– Я знал, что ты спросишь, – ответил начальник Отдела Дознаний. Он привстал и взял со стола небольшой листок. Положил его перед уполномоченным. – Родители мальчика работают в коммунальном предприятии Соликамска, отец водитель пескоуборщика, мать кладовщик, – он взял бутылку и снова наполнил рюмки. – Дальше ты сам давай. Думаю, что версия «живая», учитывая, что на эту Марту ты в своей записке делал акцент.

Живая. Да, живая. Горохову было невтерпёж, но нужно было посидеть с комиссаром ещё немного, хотя бы для приличия.

***

Три часа дня, как раз время, когда все уже вернулись с работы и готовят свои обеды. Здесь, на самом юге Березняков, домишки так себе, маленькие бетонные коробочки, что жмутся друг к другу. Облупленные, с ржавыми дверьми. Дожди смывают с них белую краску, от этого они кажутся заброшенными. Дорогу у нужного дома от песка убрали, но глина не пропускает дождевую воду. Длинные лужи тянутся вдоль всей улицы. Лужи чёрные от пыльцы цветущей пустыни. Водой из них можно сильно отравиться. Зря он поехал на электромобиле. Уполномоченный едва нашёл место, где смог припарковаться. Машину нужно было поставить так, чтобы она никому не мешала и чтобы в случае дождя поднявшаяся в лужах вода не добралась до проводки.

Горохов вылез и огляделся. Вокруг никого. Так устроена жизнь в этих районах. Три часа дня – всем нужно ещё час прятаться от солнца. Даже в сезон дождей это правило не меняется. Только группка детей суетилась у луж, наверное, ловили там мерзких и кусачих личинок цикад. Обычная детская забава в сезон дождей. Уполномоченный внимательно смотрит вдоль улицы, ищет глазами ветротурбины, кондиционеры, солнечные панели. Всего этого тут не очень много, что Андрея Николаевича не удивляет. Этот район мало походил на те, где Наталья подыскивала новое жильё. Азотчики. Самый южный край всей агломерации. Уполномоченный остановился у нужного дома. После дождя кто-то открывал дверь. У входа он нашёл и следы от обуви. Мужские и женские. Обычные ботинки, удобные для ходьбы. Наверное, люди вернулись домой и сели обедать. Но он их сейчас потревожит. Горохов поднёс руку к звонку…

И на пару секунд задумался. «А на кой чёрт мне всё это нужно? Что я суету развожу? Поживанова с его людьми напрягаю, вот сейчас незнакомых людей буду изводить вопросами. Валеру я всё равно уже, наверное, не найду».

Он ещё раз огляделся: почерневшие улицы, облупленные дома со ржавыми дверями. И тут ему в голову пришла на удивление простая мысль. В этом умирающем мире Валера, при всей его несуразности и странности, был тем, кто помогал людям выжить. Просто помогал людям выжить. Поднимал из могил, лечил в долг, брался лечить тех, у кого не было денег на дорогие клиники.

И это при том, что Валера не был сильным человеком, он не мог себя защитить. А вот старший уполномоченный Горохов сильным был. И смыслом своей жизни считал защиту тех, кто слабее. И теперь этот сильный человек хотел знать, что произошло с Генетиком. Поэтому он сюда и приехал. Поэтому он поднял руку и нажал на кнопку звонка.

– Кто там? – донеслось из-за двери через некоторое время.

– Михаил Рябых и Роза Рябых тут проживают? – как можно более миролюбиво спросил уполномоченный.

– А что вам нужно? – продолжал диалог некто, казалось, не собираясь открывать дверь.

– Я по поводу нападения на Колю Рябых. Хотел задать вам и ему пару вопросов.

– Вы из милиции, из муниципальной?

– Да, следователь Сорокин. Муниципальная Криминальная Служба, – Горохов достал из внутреннего кармана пиджака милицейское удостоверение. Но не нашёл глазка камеры на двери. – Я могу показать документы.

Кто-то за дверью негромко переговаривался – судя по всему, ему тут были не рады, – и тогда он сказал:

– Мне нужно задать всего пару вопросов. Михаил, Роза, – когда люди тебе не доверяют, нужно обращаться к ним по именам и назвать своё имя, это иной раз помогает. – Моя фамилии Сорокин, я следователь. Я не отниму у вас много времени.

