Затем бегу – проношусь мимо охранника по коридору.

Уже через секунду слышу, как Уолтер выкрикивает моё имя.

Но босые ноги уже несут меня по идеально отполированному полу к широкой лестнице впереди. Солнце ещё не успело взойти, поэтому вокруг сумеречно и прохладно. Тёмные деревянные стеновые панели скрадывают свет, из-за чего коридор кажется длиннее и мрачнее, чем есть.

Слышу звуки преследования: топот и отборные ругательства.

На первом этаже тоже темно. Без цвета, без света, без чего-либо иного, кроме жутких бесплотных теней по углам…

А ещё – никого. В холле перед входной двустворчатой дверью нет охраны.

Сердце безумно грохочет в предчувствии эйфории – ведь у меня вот-вот всё получится!

Дрожащими пальцами поворачиваю пару замков: сначала верхний, потом нижний. И как раз в момент, когда собираюсь дёрнуть ручку и толкнуть тяжёлую дверь, а тело уже звенит от предвкушения и дрожит, как натянутая струна, ведь у меня получилось, только и осталось, что оказаться за порогом, – звучит электронный сигнал, и она распахивается; но не моей рукой.

Я интуитивно делаю шаг назад, затравлено оборачиваюсь на мужчин, остановившихся в трёх футах за моей спиной, и понимаю, что не успела бы.

Никогда бы, чёрт возьми! Я бы никогда не справилась!

Резко мотнув головой, смотрю на вошедшего. В дверном проёме стоит ОН.

Грудь щемит от безнадеги. Сквозь сжатые зубы я всасываю воздух.

ОН молча окидывает меня цепким взглядом, прежде чем тянется к небольшой сигнализационной панели на внутренней стене. И та пищит, когда он проводит по ней указательным пальцем. Секундный гудок говорит о закрытии входной двери.

Глава 3.3

Я едва успеваю посмотреть ему за спину.

Приватная территория закрыта от посторонних глаз и обнесена высоким забором. Рядом со входом пара охранников, и ещё парочка по периметру ограждения – в ярком свете фонарных столбов очевидно, что все они вооружены точно так же, как и тот, что приставлен к двери моей комнаты.

Могла бы догадаться. Сейчас слишком безрассудной выглядит попытка побега.

ОН прикрывает дверь, запирая её. Рядом щёлкает выключатель и яркий свет бьёт в глаза, я прикрываю их раскрытой ладонью, ни на миг не выпуская его из поля зрения.

ОН одет в свободные серые трикотажные штаны и потемневшую от пота футболку, обтягивающую торс; со спортивным небольшим полотенцем вокруг мощной шеи и с пистолетом в наплечной портупее.

С мокрыми взъерошенными волосами, словно совсем недавно он поливал на них водой; с выступившими капельками пота на лбу, как после длительной аэробной тренировки; с глазами, пронизывающими, неодобряющими, на удивление глубоко-синими, будто насыщенного цвета индиго – ОН был безупречен в порочном дьявольском совершенстве. Высокие скулы, прямой нос, твёрдые, четко очерченные губы, квадратный, решительный, надменно приподнятый подбородок.

Сейчас ОН игнорировал то, что ему говорили в два голоса мужчины за моей спиной, и просто смотрел на меня, словно впитывая моё оцепенение.

Только что с тренировки. ОН, МАТЬ ЕГО, бегал! Был на грёбаной пробежке, пока меня намеревались снова загнать в подвал для новой серии изощрённых издевательств!

Я не сдержалась и выругалась так грязно, что почувствовала во рту и на губах отвратительный вкус мыла, с которым в детстве отец мыл мне рот за подобное.

Как затравленный долгой погоней зверёк, через плечо бросаю на Уолтера осторожный взгляд, а когда он смотрит на меня в ответ, то в его голубых глазах непоколебимое хладнокровие, но вот в расширенных зрачках сквозит кровожадность, и оттуда она пугает ещё больше. Охранник кажется нервным. Его рот открывается, будто он хочет что-то сказать, но тут же закрывается – губы сжимаются добела.

Никто больше не произносит ни слова.

