– Расскажите, как он пропал? – спросил, я дивясь, что родной отец не помнит доподлинно, когда его ребенок исчез. Хотя, судя по батарее стеклотары, выстроившейся неровными рядами под столом, в жизни его заботит не слишком много вещей. Обстановка в доме полубичовская. Но на столе обрезки колбасы и вскрытые бычки в томате. Да и водка магазинная, не дешевая. Судя по всему, родитель где-то работает, и деньги у него водятся. Но вряд ли задерживаются.

– А я помню? – недовольно пробурчал алкаш. – Ушел и пропал.

– Куда ушел?

– Известно куда, в лес. Леса у нас гиблые.

– Что-то вы не слишком переживаете по этому поводу? – холодно проговорила Света.

– Вы Вадика искать пришли или меня воспитывать? – зло бросил Юрченко, обернувшись на Свету.

Разглядев, наконец, новую собеседницу, он осклабился в сальной улыбочке:

– А вы, дамочка, тоже из милиции будете? Или из школы учительша?

– Я вам не дамочка, а капитан милиции.

Детина в ответ довольно покряхтел, ощупывая Свету взглядом от голых коленок до выреза блузки на груди. Я еле сдержался, чтобы не залепить ему отрезвляющего леща, показательно прочистил горло и поспешил перевести разговор:

– Гражданин Юрченко, вы где работаете?

– На мясокомбинате, – ответил тот, нехотя оторвав взгляд от Светы. – Холодильные установки чиню.

На секунду повисло молчание.

– А размер обуви у вас какой? – спросил я, оглядывая зону прихожей в поисках обуток хозяина дома.

Глава 5

– Сорок третий размерчик, – ответил Юрченко. – А что?

Я встал и взял один из его башмаков. Осмотрел подметку. Точнее, ее задний срез. Вроде похож на тот, который в лесу отобразился. Но много таких обуток по СССР гуляет. И размер один из самых распространенных.

Дверь в дом распахнулась, и на пороге появилась женщина неопределенного потасканного возраста в штопанном платье. Поверх платья на плечи накинута истерзанная козья шаль, на ногах калоши с порванными задниками.

– Ну, наконец! – прогремел хозяин. – Тебя только за смертью посылать.

Тетя стояла на пороге и прижимала к груди, словно ребенка, бутылку «Столичной», хлопала на нас испуганными глазенками, под одним из которых сиял свежий фингал цвета грозовой тучи.

Что ж, вот и хозяйка. В магазин бегала за опохмелом. Сухой закон-то Миша Меченый только через пару месяцев замутит. Проблем с горячительным в магазинах пока нет.

– Проходите, – кивнул я ей, будто сам был хозяин. – Мы из милиции.

Та, не снимая калош, протопала к столу и водрузила на него бутылку. Глянула на мужа взглядом побитой собачонки и скрылась в комнате.

– Гражданочка, – окликнул я ее. – Мы с вами тоже хотели побеседовать. Это касается вашего сына.

– Вадика? – испуганно выдохнула она, чуть высунувшись из комнаты.

Глаза ее заблестели от влаги, она всплеснула руками и сжала тонкие потрескавшиеся губы.

– А что с ней разговаривать? – буркнул Леня. – Баба ничего не знает. На шее у меня сидит.

– Это нам решать, знает она или нет, – осадил я его.

– Меня Антониной зовут… Я все скажу, – вдруг еле слышно пробормотала женщина.

– Скройся, курва! – хлопнул кулаком по столу Юрченко.

Бутылка водки покачнулась, но устояла. Антонина исчезла в комнате.

– Это ты ее так воспитываешь? – кивнул я на дверной проем, где скрылась женщина. – Я про синяк.

Воздух в комнате как будто бы потяжелел. Хозяин, и до этого не проявлявший приветливости, теперь глядел диким лесным зверем.

– А это не ваше дело, гражданин начальник, – оскалился Юрченко. – Как говорится, чужая семья – потемки. С бабой своей я сам как-нибудь разберусь.

– А если мы заявление на побои от нее примем? Посмотрим, кто в потемках тогда будет.

– Пусть только попробует на меня что-то накатать, – громко проговорил Леня, повернувшись к комнате, будто отвечал не мне. – Прибью гадину.

Я многозначительно кивнул Свете. Та поняла меня без слов и направилась в комнату вслед за хозяйкой.

