Он кивнул в сторону сестер Антона. Молодые женщины, шумные, говорливые, краснощекие, в клипсах и крупных бусах. Обе очень похожи на мать. При одной, как приклеенный, держался сутулый парнишка с выпирающим кадыком. Я не сразу поняла, что это не сын, а муж. Возле другой сидел крупный нескладный мужчина с лицом серым и тусклым, как рукомойник, и обгладывал куриные косточки. Он не отвлекался ни на кого. Горка рядом с ним росла и росла. Косточки были объедены до того чисто, что казалось, будто он выполняет непростую ответственную работу.

Я мысленно прозвала его стахановцем. Кроме сестер Антона с мужьями в доме собрались многочисленные дяди и тети. Мне всех представляли, наливали, пили за знакомство, за здоровье, за встречу и за именинницу, листавшую под столом подаренную книжку… Но по имени я запомнила только одного из родственников: смуглого, костлявого, кривого, как ятаган. Он следил за мной недобрым взглядом. Этот человек мне сразу не понравился.

– Брат мой двоюродный, Григорий, – представил его Иван Степанович.

Григорий сделал вид, будто разговаривает с соседом по столу. Но я заметила, что он продолжает наблюдать за мной.

Остальные вернулись к застольным разговорам и выпивке.

Это меня и выручило. Первые полчаса я была очень напряжена. Еда застревала в горле. Я выпила две рюмки водки вместе со всеми – отказаться было невозможно, – но они не слишком-то подействовали. Меня терзал страх, что дверь вот-вот распахнется и в комнату войдет Антон.

Однако семья вела себя так, словно я была их потерянной родственницей. Они убедились, что со мной все в порядке, и снова позабыли обо мне.

Разговоры за столом велись приземленные. В одном углу кто-то выгодно продал машину. В другом спорили о рецептах блюд из баклажанов. Напротив меня женщины скучно болтали о праздниках в детском саду. Сотрапезники почти кричали, перебивая друг друга. От шума и от выпитого я упустила нити всех бесед. Вокруг меня билась чужая жизнь, а я была как прибрежный камень, омываемый пенистыми волнами.

– Ну расскажи, Полина, как там Антоша, – попросила Лариса Семеновна.

– Про детишек не забудь спросить! – подмигнул ее муж. – Планируете детишек-то, а? Запузырит тебе сынок пару-тройку пацанов?

В другой ситуации меня покоробил бы его вопрос. Но я понимала, что в этот мир бессмысленно соваться со своими представлениями о деликатности. В конце концов, это не они заявились ко мне домой.

Я рассказала про работу Антона. О том, что мы расписались, но свадебную вечеринку хотим провести летом, в конце июля. О детях еще не думали. Сначала хотелось бы заработать на квартиру попросторнее…

Смуглый Григорий незаметно, как ему казалось, встал за моим стулом. Прикидывался, будто роется в шкафу, но на самом деле прислушивался к нашему разговору.

– Молодцы, ребятки, так и надо! – с убежденностью сказал Иван Степанович. – Сначала на ноги встать, потом и рожать!

У меня отлегло от сердца. Я боялась, что на меня насядут с традиционной агитацией про зайку и лужайку.

С губ матери несколько раз срывалось имя человека, которого явно не было за столом. Мне было неловко спрашивать, о ком идет речь. Отец Антона бросал на жену такие взгляды, что она прикусывала язык. Похоже, семья рассорилась не только с младшим сыном.

Эти безмолвные стычки показали, что матриархатом здесь и не пахнет. Главой и дирижером происходящего был отец Антона. Иван Степанович говорил немного, но контролировал все, что происходит за столом. Как и я, он заметил маневр двоюродного братца. Тяжело зыркнул в его сторону – и, подчиняясь этому взгляду, Григорий нехотя убрался на свое место.

Но со мной хозяин дома разговаривал так мягко, что я осмелела.

– Простите, если это болезненная тема… Но на что обиделся Антон?

Мать вздохнула.

– А на меня, – прямо сказал Иван Степанович. – Мы с ним расплевались. Я брякнул, что ему надо возвращаться в Искитим, а не лимиту из себя корчить.

– Ну, ты и порезче кой-чего сказал, – с упреком добавила Лариса Семеновна.

– Да выпимши был!

– Выпимши!

– Характер не в семье надо показывать, а на работе! Ладно, носом-то не хлюпай. Позвоню, извинюсь.