Кроме него. ОН улыбается обезоруживающе, демонстрируя ямочки на щеках, полотенцем стирает пот со лба, промокая им шею, и вкрадчиво уточняет:

– Ты куда-то собралась?

Я сглатываю комок в горле, пытаясь выдержать его прямой взгляд; моя нервная система перегружена, мысли хаотично носятся в голове, сердце гулко бьёт в грудину, замирает на секунду и опять частит.

Запрещаю себе думать об Уолтере. О том, что он теперь со мной сделает. Всё то, что он творил со мной вчера – сегодня мне покажется лишь детской забавой.

Воспоминания об испытанной боли заставили меня поморщиться. От долгого стояния на твёрдом полу она вонзалась в колени (длинная футболка никак не скрывала синяки на них), но поменять позу, чтобы облегчить своё состояние мне было не позволено. Я стояла на четвереньках, а он порол меня, поддерживая чётко заданный и только ему известный ритм, выделяя сильные доли и акценты надсадными криками, срывавшимися с моих искусанных губ.

Однако, получается, что терять уже нечего. Я и так буду наказана за попытку побега.

В таком случае, можно попробовать сделать так, чтобы оно того стоило.

Покрепче сжимая бритву в руке, отступаю на шаг и в сторону, так, чтобы разом видеть всех присутствующих: моё внимание рикошетит от одного к другому, захватывает десятки кадров, сотни моментов.

– Послушай, не знаю и не желаю знать, в чём виноват мой отец, но я хочу вернуться домой.

Мои щёки теплеют от прилива крови. На удивление, мой голос звучит спокойно и почти не дрожит. Выпрямляю спину практически до хруста, задравши подбородок, рискую посмотреть на Уолтера и, игнорируя его взгляд с прищуром, жестом указываю ему на бритву: мол, ещё побарахтаемся.

Эта напускная бравада – всё, на что я способна, дабы не сжаться в трясущийся комочек:

– Если это поможет, то я могу извинится за него перед тобой.

Чувствую, как глаза жгут слёзы, и презираю себя за секундное проявление слабости. Невыносимо, что я слишком слаба, чтобы прикончить каждого мужика в этом доме, считающих меня разменной чёртовой куклой, которую можно драть, сколько угодно и кому из них вздумается.

– …

Вместо слов сглатываю и свожу брови вместе на переносице, поджимаю искусанные припухшие губы.

– Продолжай, – побуждает ОН, и оттенок его синих глаз становится даже более насыщенным, чем прежде, тёмным, предгрозовым, – ведь ты отважилась на все эти неприятности, значит тебе есть, что добавить.

Его вкрадчивый тон ещё более страшный, чем, тот, с которым Уолтер повышает на меня голос. И можно не сомневаться, ОН будет держать меня здесь до самого конца. Не отпустит. Теперь я это уже точно знаю.

– Не позволяй ему…

Имён озвучивать не нужно, как не обязательно и указывать на того, о ком я веду речь.

Колени дрожат, бравада разом сошла на нет:

– Не позволяй ему… причинять мне вред…

По-видимому, в моем голосе появились умоляющие нотки, потому что сильнее натянулась кожа на его скулах, да хищно дёрнулся желвак, будто всё это уже не просто раздражало, а порядком его бесило.

Сама не знаю, почему я решила просить его. Не осознаю, с чего вдруг считаю его лучше Уолтера, ведь прекрасно понимаю, что он в курсе всех действий последнего. Весь этот ужас происходит с его согласия и по его приказу. Но не могу удержаться, чтобы не попросить снова.

– Пожалуйста… – произношу на одном дыхании, столкнувшись с ним взглядами, – пожалуйста, просто позволь мне остаться в своей комнате.

Считаю секунды его молчания, и каждая прошедшая увеличивает мою надежду; мне кажется, будто ОН действительно обдумывает мою просьбу.

Один резкий вздох, и я возвращаюсь к шокирующей реальности.

– Не смей допускать повторения подобного, или я займусь тобой сам.

Сказано не мне, потому, что вижу, как нервно дёрнулся кадык Уолтера.

Он воспринимает это как разрешение и теперь смотрит так, словно готов разорвать меня голыми руками.

