– Ой боженьки! Ты и верно будешь чудачкой, как мама предсказывала! – вздохнула Ариадна, в отчаянии стискивая ладошки и, невзирая на все свои горести, внимательно рассматривая три браслета на своем пухлом запястье.

– Я намереваюсь поступать у себя в доме по собственному разумению, и если меня сочтут чудачкой – что ж, ничего не поделаешь. Постараюсь не делать ничего совсем уж ужасного, но я, похоже, унаследовала дядину любовь к экспериментам, так что собираюсь их проводить. Наверняка они закончатся провалом и меня осмеют. Но я все равно не отступлюсь, так что лучше уж раздружись со мной сразу, пока я не начала, – объявила Роза с решительным видом, весьма угрожающим.

– А что ты собираешься надевать на эти твои праздники нового толка? – поинтересовалась Ариадна, усвоившая мудрую привычку пропускать мимо ушей все щекотливые и опасные разговоры и обсуждать лишь те темы, которые были ей понятны.

– Вон то белое платьице. Оно свежее, симпатичное, у Фиби есть почти такое же. Я не хочу одеваться роскошнее, чем она, а подобные наряды девушкам нашего возраста идут и приличествуют больше других.

– Фиби! Ты что, собираешься сделать из нее леди? – ахнула Ариадна, роняя свои сокровища; она откинулась на спинку с жестом, который заставил креслице в очередной раз застонать, ибо мисс Блиш была пухленькой, как куропатка.

– Она уже леди, и всякий, кто ею пренебрегает, выказывает пренебрежение и мне, потому что она прелесть какая дивная и милая! – с пылом воскликнула Роза.

– А, ну конечно, я просто удивилась, ты совершенно права, может, из нее еще что и выйдет, а как тебе потом будет приятно думать, что ты была к ней добра! – зачастила Ариадна, резко сменив точку зрения, ибо почуяла, куда ветер дует.

Роза не успела ничего ответить, потому что из коридора долетел бодрый голосок:

– Эй, хозяюшка, где ты там?

– Я у себя в комнате, Фиби, милочка!

Тут вошла девушка, из которой Роза «собиралась сделать леди», и оказалась так на эту самую леди похожа, что Ариадна широко раскрыла фарфорово-голубые глаза и невольно улыбнулась; Фиби же сделала неглубокий книксен, лукаво подражая себе прежней, и негромко произнесла:

– Как вы поживаете, мисс Блиш?

– Рада вашему возвращению, мисс Мур, – ответила Ариадна, пожимая Фиби руку, причем сразу стало ясно, что вопрос о месте Фиби в ее мыслях уже решен окончательно, ибо у нашей пышнотелой барышни помимо недалекого ума имелось доброе сердце и она относилась к Розе с искренним расположением. Условия игры она поняла: «Хочешь любить меня, люби мою Фиби» – и тут же уверила себя в том, что Фиби не пустое место, – в результате все, включая работный дом, приобрело в ее глазах романтический ореол.

Поэтому она невольно следила глазами за двумя подругами, вместе взявшимися за работу, вслушивалась в их веселые реплики по поводу каждого извлеченного на свет сокровища, ибо и слова их, и взгляды красноречиво говорили о том, что за годы тесного общения они стали очень близки. Приятно было видеть, как Роза пытается взять на себя самую сложную часть каждой их невеликой задачи, еще приятнее – как Фиби отстраняет ее и сама развязывает тугие узлы, складывает неподатливые листы бумаги, поднимает своими сильными руками тяжелые подносы, а приятнее всего было слышать, как она произносит материнским тоном, усаживая Розу в кресло:

– А теперь, душенька, посиди отдохни – тебе весь день принимать гостей, негоже с самого утра утомляться.

– Это еще не повод перекладывать на тебя работу. Позови на помощь Джейн, а то я снова возьмусь за дело, – пригрозила Роза, не слишком убедительно изображая властную хозяйку.

– Джейн, может, и заняла мое место внизу, но здесь я никому не позволю тебе прислуживать, пока сама в этом доме, – объявила величественная Фиби и нагнулась, чтобы подсунуть подушечку под ноги своей молодой барышне.