– Э-э… Куда? – Леня встал, преграждая ей дорогу. – сказал же, без толку с ней разговаривать. Не в себе она, даже на работу не берут.

Я дернул его за руку так резко, что Леня бухнулся обратно на табурет:

– Жопу прижал, я сказал! Без тебя разберемся…

Света все же прошмыгнула в комнату, а Юрченко уже не отрываясь смотрел на меня налившимися кровью глазами. Диалог у нас явно не заладился, ну так и хрен с ним. Сейчас мне гораздо интереснее было узнать, что скажет Антонина. Уж Света умеет разговорить людей. Самое главное – не дать ее супругу помешать в этом. Уж больно она забитой выглядит. Куда только местный участковый смотрит. Даже если заяв нет, такую семейку профилактировать надо. Пока Юрченко здесь бурчит, Антонина чувствует угрозу. Надо как-то разрядить обстановочку.

В моей голове созрел план, как изолировать дебошира.

– Уймись, Леня, – уже миролюбивей проговорил я. – Мы же помочь хотим, а ты ерепенишься.

– Знаю я вашу помощь, – капнул ядом тот, скребя ногтями по корявому носу в красную прожилку. – Сколько лет прошло, а Вадьку не нашли. Что толку от вашей помощи?

– А как же мы его найдем, если ты нам не рад и ничего не говоришь? Давай, лучше-ка подлечись маленько. Может, вспомнишь чего…

Я взял бутылку и откупорил ее. Плеснул водки в замызганный граненый стакан с присохшими на дне чаинками примерно до трети объема.

– Один не пью, – насупился Леня. – Жену подожду.

– Давай тогда со мной, – предложил я и взял с полки стакан почище.

Брезгливо поморщился, дунул в него и вздохнул.

– Я думал, менты на службе не употребляют, – вскинул на меня мохнатые брови хозяин.

– А что мы, не люди, что ли? – я налил себе раза в два поменьше, поднял стакан и потянул руку для чоканья.

От такого жеста Леня, естественно, не удержался. Взял свою тару. Дзинь. Стаканы соприкоснулись и жалобно звякнули.

– Никогда не пил с ментом, – выдохнул Леня и умело заглотил жидкость.

Я в это время незаметным жестом выплеснул содержимое стакана под стол. Водка исчезла в частоколе пустых бутылок и грязи.

Тут же поднес пустой стакан к губам, сделал вид, что пью. Покряхтел, поморщился.

– Хреновая водка, – выдохнул я, занюхивая рукавом.

– Сам ты хреновый, – будто обиделся Леня.

– Ну, давай еще, – кивнул я. – Может, не распробовал.

Разлил. Дзинь. Трюк с выплеском под стол повторил вновь. А вот Юрченко уже засандалил полстакана зараз (я специально больше ему налил). Взгляд у него поплыл. Пока все по плану.

– Пошли покурим, – предложил я, глядя как расправляются морщины на массивном лбу неохотного собеседника.

– А сигареты-то хоть есть? Чем дымить-то будем?

– Найдем, – кивнул я, хотя последних у меня и в помине не было.

– Давай здесь посмолим, – махнул рукой хозяин и подвинул на середину стола консервную банку из-под кильки, которая напоминала обожжёного ежика, только вместо иголок во все стороны топорщились пожелтевшие бычки.

– В доме не курю. Ни в своем, ни в чужом, – отрезал я и встал, направившись к выходу, при этом громко проговорил. – Светлана Валерьевна, мы выйдем подышим.

Юрченко обеспокоенно глянул на комнату, откуда доносились приглушенные женские голоса.

– Ты идешь? – махнул я ему. – Или без курева останешься.

Тот, уже изрядно захмелев на старые дрожжи, немного раздобрел, а мысль о халявном куреве сделала свое дело. Он неловко переступил через порог:

– Иду, начальник.

Мы вышли во двор. Я похлопал себя по карманам и недоуменно проговорил:

– Черт! Сигареты в кабинете оставил.

– Ну ты растяпа, начальник, – пробубнил Юрченко и хотел тут же зайти обратно в дом.

Но я преградил ему путь:

– Пусть женщины посекретничают. Подыши воздухом.

– Э… Пропусти! – Юрченко попытался меня отодвинуть.

Я схватил его за правую кисть и вывернул рычагом наружу. Тот охнул и присел на колени:

– Пусти, начальник! Больно!

Я ослабил хватку. Детина высвободился и бросился на меня, пытаясь зарядить в глаз кулаком. Я полушагом ушел в сторону и толкнул его обеими руками. Тот с грохотом впечатался в дверь.