В страхе пячусь назад до тех пор, пока не упираюсь спиной в прохладную стену.

Защищаюсь, размахивая пластиковой бритвой: раз за разом, резко и быстро, наотмашь и во все стороны.

– Не подходи, – ору до хрипоты Уолтеру, пока ОН бесстрастно наблюдает. – Не прикасайся! Не трогай меня, чёрт возьми! Клянусь, я когда-нибудь отрежу тебе яйца!

Я могу лгать, но это не его собачье дело.

На мои угрозы Уолтер лишь фыркает, и этот звук отдается эхом в мёртвом воздухе, а потом он легко меня «обезоруживает», затыкает мне рот одной рукой, а другой хватает за волосы и тащит прочь от входной двери к лестнице, ведущей в подвал.

Удушливый аромат сандала и корицы тут же застревает в носоглотке. Меня сейчас вырвет.

Сопротивляюсь, кусаюсь, брыкаюсь и извиваюсь, силясь вырваться из захвата. Но, как только мы оказываемся подальше, его напряжённая ладонь оставляет мой рот в покое и перемещается на моё горло, сжимая его с обеих сторон. Я ощущаю острый недостаток кислорода и силюсь сделать вдох. Безрезультатно.

Единственная мысль на задворках сознания: «Сейчас сдохну!».

Единственный и теперь знакомый голос вдогонку: «Увидимся позже, Ева».

Глава 4

Ева

В ту ночь меня опять накачали таблетками.

Не знаю, что они мне дают, но препарат оказывается очень действенным. Я в медикаментозном мороке, что в нём, – так сразу и не поймёшь, но боли нет; я чувствую себя спокойнее и даже счастливее.

Пахнет дождём.

В комнате стоит тяжелый запах мокрой земли и сырых листьев. Я лежу в постели, на боку, подтянув к себе колени. Спиной к окну, но отчего-то точно знаю, что оно открыто. Оставаясь с закрытыми глазами, делаю глубокий вдох. И ещё один. Медленно втягиваю трепещущими ноздрями влажный воздух, плотно сжав зубы. С тихим стоном поворачиваюсь, чтобы уткнуться носом в подушку.

ОН сдержал обещание.

Подходит так бесшумно, что я вздрагиваю от первого прикосновения.

Его шепот бессловесен.

Руки, нежно касаясь, скользят по моей спине и прикладывают что-то тёплое и пощипывающее к тем частям моего тела, на которых есть ссадины.

Осторожно дует. И даже этот слабый поток воздуха начинает охлаждать кожу, что создает лёгкий обезболивающий эффект.

Ласков со мной. Целует моё лицо: лоб, нос, щёки, скулы; невесомо, едва касаясь. И я, находясь под фармацевтическим наваждением, практически забываю, что именно ОН это сотворил. Так же, как и Уолтер – это его рук дело.

Кажется, что если сейчас одними губами скажет всего одно слово «каюсь», то я оправдаю его. Сама найду для него тысячи объяснений, доводов и аргументов, чтобы ещё раз услышать этот завораживающий дьявольский шёпот прямо в ухо: звук-дыхание, звук-фантазёр.

– Не осложняй ситуацию еще больше, чем есть, малышка. Если будешь делать то, что велят – больно уже не будет. Могу обещать тебе это.

ОН нежно гладит меня по спине, пока я не засыпаю… что вовсе нетрудно, учитывая пограничное состояние моего измученного организма…

Но я изо всех сил стараюсь помнить, что каждая ссадина и ушиб на моем теле – дело его рук, какими бы ласковыми они сегодня не были.

***

ОН

Секрет разрушения личности не имеет ничего общего с насилием. Разумеется, применение силы необходимо и в воспитательных целях оно имеет место быть, но принуждение и физическое давление порождает обиду. Что, в свою очередь, приводит к непослушанию. А вот его вообще невозможно терпеть.

Не в моей профессиональной сфере деятельности.

Ева Аддерли – само воплощение неповиновения.

Однако, жестокость – не способ устранения подобного значительного изъяна.

Моё искусство заключается отнюдь не в избиении. В этом большой мастер – Уолтер. А я, скорее, не люблю это делать, чем не умею.