«Все это очень мило и славно, вот только не знаю, что скажут, когда она вместе с нами начнет выходить в свет. Надеюсь, Роза рано или поздно перестанет чудить», – подумала Ариадна, отправляясь восвояси – сообщать печальную новость о том, что грандиозного бала не будет, а что еще горше – Роза не привезла ни единого парижского наряда, которым можно усладить взгляд любимых друзей и вызвать их зависть.

«Ну вот, мальчиков я видела или слышала всех, кроме Чарли, а он, видимо, слишком занят. Интересно чем», – подумала Роза, поворачиваясь вспять от дверей вестибюля, куда вежливо проводила свою гостью.

Желание ее осуществилось буквально через минуту: выйдя в гостиную, чтобы решить, где лучше развесить фотографии, она увидела в одном углу дивана пару коричневых ботинок, в другом – копну каштановых волос и выяснила, что Чарли с похвальной старательностью предается безделью.

– Я услышал поблизости голос Блиш и сбежал выждать, когда она поднимется наверх, а потом устроил себе небольшую сиесту в ожидании мига, когда смогу засвидетельствовать свое почтение выдающейся путешественнице леди Эстер Стэнхоуп!^[6] – проговорил Чарли, поднимаясь и отвешивая элегантный поклон.

– Да, ее голос – это подлинный голос праздности. Ариадна продолжает по тебе сохнуть? – осведомилась Роза, вспоминая все их детские шутки по поводу неразделенной страсти.

– Ничего подобного. Фун перебежал мне дорогу, и если я не ошибаюсь, дивная Ариадна еще до зимы станет миссис Токио.

– Как, маленький Фун-Ши? Странно даже представить его взрослым и мужем – вообрази себе! – Ариадны! А она о нем ни словом не обмолвилась, зато теперь я поняла, почему она так приглядывалась к моим китайским безделушкам и так интересовалась Кантоном.

– Маленький Фун у нас теперь в полном соку и по уши влюблен в эту пышную девицу, которая по первому его требованию берется за китайские палочки. Нет нужды осведомляться о твоем здоровье, кузина, ибо алостью щек ты можешь посрамить саму Аврору. Мне бы прийти пораньше, но я подумал, что ты захочешь как следует отдохнуть с дороги.

– Я уже в девять бегала с Джейми наперегонки. А чем вы занимались, молодой человек?

– «Я спал и грезил о тебе, моя любовь»… – начал было Чарли, но Роза его прервала, вложив в свои слова как можно больше укоризны, провинившийся Чарли же стоял, глядя на нее с безмятежным удовлетворением.

– Тебе нужно было бы встать и приняться за работу, как и другим. Я чувствую себя трутнем в улье, полном очень трудолюбивых пчел, которые поутру разлетелись по своим делам.

– Все дело в том, милочка, что у меня нет никакого дела. Я, понимаешь ли, собираюсь с мыслями и украшаю всем жизнь, пока не решу, чем заняться. В семье обязательно должен быть один джентльмен, а это дело как раз по мне, – ответил Чарли, изображая упомянутого персонажа, то есть принимая томно-элегантную позу, которая выглядела бы очень убедительно, если бы не озорной блеск глаз.

– Смею надеяться, что в нашей семье джентльмены все до единого, – заметила Роза, горделиво выпрямившись – как и всегда, если кому-то случалось задеть имя Кэмпбеллов.

– А, ну конечно, конечно. Нужно было уточнить: праздным джентльменом. Видишь ли, работа на износ, которая так по душе Арчи, противоречит моим принципам. Какой в ней смысл? Деньги нам не нужны, их довольно, так чего бы не радоваться жизни и не развлекаться, сколько получится? Как по мне, жизнерадостные люди – благодетели общества в этом полном скорбей мире.

Трудно было опровергнуть это утверждение, тем более что оно исходило от приятной внешности молодого человека, выглядевшего воплощением здоровья и счастья: сидя на подлокотнике дивана, он улыбался кузине самым что ни на есть очаровательным образом. Роза прекрасно знала, что эпикурейство – не та философия, с которой следует начинать свою жизнь, но переубедить Чарли было сложно, потому что он всегда избегал серьезных тем, всегда был так жизнерадостен, что не хотелось приглушать исходивший от него солнечный свет, каковой и правда является благодатью для человечества.