Я не могла поверить, что все разрешилось так просто. Один-единственный разговор! Сколько же я накрутила вокруг обычной обиды.

– Ну, на ночь-то останешься, дочка? – спросил отец, сощурившись. – У нас, правда, быт самый простой. Но тебе целую мансарду выделим. Будешь спать по-королевски! Гороху только под матрас не забудь насыпать, мать! – Он подмигнул жене.

– Я и без гороха вижу, что сыну досталась принцесса.

Какие же они оба были милые! И пухлая растрепанная Лариса Семеновна, с гордостью смотревшая на мужа. И Иван Степанович, так легко включивший меня в круг семьи.

– С радостью останусь! – искренне сказала я.

Вокруг с визгом носилась малышня. Девчушка лет пяти схватила меня за руку и потребовала:

– Отведи меня в тувалет!

– Любаша, я с тобой схожу! – вмешалась Лариса Семеновна.

Но девочка уперлась:

– Хочу с тетей!

– Упрямая ты какая! Ну ладно. Как выйдешь, Полина, поверни налево и иди до конца коридора. Там еще один поворот – и увидишь.

Девчушка крепко вцепилась в мою руку. Коридор был длинный и темный. Я бы не удивилась, выведи он к деревенскому сортиру. Но нас ждала комнатка с бледно-голубым унитазом.

– Не уходи! – приказала малявка и прикрыла дверь.

Я дождалась, когда она вымоет руки и справится с завязками на своем платье, и повела ее обратно.

– Ты знаешь дядю Антона? – спросила я.

Девочка помотала головой.

Ну конечно. В таком возрасте малыши редко интересуются взрослыми родственниками. Я поймала за руку подростка лет пятнадцати, спросила, помнит ли он Антона, но тот лишь пожал плечами и ушел.

Мне хотелось, чтобы все вокруг рассказывали об Антоне. Как не хватало этих смешных семейных историй! Для меня муж был человеком без прошлого, без близких. Без детства и юности. Без школьной учительницы. Без ссор и дружб в детском саду, которые почему-то запоминаются на всю жизнь.

Его выдали мне взрослым. Молчаливым, обаятельным. Любящим.

Но этого было недостаточно!

Я сообразила, что у мамы Антона наверняка где-то валяется альбом с семейными фотографиями.

Но когда мы с малышкой вошли в комнату, я сразу позабыла о фотоальбоме. Возле моей сумки, которую я положила на подлокотник кресла, стоял Григорий. Сумка была широко раскрыта. Он копался в ней. Стоило нам войти, как девочка завопила во все горло; Григорий вздрогнул, оглянулся и торопливо сунул что-то в сумку.

Из большого отделения торчал паспорт. Я точно помню, что, выходя из гостиничного номера, положила его в кармашек и застегнула молнию.

Зачем этот человек рылся в моих документах? Я переложила вещи, закрыла сумку и непроизвольно прижала к себе. Хотела рассказать о случившемся родителям Антона, но те были увлечены разговором. Постепенно неприятное чувство меня отпустило. Григорий незаметно исчез. Время от времени в дверях мелькало его длинное черное лицо, но он сразу пропадал.

Дети втянули меня в игру. К нам подключились сестры Антона. Мы болтали, смеялись, пили… Я не заметила, как вечер перешел в ночь. Случайно взглянула в окно и изумилась: небо усеяно звездами. У меня сорвалось восхищенное:

– Смотрите, смотрите!

Все столпились у окна.

– Э-э, да тут всегда так, – сказал кто-то, поняв, на что я показываю. – Это в Москве вместо звезд фонари.

Все добродушно рассмеялись.

Мне подливали вина в течение всего ужина, и я понимала, что изрядно опьянела. Но куда сильнее на меня подействовала обстановка этого вечера. Детские голоса, улыбки Ларисы Семеновны… Во всем, что творилось вокруг, была откровенная, грубоватая радость – от того, что все собрались вместе, что можно выпить, не думая о завтрашнем утре, и малыши играют под ногами, и сестры подтрунивают над мужьями… Господи, как все-таки здорово быть частью большой семьи! Я, кажется, даже прослезилась от умиления.

В сумке зазвонил телефон. Антон! Здесь половина двенадцатого, значит, в Москве половина восьмого, а я до сих пор ничего ему не написала…

– Антон, привет! – Я вышла из комнаты.

