Я в Вашингтон-Сквер-парке. Об этом говорит мне арка. Я часто прихожу сюда летом выпить кофе и насладиться солнцем перед тем, как направиться к психбольнице, в квартале от которой находится мой офис.

На колене лежит бумажный пакет с остатками апельсинового кекса с маком и пустой кофейный стаканчик с высохшей молочной пенкой на крышке. Это мой стандартный завтрак навынос. Единственное, чего не хватает – моего телефона, который я обычно оставляю на своем столе, прежде чем пойти сюда, чтобы отдохнуть от непрекращающихся весь день рабочих звонков.

Теперь, когда глаза привыкли к свету, я замечаю, что в сером небе нет ни одного голубого просвета. Оглянувшись вокруг, я вижу и другие несоответствия.

Люди ходят по парковым дорожкам в шарфах и застегнутых пальто – или в свитерах бледных цветов, подходящих их понурым лицам. На деревьях нет сочной летней листвы. Как раз наоборот. Кизилы и вязы представляют собой массивы хрупких веток в последних муках увядания. Кучи опавших листьев разбросаны вдоль тропинки – они сорваны ветром, который наполнен легко узнаваемым холодком приближающейся зимы.

Я растеряна оттого, что уже почти зима, ведь мое последнее воспоминание перед тем, как я проснулась на этой скамейке, было таким: я сидела за залитым солнцем столом у офисного окна, печатая на ноутбуке, а на улице стоял прекрасный летний день.

Стационарный телефон отрывисто позвонил.

– Лив слушает, – сказала я в трубку.

И вот я просыпаюсь тут, на скамейке.

Я моргаю, чтобы разорвать паутину из остатков сна, виноватых, должно быть, в моем замешательстве. От холода я не чувствую рук. Я сжимаю и разжимаю кулаки, чтобы восстановить кровообращение. Делая это, я замечаю, что они покрыты надписями.

В детстве я писала на руках, пока мама не вышла замуж за супруга номер два. В отличие от меня, Стейси, дочь Рэндела от первого брака, всегда возвращалась из школы чистенькой. Стейси никогда не писала на тыльных сторонах ладоней и не рисовала на них каракули. Ее хвостик на голове всегда был аккуратным.

– Почему ты не можешь быть как Стейси? – спрашивала мама, отправляя меня в ванную отмывать руки. – Старайся больше не писать на руках, Лив. Ты же девочка, – говорила она мне с южным акцентом, который подхватила, чтобы не выделяться на чванливом деревенском фоне Рэндела.

Это был отголосок ее предыдущей жизни, когда она, мать-одиночка, обслуживала столики в ресторане в Джерси, который, как заявлялось, подает лучшие стейки на Восточном побережье. Там-то мама с Рэнделом и встретились. Он пришел в стейк-хаус поесть, находясь в командировке. Мама обслуживала его столик. Три недели спустя они поженились. Я держала букет. Я держала букет на всех ее свадьбах.

Несмотря на попытки мамы вылечить мою привычку карябать на руках, видимо, она ко мне вернулась. Я пристально смотрю на украшающие кожу спирали, выведенные синей и черной ручками. Линия идет под рукава моего свитера. Под каждой костяшкой написаны буквы, складывающиеся в слова: «Н-Е З-А-С-Ы-П-А-Й».

У запястья написано: «НЕ СПАТЬ! Я ЗАБЫВАЮ ВСЕ, КОГДА ЗАСЫПАЮ».

Для усиления я дважды это подчеркнула. Я уснула прямо тут, на этой скамейке в парке. Не могу не задаться вопросом, что же я забыла.

Шорох в кустах спугивает голубей, с курлыканьем они взмывают вверх в кутерьме крыльев и падающих перьев. Я чувствую, что среди всей этой суеты кто-то пугающе пристально следит за мной. Кто бы это ни был, он исчезает, как только птицы улетают прочь. Я в опасности. Нутром чую.

Я встаю, бегу из парка и останавливаюсь только на тротуаре у входа в свой офис. Я замираю, чтобы посмотреть на людей, вращающихся в карусельных дверях, будто в прядильном станке. Я не присоединяюсь к ним. Я так потрясена, что просто не могу подняться в офис.