– Ты так хитроумно все подаешь, что я даже не знаю, как тебе возразить, но мне все равно кажется, что я права, – серьезно произнесла Роза. – Мак не меньше твоего любит праздность, однако не предается ей, ибо знает: попусту транжирить время вредно. Он у нас умничка, будет осваивать профессию врача, хотя предпочел бы жить в окружении своих любимых книг или предаваться любимым хобби.

– Ему-то это просто, потому что он не любит общество, ему все одно: что изучать медицину, что бродить по лесу, напихав полные карманы книг замшелых философов и старомодных поэтов, – ответил Чарли, передернув плечами – и тем красноречиво выразив свое мнение касательно Мака.

– Мне все же представляется, что замшелые философы вроде Сократа и Аристотеля и старомодные поэты вроде Шекспира и Мильтона – куда более безобидная компания, чем некоторые из наших современников, с которыми водишься ты, – заметила Роза, вспомнив слова Джейми касательно всяческих буйств: Роза умела проявлять строгость, а еще она так давно не читала «мальчикам» нотации, что это показалось особенно приятно.

Чарли, однако, очень ловко сменил тему, воскликнув с тревогой на лице:

– Похоже, ты превращаешься во вторую тетушку Джейн – ведь она точно так же набрасывается на меня при любой возможности! Умоляю, не бери с нее пример, она женщина добродетельная, но, по моему скромному мнению, довольно противная.

Страх сделаться противной остановит любую девушку, и это было прекрасно известно нашему коварному молодому человеку – Роза тут же попалась в западню, потому что уж чего-чего, а подражать тете Джейн ей совсем не хотелось, при всем уважении к этой почтенной особе.

– А ты бросил живопись? – поинтересовалась она отрывисто, поворачиваясь к позолоченному ангелу фра Анджелико, прислоненному к углу дивана.

– В жизни не видел столь прелестного лица, – кстати, глаза очень похожи на твои, правда? – сказал Чарли, который, похоже, усвоил любимый трюк всех янки: отвечать вопросом на вопрос.

– Я жду ответа, не комплимента. – Роза попыталась напустить на себя строгий вид и поставила картину на место даже стремительнее, чем взяла.

– Бросил ли я живопись? О нет! Время от времени балуюсь красками, развлекаюсь акварелью, делаю набросочки, а если на меня нападает творческий стих, брожу по мастерским.

– А что с музыкой?

– Тут успешнее. Упражняюсь я редко, зато часто пою в компании. В прошлом году обзавелся гитарой и с тех пор трубадурствую напропалую. Девушкам очень нравится, да и на парней производит впечатление.

– А ты что-то изучаешь?

– Ну, на столе у меня лежит несколько томов по юриспруденции, ребята корпулентные, мудрые, и я время от времени в них заглядываю – как надоест развлекаться или родители начнут зудеть. Вот только вряд ли я в этом году продвинусь дальше «аль-ли-би». – Глаза Чарли хитровато блеснули, из чего следовало, что он время от времени пускает в ход эти познания.

– Так чем же ты занимаешься?

– Ишь какой катехизатор, провожу время с удовольствием. Нынче в большой моде домашние спектакли, и меня увенчали такими лаврами, что я серьезно задумываюсь о сценической карьере.

– Неужто? – в тревоге воскликнула Роза.

– А что в этом такого? Раз уж нельзя не работать, это ремесло не хуже любого другого.

– Для сцены нужен талант, а ты вряд ли им обладаешь. Дарованию в театре самое место, а людям посредственным лучше туда не соваться.

– Суровые слова в адрес «звезды доброй компании», к которой я принадлежу. У Мака вообще ни искорки никакого дарования, а ты им восхищаешься за то, что он решил податься в медицину! – воскликнул Чарли, сильно задетый высказыванием кузины.

– Он как минимум выбрал почтенную профессию, да и вообще, посредственный врач – это не так плохо, как посредственный актер. Впрочем, я уверена, ты говоришь не всерьез, просто хочешь меня попугать.