Развернулся и кинулся на меня снова. Я отступил, подождал, пока туша почти поравняется со мной, снова ушел в сторону, поставив подножку.

Леня кубарем скатился с крыльца, сломав еще одну доску. Кухонный боец громко матюгался и проклинал меня последними словами.

Из-за забора высунулись любопытные соседи. Отлично. Вот и свидетели есть.

– Обратите внимание, граждане, – махнул я рукой пожилой паре, что глазела на нас с изумлением. – Гражданин Юрченко, будучи в нетрезвом состоянии, напал на сотрудника милиции при исполнении.

Соседи, почувствовав, что пахнет жаренным (видно, тоже побаивались Юрченко), мигом скрылись за досками забора.

Но мне их кратковременного присутствия было вполне достаточно. Главное, чтобы Юрченко проникся ситуацией. А он, как бы громко ни пыхтел, мои слова отлично расслышал.

Я придавил коленом его к земле, завернул руки за спину и застегнул на запястьях наручники.

– За что? – вопил тот. – В собственном доме менты крутят!

– Было бы за что, вообще пристрелил бы, – процедил я. – А так посидишь сутки в обезьяннике. Для профилактики, так сказать.

– Не имеете право! – он вдруг снова стал называть меня на «вы». – Я буду жаловаться в прокуратуру!

– Могу адрес подсказать, – хмыкнул я. – И телефон.

Я выволок его на улицу и посадил в машину. Лишившись родных стен, да в оковах, Юрченко вдруг присмирел. Сопел, вздыхал и бубнил под нос что-то про беспредел милиции.

Честно сказать, он меня здорово раздражал. Сам напросился. Увезу в отдел. Там сдам участковым, те мигом нарисуют какой-нибудь левый протокольчик, например, за нахождение в пьяном виде в общественном месте.

Чую, что-то Леня недоговаривает. Надо будет с ним в «казематах» более детально поработать. Но это утром.

Минут через двадцать вышла Света. Лицо озабоченное, морщит лоб.

Мы отошли в сторонку:

– Чем обрадуешь?

– Антонина боится мужа, – ответила она.

– Это и без психологии ясно, – улыбнулся я.

– Я так и не смогла ее разговорить. Но она переживает по поводу сына. Это ее прямо гложет. И видно, что винит в чем-то мужа…

– А вот это уже интересно. Что еще рассказывала?

– Что Юрченко частенько ее покалачивает. Заявление, конечно, она на него наотрез отказалась писать, но обмолвилась, что раньше сын за нее заступался. А теперь некому. Даже расплакалась.

– Хм-м… Сколько Вадиму было? Пятнадцать? И как он с таким боровом справлялся?

– Похоже, что никак. Тоже получал от отца.

– Ясненько. Щас этого ублюдка отвезем в милицию. Там с ним побеседуем. Есть у меня мыслишка. Ты в театральном кружке когда-нибудь занималась?

* * *

На утро следующего дня я распорядился, чтобы Юрченко привели в комнату для разбора. Мрачный кабинет без окон при «обезъяннике» – то, что нужно.

Я входил не спеша. Заодно удостоверился, что вчерашнюю спесь с задержанного как рукой сняло. Трезвый и подавленный, он смотрел на меня исподлобья, ерзая на приваренной к полу скамье, перебирая «мазутными» пальцами (вчера его дактилоскопировали, а такая краска плохо отмывается). Я с деловым видом разложил на железном, выкрашенном в цвет синюшных стен столе, бумажки и сочувственно кивнул задержанному.

– Плохи твои дела. Леонид, очень плохи… Но – сам виноват.

Ничего больше не добавив, я стал заполнять бланк протокола, вписывая туда всякую белиберду, типа «мама мыла раму» и «идет бычок, качается».

– Я ничего не сделал, – испуганно таращился на меня Юрченко.

В ответ я лишь многозначительно хмыкнул и сочувствующе закивал:

– Ну-ну… Все так поначалу говорят.

– Бл*ть! Начальник! Вот те крест! Я ничего не сделал!

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Света, она незаметно мне подмигнула и серьезным голосом проговорила:

– Андрей Григорьевич, Антонина Юрченко повторила свои показания под протокол, готова сотрудничать со следствием…

– Хорошо, – кивнул я.

Леня что-то прошипел. Почти про себя, но я явственно расслышал «сука».