Вниз по улице есть кафе, где я обычно покупаю обед. Я решаю выпить кофе, чтобы успокоиться. Уже на углу я вижу, что кафе закрыто. Его окна заколочены.

Рядом стоит моя парикмахерская. Я ныряю внутрь, влекомая необъяснимым желанием увидеть знакомое лицо.

– Я могу вам помочь? – спрашивает женщина с синими кончиками волос, складывающая полотенца за стойкой.

– Стиви тут?

– Стиви переехал в Майами после свадьбы.

– Стиви женился? – удивленно спрашиваю я. Я считала Стиви не только парикмахером, но и другом. – Стиви ничего не говорил про свадьбу, когда в последней раз стриг меня.

– Это, должно быть, было давно, – говорит она.

– Почему?

– Потому что вы явно давно не стриглись.

Мой взгляд смещается на длинноволосую женщину, стоящую за парикмахером. На долю секунды я шокирована внезапным появлением этой женщины будто бы из ниоткуда. Затем меня озаряет, что эта женщина – я. Я едва узнаю себя. Я похудела. Мои волосы очень длинные, и их цвет темнее моего естественного оттенка. Я неуверенно пропускаю волосы сквозь пальцы.

Парикмахер неправильно понимает мой жест.

– У меня сейчас окно, если вы хотите подстричься.

Мне нравится эта идея. Может, если я снова буду выглядеть как я, пузырь нереальности, поглотивший меня, когда я проснулась в парке, лопнет.

Она усаживает меня в кресло у раковины, отклоняет мою голову, с шипением включается вода. Геометрические формы висящей наверху люстры пробегают по потолку, гипнотизируя меня, пока парикмахер втирает шампунь во влажную кожу головы. Я закрываю глаза и пытаюсь расслабиться под нежные всплески воды.

– Ну все, – объявляет она, выключая кран.

Женщина насухо вытирает мои волосы черным полотенцем и оборачивает голову другим, словно тюрбаном, прежде чем проводить меня до ближайшего кресла.

– У вас прекрасные волосы, – восхищается парикмахер, скользя пальцами сквозь мокрые пряди. Она спрашивает, как меня стричь.

Я описываю свою обычную прическу. Годами я ношу шикарную короткую стрижку, которая подсвечивает зеленоватый оттенок моих светло-карих глаз и акцентирует внимание на широких скулах.

Она чикает ножницами, и первые пряди падают на пол. Они продолжают падать, пока белый кафель у моих ног не закрывается ими и мне на ухо не начинает реветь фен.

На кассе меня накрывает паника, когда я понимаю, что у меня с собой нет кредитки. К счастью, я нахожу пачку денег в кармане и расплачиваюсь наличкой.

Открыв стеклянную дверь салона, я чуть не сталкиваюсь с одетым в угольно-черный костюм мужчиной, в спешке идущим по тротуару. Сердце замирает. Он выглядит как Марко. У него резкие черты лица и смоляно-черные волосы, а в походке читается такая же дерзкая самоуверенность.

– Извините, – говорит он, обходя меня.

Это не Марко. На мгновение от сокрушающей грусти я не могу дышать.

Глава седьмая

Двумя годами ранее

– Лив. Лив. Просыпайся.

Я просыпаюсь, непонимающе моргая, пока нечеткое пятно, склонившееся надо мной, не превращается в Марко. Его шоколадные глаза смотрят сверху вниз на мое сонное лицо, пока он нежно трясет меня за плечи. Долго смотрю на него – слишком сонная, чтобы сказать хоть слово. Мои глаза открыты. В остальном я еще в глубоком сне.

– Лив, пора вставать, – говорит мне Марко. Киваю и на секунду засыпаю, прежде чем заставить себя встать.

– Который час? – сонно бормочу я.

– Начало двенадцатого.

– Ты, должно быть, шутишь! – я резко сажусь и слегка облокачиваюсь на подушку за спиной. – Марко, тебе нужно было разбудить меня час назад.

– Я пытался. Поверь. Никогда в своей жизни не видел кого-то настолько уставшего.

Марко открывает жалюзи, дернув за продолговатый грузик на шнуре. Когда солнечный свет заливает спальню, я закрываю лицо рукой.

– Марко, закрой жалюзи. Солнце убивает меня, – я накидываю покрывало на голову, чтобы укрыться от слепящих лучей.

