками – как, например, в случае, когда он сумел обрисовать сложную личность одного из своих пилотов всего двумя словами: «измученный и мучительный». Но основные черты его стиля проглядывались уже в этих первых заметках.

Эти три статьи опубликованы в La Gazzetta dello Sport за подписью Энцо Феррари. До ноября 1914 года репортажи о футбольных матчах, проходивших в Модене, подписывал другой журналист. Тот же журналист вернулся к ним с декабря. В начале 1916 года появилась третья подпись. В этом четырнадцатимесячном интервале несколько раз появлялись краткие, никем не подписанные заметки из Модены, но имя Энцо больше не фигурировало.

Молодой начинающий журналист тем временем сместил часть своих интересов с абстрактных дел на более конкретные и осязаемые – девушек. Как и все его сверстники, шестнадцатилетний Энцо Феррари влюбился.

Объектом его влечения была четырнадцатилетняя девушка, которую Энцо доводилось встречать каждый день. Но, несмотря на все его усилия, интерес не был взаимным. Он проходил мимо нее – она отворачивалась. Все закончилось, как и должно было: они никогда не разговаривали друг с другом. Именно тогда Энцо осознал, что «безразличие» может быть «самым страшным оружием из всех».

Его учеба в Техническом институте закончилась отчислением с третьего курса. В марте 1915 года, в семнадцать лет, обладая полученным в мастерской отца опытом, Энцо нашел работу городского служащего в школе для токарей при мастерской пожарных Модены. Его должность называлась «инструктор». Он обучал «старшеклассников, которым, если они работали на вспомогательных предприятиях, предоставлялась отсрочка от военной службы». Курс длился три месяца. По его окончании их всех отправили на оружейную фабрику Модены – одну из многих итальянских компаний, переориентированных на производство военной продукции. Важным было то, что работа в сфере подготовке персонала, полезного для вооруженных сил, обеспечивала ему освобождение от армии.

ЖУРНАЛИСТИКА И ДЕВУШКИ СТАЛИ ДВУМЯ ОПОРНЫМИ ПУНКТАМИ В ЕГО ЖИЗНИ. НО БЫЛ ЕЩЕ ТРЕТИЙ, КОТОРЫЙ СМОГ УСТОЯТЬ И КОТОРЫЙ ЭНЦО (ПУСТЬ ТЕПЕРЬ И НЕ БЫЛО ГОНОК НЕПОДАЛЕКУ ОТ ДОМА), РАЗВИВАЛ И УКРЕПЛЯЛ, ЧИТАЯ СПОРТИВНЫЕ ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ, – АВТОГОНКИ.

И вот однажды, летним вечером 1915 года Энцо впервые признался в своей настоящей страсти, которая стала ведущей силой в его жизни. Они с Пеппино стояли у таможенного пункта Модены, недалеко от дома. Пеппино – лучший друг, сын бакалейщика. Он жил в доме напротив мастерской Феррари. С ним у Энцо сложилось близкое общение – такое, какое было только с братом.

Душной, «полной комаров» ночью, при тусклом свете газовых фонарей, два парня беседовали о том о сем. Пеппино вдруг спросил Энцо, чем он хотел бы заниматься, когда вырастет, и Энцо признался в том, что до этого момента было его тайной страстью.

У Энцо был в руках иллюстрированный журнал, открытый на девятой странице. Это был Stampa Sportiva, еженедельник, издававшийся в Турине с 1901 года, с помощью которого Энцо и его брат в течение многих лет удовлетворяли свое любопытство в различных видах спорта. С вступлением Италии в войну, которое случилось за месяц до описываемого события, журнал изменил свое название на L’Illustrazione della Guerra e La Stampa Sportiva.

Энцо держал в руках двадцать шестой номер журнала за 1915 год, вышедший в воскресенье, 27 июня. Теперь, когда чемпионат Италии по футболу тоже закончился, основное внимание уделялось автогонкам. Половину страницы занимали три фотографии. На самой маленькой из них был Ральф Де Пальма; этого гонщика итальянские любители спорта не знали, но в журнале говорилось, что он победил в прошедшей недавно «500 миль Индианаполиса» – великой гонке, проходящей на американской земле. Все три фотографии изображали пилотов, которые участвовали в «Инди-500», и две другие фотографии были гораздо больше, чем та, на которой был Де Пальма. Но внимание Энцо было привлечено – и это было совсем не случайно – фотографией победителя.

«Я стану гонщиком!» – ответил Энцо, показывая Пеппино фотографию итало-американского пилота, сидящего в рубашке и галстуке за рулем гоночной машины. Он не признался вслух только в уверенности, стоящей за этими словами. «Если Де Пальма смог, почему не могу и я?» – думал Энцо.