– Привет! Все в порядке? Я только вернулся с работы, представляешь?

Ноги сами вынесли меня из дома на крытый двор. В соседнем закутке копошились куры. Пахло сеном и пылью. Ветер доносил с улицы запах скошенной травы, подсохшей на жаре.

Я вдруг поняла, что больше не могу врать.

– Антон, послушай! – Я перебила его на полуслове. – Мне нужно тебе признаться. Прости меня, пожалуйста! Я приехала к твоим родителям…

Я выпалила это все на одном дыхании.

– К кому ты приехала? – странным голосом переспросил Антон.

Я глубоко вдохнула:

– К твоим маме и папе. Я сейчас в Искитиме. Вся твоя семья здесь. Празднуют день рождения Лизы, твоей племянницы. Антон, прости меня, пожалуйста! Они совершенно чудесные, а твой папа сказал, что зря тебя обидел, он будет звонить и просить у тебя прощения, а мама…

– Полина, замолчи.

Сказано это было так, что я осеклась. Тихо, яростно, и голос был совершенно не Антонов.

– Слушай меня внимательно… – Он заговорил быстрее. – Рядом с тобой кто-то есть? В одном помещении?

– Н-нет… Я одна… Вышла из дома, когда увидела твой звонок…

– Полина, быстро уходи оттуда. Сейчас же!

– Я не понимаю, почему…

– Потому что мои родители погибли десять лет назад, – отчеканил Антон. – Они похоронены на Клещихинском кладбище. У меня нет других родственников, кроме них. Я не знаю, что это за люди, к которым ты попала. Ты меня слышишь?

Я молчала, оцепенев.

Что он говорит?

Папа с мамой? Кладбище?

На меня напал ступор. Я не могла совместить этот вечер и то, что твердил мне Антон.

– Полина, хорошая моя… – Я слышала по его голосу, что он до смерти перепуган. – Не возвращайся в дом. Ни с кем не разговаривай. Прямо сейчас, немедленно – БЕГИ.

Глава третья

Я поверила ему сразу и безоговорочно. Сумка, к счастью, была при мне. Я не хотела оставлять ее в комнате, куда мог зайти Григорий, и взяла с собой.

Но мои кроссовки – в прихожей. Отец Антона выдал мне пушистые белые тапочки.

Отец Антона? Господи, да в нем было не больше сходства с моим мужем, чем в любом прохожем! Я вообразила это сходство. Дорисовала картинку.

И малышка! Девочка, которая не знала никакого дяди Антона! Как и тот подросток…

И странные взгляды, которые бросал на меня Григорий!

Все недомолвки сложились в общую картину, и стало ясно: меня сюда заманивали. Заболтали, отвлекли фальшивым дружелюбием…

С меня разом слетел хмель.

Если я вернусь и попрошу Ларису Семеновну показать школьные фотографии Антона, она найдет убедительный повод отказать. Сгорел альбом, или остался в другом доме, или погрызла собака… Сойдет любая чушь! Я выгляжу в их глазах такой дурой, что они не будут особенно утруждаться.

Но зачем этот спектакль?

Телефон снова пискнул. Высветилось сообщение от Антона: «Звоню в полицию. Напиши адрес».

«Не надо. Я сматываюсь».

Я отключила звук, чтобы писк телефона не выдал меня. Сбросила тапочки и босиком прокралась из двора на улицу.

На улице горели фонари, вдалеке брехали собаки. Из распахнутых окон звучали пьяные голоса, перебивавшие друг друга. Недавнее умиление казалось глупым и жалким. Как я могла подпасть под очарование этой компании? Вспомнилось про «запузырить пацанов». Меня передернуло от омерзения.

Соображала я быстро и относительно хладнокровно. Обогнуть дом по внешней стороне, зайти в прихожую через наружную дверь. Лишь бы ее не заперли изнутри. Обуть кроссовки – и бежать.

Опасность обострила чувства. Я слышала, как возится кошка в траве за забором. Улавливала потную вонь от мужчины, присевшего на подоконник лицом в комнату. Широкая красная спина, обтянутая белой рубашкой, выглядела как ветчина в тонком слое подтаивающего сала.

Тихо ступая, я миновала спину. Проскользнула под вторым окном, присев на корточки. Лодыжки и запястья куснула крапива.

– А эта-то где? – донеслось до меня.

– Вроде поссать вышла.