Ничего не сказав, Марко уходит на кухню. Он возвращается с кружкой очень крепкого кофе, над которой поднимается пар. Я пью его, валюсь обратно на подушку и засыпаю, никак не реагируя на кофеин, разливающийся по телу.

На планете нет ни одного тоника, который смог бы меня разбудить. Только не после вечеринки, которую закатил для меня Марко. Я не засыпала так поздно со времен колледжа. И не пила так много шампанского с тех пор, как топила свои печали на третьей свадьбе матери, когда мне было семнадцать. Должно быть, это было предзнаменованием того, что произошло позже. Она погибла через пару лет, когда ублюдок, за которого она вышла замуж, въехал в полуприцеп, будучи вусмерть пьяным.

Может, поэтому я ненавижу пить шампанское, хоть прошлой ночью и не сказала об этом Марко, когда он достал бутылку «Боланже». Мы праздновали мое повышение до должности старшего штатного автора журнала. Я буду писать тематические статьи и материалы по заданию руководства, но в основном – про еду. Мой редактор говорит, что еда – это новая поп-культура.

Повышение было делом небыстрым. Я работаю в журнале «Культура» шесть лет. Пришла туда сразу после года адской работы преподавателем в моей первой школе. Мне повезло получить временную должность в издательстве «Культуры». За прошедшие шесть лет временная работа стала постоянной. Теперь меня наконец повысили. Я смаковала свою новую должность. Может, не самая высокая, но я жопу рвала, чтобы получить ее. Я засыпаю, едва слыша сильный всплеск воды, пока Марко моется в душе при спальне.

– Ты все еще не встала! – его удивленное замечание встряхивает меня.

Я открываю глаза и вижу, как он проходит через спальню, обернув белое банное полотенце вокруг талии. Он надевает синие брюки-чинос и подходящую по цвету рубашку с серыми шестиугольниками, застегивает ее, а потом снова исчезает в ванной. Когда он выходит, его смоляно-черные волосы аккуратно причесаны. От него пахнет одеколоном с ароматом океанского бриза.

– Похоже, ты готовишься к горячему свиданию! – шучу я.

– Я завязал со свиданиями. У меня есть девушка.

– Да? Я ее знаю?

Он наклоняется, чтобы поцеловать меня. Я стараюсь притянуть его к себе, чтобы он упал на меня сверху, мои пальцы трудятся над его верхней пуговицей.

– Боже, мне бы хотелось, но давай как-нибудь в другой раз.

Он нежно убирает мои руки от рубашки.

Мы с Марко встречаемся почти три месяца. Он отличается от всех моих предыдущих парней. Может, потому что он европеец и обладает европейской чувствительностью. Он многое сделал, чтобы я ощутила, что обо мне заботятся, чего я никогда не испытывала прежде. Не могу вспомнить, чтобы была так влюблена. Отрицательная сторона этого – я не уверена, что Марко чувствует то же самое. Думаю, чувствует, но уж точно не буду его об этом спрашивать. Я поняла на собственном опыте, что задавать слишком много вопросов – это идеальный способ разрушить отношения.

Марко всегда разграничивает разные сферы жизни у себя в голове. Мы видимся два или три вечера в неделю, когда он не путешествует по работе, а делает он это много. Марко бросил работу в финансах и организовал технологический стартап. Что-то связанное с рекламным программным обеспечением. Он часто в дороге – зарабатывает деньги и заключает сделки.

– Куда ты? – я облокачиваюсь на большую подушку.

– У меня деловой обед с инвестором. Помнишь? Вчера ты сказала, что пойдешь со мной. Вот почему я разбудил тебя. В другом случае я бы дал тебе поспать подольше.

– Я совсем забыла! – издаю я стон.

Технически это неправда. Я слабо припоминаю, как на пьяную голову пообещала пойти с ним. Очень скоро я об этом пожалела. Однажды я была довеском на деловом обеде, пока Марко очаровывал инвестора, и едва ли таким я представляю себе приятное воскресенье, проведенное вместе с молодым человеком. Марко очень замотивирован, но я хочу, чтобы в выходные он делал паузу в своих поездках и сделках.

– Я выгляжу ужасно. Мне не хватит времени собраться, – я пробегаю рукой по своим взъерошенным волосам.

– У тебя полно времени, чтобы собраться, – он надевает часы.