Только после этого ему наконец открыли дверь. И едва она приоткрылась, он просунул в щель своё удостоверение: вот, смотрите. Показал, вошёл и сразу снял респиратор, чтобы хозяева могли увидеть его лицо.

У мужчины старенькая винтовка в руках, а его жена… Горохов заметил, что она прячет в карман комбинезона маленький пистолет. Ну, это его не сильно удивило. А ещё он отметил, что в доме чисто, нет пыли, песка на полу и чёрной грязи тоже нет. Пахнет горячим кукурузным хлебом, но душно. Кондиционер еле-еле шуршит. Люди явно экономят на электричестве. Пройдя в комнату, он увидал мальчишку – конечно, это был Николай – и ещё девочку лет десяти. Перед ними тарелки с тыквенной кашей, в которой было больше крахмала, чем тыквы. И с краю, рядом с кашей, маленькие горки жареной саранчи.

«Хорошо, что прихватил с собой две банки».

– Привет, ребята, – уполномоченный проходит к столу, на ходу вытаскивая из кармана две маленькие баночки из белого пластика.

Он ставит баночки перед детьми, и те, даже не ответив на его приветствие, хватают гостинцы, начинают рассматривать красивые этикетки, и девочка сразу спрашивает у него:

– А это что?

– Яблочный мармелад, – отвечает уполномоченный.

– А это что? – продолжает интересоваться ребёнок.

– Это такая вкусная вещь, сладкая. Его мажут на хлеб, когда пьют чай.

– Я знаю, – тут же заговорил паренёк, – яблоки растут на деревьях. Там, на севере, у моря. Это такие персики.

– Ну, что-то типа, – соглашается Андрей Николаевич.

Родители стоят рядом и слушают, как он общается с их детьми. Они всё ещё настороже. Ничего, он знает, что они успокоятся, а когда успокоятся, он заговорит с ними, пока же ему лучше разговорить мальчишку.

– Мама, я хочу чай, – сразу сообщает девочка, пытаясь распечатать баночку.

– Стоп, стоп, – останавливает её уполномоченный, посмеиваясь. – Чай с мармеладом пьют только после каши, – девочка смотрит на него с недоверием, но он настаивает: – Только после каши.

И пока она нехотя брала ложку, уполномоченный переключился на мальчика:

– Слушай, Коля, я хотел, чтобы ты вспомнил тот случай.

– Это когда в меня стрельнули? – догадался паренёк.

– Да. Расскажи мне, как это произошло.

– Да я уже сто раз рассказывал, – Коля крутит коробочку с мармеладом в руках; ему, кажется, лень, но этот незнакомый дядька принёс такую интересную и, наверное, вкусную вещь, что он соглашается.

Глава 6

– Ну, мы с ребятами там, на барханах, за опреснилкой, собирали клещей, – начал мальчишка.

– На козодоев хотели поохотиться? Хотели силки поставить? – догадался уполномоченный.

– Ага, – кивнул Николай. – Ну, и тут это… Проезжали мимо двое…

– На чём?

– На мотоцикле.

– Степные? Городские? – уточнил Андрей Николаевич.

Мальчик пожал плечами:

– Да обычные такие… В пыльниках, в масках. Я уж и не помню.

– Коль, ты вспомни, человек не зазря сюда пришёл, – просит ребёнка мать. А тот только морщит лоб: показывает, как вспоминает изо всех силёнок. Горохов же продолжает:

– Мотоцикл какой был, не помнишь?

– Да нет… Черный, что ли…

«Чёрный! Никто не красит транспорт в чёрный, на солнце в полдень до ста градусов бывает, пластик и резина – всё раскаляется, теряет структуру, становится мягким, иной раз и бак, если плотно закрыт, может распереть. Чёрный! Парень ни черта не помнит!».

– Хорошо, и что дальше было?

– Ну, один такой слез и кричит: Рябых, Рябых… Ну, я подошёл, говорю: чего? А он говорит: ты Коля Рябых? Я говорю: ну, я. А он достаёт пистолет Галанина и стреляет мне в руку ни с того ни с сего. И всё, и уходит… Ничего даже не сказал. Садится на мотоцикл… И они уезжают.

– А ты всё помнишь…? Ну, как он на мотоцикл сел, как уехал?

– Ну, так… Плохо…

– Больно было? – сочувствует уполномоченный.

– Да не особо, – удивляет его мальчишка. – Как будто сильно ударили по руке, а потом как будто её отлежал, а так и не больно поначалу… Потом больно было… Когда по докторам ездили, – и добавляет гордо: – Но я терпел…

– Ты молодец, – хвалит его Андрей Николаевич. А сам берёт руку мальчишки и рассматривает её.