«Молодец, – ответил друг. – Если ты сможешь, это будет потрясающей профессией».

Было лето 1915 года. Италия вступила в войну 24 мая, за неделю до проведения гонки «500 миль Индианаполиса», выигранной Ральфом Де Пальмой. В стране царил всеобщий национальный подъем.

Если Энцо, казалось, не особо интересовался возможностью покрыть себя славой на поле битвы, то о его брате такого сказать было нельзя. В семье начались дискуссии между Дино и отцом, в роли миротворца была мать – она пыталась отговорить сына не конфликтуя, с помощью аргументов. Победил Дино, и ему разрешили отправиться на фронт добровольцем.

Благодаря семейному автомобилю «Дьятто» – с четырехцилиндровым двигателем объемом три литра, третьему автомобилю, купленному отцом, – который он взял с собой и который был переоборудован в эвакуационную машину, Дино направили в Красный Крест. Он прибыл на фронт и стал курсировать между передовой и тыловыми госпиталями.

Энцо было семнадцать лет. Его возраст давал ему временную защиту от призыва на службу, который затронул итальянцев, рожденных после 1874 года. Но если война не закончится скоро – а тогда немногие думали, что она продлится дольше нескольких месяцев, – то, несмотря на работу на полувоенном заводе, в следующем году он мог отправиться в окопы и сам.

Прошлой весной, когда пехота с песнями прогулялась до реки Пьяве, многие полагали, что война закончится быстро, однако к наступлению нового года такой уверенности уже не было. С собой этот новый год, едва успев вступить в права, принес и семейную трагедию.

За два дня до конца декабря Альфредо Феррари слег с высокой температурой. Все началось как обычный бронхит, но вскоре он превратился в «острую пневмонию». Через «три дня» болезнь унесла Альфредо в могилу. Он не дожил даже до пятидесяти семи лет. Это случилось 2 января 1916 года.

Со смертью отца Энцо потерял надежный ориентир. Трагедия поразила его внезапно и неожиданно. Отец заболел и умер – и все это за какие-то часы.

Энцо стоял на пороге своего всего-то восемнадцатого дня рождения, и он не был готов к смерти отца. Война и фронт отступили на задний план. В семье, конечно, витало беспокойство, но оно было связано с Дино, который там, далеко, курсировал на своей красной «Дьятто» между окопами и госпиталями в тылу. Никто в семье Феррари не думал, что смерть может прийти в эти стены.

Внезапная утрата отца стала первой большой утратой в жизни Энцо Феррари. Первой из многих. Возможно, это и начало формировать из него того человека, которым он стал. Память не столько об отце, сколько о его внезапной кончине, никогда не угасала в нем.

Однако прежде, чем год закончился, жизнь Энцо потрясла вторая трагедия. 16 декабря в Сондало, в провинции Сондрио, умер его брат Дино. После года войны он заболел плевритом, который в тех тяжелых условиях солдатской жизни на фронте быстро свел его в могилу. Ему было двадцать лет.

Меньше чем за год жизнь Энцо перевернулась. Он потерял отца и брата. Внезапная смерть отца поставила под угрозу благосостояние семьи Феррари, которая, конечно, не могла полагаться только на инструкторскую зарплату Энцо. Оба станка из семейной мастерской были реквизированы армией для использования в военной промышленности. Механическая мастерская Альфредо Феррари, в которой когда-то работало тридцать человек, теперь была пустой и тихой коробкой.

Мать надеялась, что после войны и возвращения старшего сына с фронта дети восстановят и вновь запустят мастерскую отца. Никто не мог бы вернуть ей мужа, но у сыновей было бы будущее в сфере деятельности, начатой Альфредо. Но теперь не было и Дино. Адальджиза осталась одна с младшим сыном, которому – по крайней мере, временно, благодаря его работе инструктора в токарной школе при пожарной части – удалось избежать отправки на фронт.

Среди немногих радостей для Энцо в том трагическом и мрачном 1916 году было получение водительских прав в июле. Он долго жаждал этого. При всех бедах и мрачных предсказаниях, водительское удостоверение с номером «1363» по крайней мере позволяло ему время от времени садиться за руль машины – это была «Сизар», которую отец приобрел после того, как Дино увез «Дьятто» на фронт. Возможно, именно тогда Энцо Феррари начал рассматривать автомобили как плоды свободы – не только свободы передвижения, но и свободы от забот повседневной жизни.

Фронт гремел в сотнях километров от Модены, и когда удавалось отогнать мысли о смерти, война могла казаться такой же далекой, как Луна. Прекрасное время года казалось созданным для поездок на автомобиле, он был идеальным средством для того, чтобы из жары плоскогорья, на котором располагается Модена, быстро и комфортно добраться до прохлады холмов.