Рука ребёнка. Десятимиллиметровая пуля из пистолета системы Галанина могла эту руку просто оторвать. Три-четыре таких пули хватает крупной сколопендре.

Рука ниже локтя чуть белее всей остальной, кости в руке немного искривлены. Но на вид она вполне здорова, крепка и работоспособна. Так же, как и левая рука самого уполномоченного, которую так же восстанавливал заика Генетик. И Андрей Николаевич продолжает свой допрос:

– Слушай, Коль… А может, ты тех мужиков разозлил как-то?

– Да как? – вспыхивает паренёк. – Мы на барханах сидели, песок просеивали. Колючку осматривали. Клешей собирали.

– Может, ты обзывал их когда-то, может, мотоцикл хотел украсть, а может, кто из твоих друзей хотел угнать у них мотоцикл и мог назваться твоим именем. Ты знаешь, в степи с теми, кто пытался украсть мотоцикл или ещё какой транспорт… с ними не церемонятся. Бывает, что отрубают руки.

– Вы знаете…, – начала было мать мальчишки, но Горохов остановил её жестом: помолчите. Пусть он говорит.

– Нет! – возмутился парень. – Я ничего такого… Я ни у кого мотоциклы не воровал…

Впрочем, Горохову это и так было понятно, увести степной мотоцикл Коля не смог бы, у него просто ни веса, ни силы не хватило бы, чтобы с ним справиться. Но весь этот разговор с мальчишкой не имел особой цели, он был нужен скорее как подготовка главного разговора, разговора с его родителями. И он, потрепав парня по вихрам, повернулся к ним:

– А вы его сразу повезли к доктору Вайману?

– Мужа дома не было, – заговорила женщина, – а я с работы уже пришла – и тут такое… Ой, у меня чуть сердце не оторвалось…

– Я вас прекрасно понимаю, – кивал уполномоченный.

– Да погоди ты, – прервал её супруг, – человек пришёл сюда не про твоё сердце слушать. Ты по делу говори…

– А, ну вот… Я, как мать меня учила, сразу ему перетянула руку выше раны, дала таблетки, воды немного дала и повезла его в медпункт. Оттуда и мужу позвонила на работу. Доктор нас без очереди принял, укол сделал, руку осмотрел, сразу скобы поставил от кровотечения, шину примотал, в общем, хороший врач.

– Да, хороший, – согласился Андрей Николаевич. – Но, как я понимаю, денег у вас на клинику не было, но руку парню не ампутировали. Как же вы разрешили этот вопрос?

– Так муж в тот же день сообщил отцу Марку о нашей беде. А у нас община очень дружная, сразу нашлись люди, которые взялись помочь, – сообщила женщина.

– Отец Марк нам из казны общины выделил немного денег на обезболивающие, – заговорил отец ребёнка. – Кольке же нужны были обезболивающие всё время. Два часа проходит – укол, два часа – ещё укол. Ну вот община и дала денег.

– Хорошая община, – похвалил Горохов, – а вы к какому приходу принадлежите?

Тут муж с женою переглянулись, и, видно, женщина оказалась порешительнее, она и ответила:

– Мы братия и сестры Светлой Обители.

– Братия и сестры… Угу… Ясно…

Уполномоченный по роду своей деятельности должен был знать о всех существующих культах – кроме обычных религий, на всех территориях степи распространялись ещё несколько видов верований шаманизма и поклонения Небу, в общем-то ничего необычного, – но об этом культе он слышал впервые. Ему не нужно было акцентировать внимание на том, что для него это направление было незнакомо, и он понимающе кивнул: а, ну да, Светлая Обитель… Слышал, конечно. И спросил:

– Так как вы вылечили вашего парня?

– У нас в общине есть сестра Мария, – продолжала рассказ женщина, – она и взялась за это. Сама вызвалась.

– Да, как увидала руку Кольки, так и говорит: я его вылечу, доверьтесь мне, и денег не возьму, – рассказывал отец ребёнка. – Я бы ещё подумал, но отец Марк сказал: доверьтесь, доверьтесь, она сердцем чиста. Ну, мы и согласились.

– И она ж вылечила и ни копейки не взяла с нас. Удивительная женщина, – произнесла мать Николая назидательно, как будто Горохов это пытался оспаривать.