Кэтрин смотрела на него с неподдельной нежностью и заботой, допустив, возможно, немного банальную, но тем не менее верную мысль, насколько в подобных ситуациях мужчины бывают похожи на детей, особенно когда остаются без присмотра женщин.

– Позволь мне взглянуть, Берти! – воскликнула она.

– Нет уж, спасибо.

– Нет уж, позволь. Зачем так нелепо страдать – тебе это не подходит.

Она решительно двинулась к нему. Он дико глянул на нее, завращав глазами, – только они и были подвижны на застывшем лице. Но она слишком много значила для него. Скорчившись, как спаниель, которому грозит плетка, он снова застонал и сдался, открыв рот с темным пеньком коренного зуба, торчащим из воспаленной десны.

Убедившись в причине проблем, Кэтрин, заняла кресло на коврике у камина и сурово посмотрела на своего визави:

– Послушай, Берти, это безумие – оставлять такое. Ты должен немедленно разобраться с этим.

– Ты не умеешь, – слабо запротестовал он. – Ты не умеешь делать уколы.

– Эфир, – лаконично ответила Кэтрин.

Он побледнел под пледом, которым снова накрылся в инстинкте самосохранения.

– Эфир?

– Да, эфир, Берти!

Он сделал последнюю попытку увильнуть:

– Мне не подходит анестезия. С меня хватит и одной мысли о ней. Мне ни разу в жизни не делали анестезии.

– А теперь сделают, – сказала Кэтрин своим самым решительным и грозным тоном. – Я сейчас позвоню доктору Блейку, и тебе немедленно удалят этот несчастный зуб.

– Нет-нет. Не смей! Если мне дадут эфир, я навсегда потеряю сознание. Мне уже лучше… Со мной теперь абсолютно все в порядке. Ой! Ой!..

Он попытался приподняться в знак протеста, но очередная волна страдания подхватила его и снова усадила обратно в кресло, сокрушенного и отданного на ее милость.

Кэтрин посмотрела на своего старого друга сострадательным, но неумолимым взглядом. Затем она вышла из кабинета и спустилась в холл, где позвонила доктору Блейку, своему собственному стоматологу-хирургу, который жил тут же за углом на Квин-Энн-стрит, и попросила его немедленно прийти. Уинтеру, который маячил рядом беспокойной и бледной тенью, она велела принести горячей воды и чистых полотенец.

До прихода доктора Блейка Кэтрин оставалась в холле.

– Вы должны стоять на своем, доктор, – предупредила она его. – Никаких глупостей насчет того, чтобы отложить лечение.

– Ни за какие коврижки, мисс Лоример, – ответил он с улыбкой. – Я никогда не откладываю на завтра то, что надо сделать сегодня.

Наверху их несчастная жертва чуть ли не в прострации ожидала своей печальной участи и уже зашла в этом слишком далеко, чтобы выразить хотя бы слабый протест. На подготовку необходимой аппаратуры понадобилось не более минуты. Бертрам бросил взгляд на темные цилиндры и витки красных трубок и вздрогнул, как будто его обдало ледяным ветром.

– Вы собираетесь прикончить меня, – пробормотал он. – Я никогда не очухаюсь после этого.

– Чушь! – беззаботно сказал Блейк.

– Разве я… разве мне не нужно специальное кресло или что-то в этом роде, – запинаясь, сказал Бертрам.

– Ни за какие коврижки, – сказал Блейк еще более беззаботно. Казалось, это было его излюбленное выражение. Он лихо закатал правую манжету. – Просто ослабьте воротник и сядьте прямо.

Жуткая ухмылка расползлась по лицу Бертрама.

– «Сядьте прямо», – хохотнул он. – Если бы я не умирал, я бы рассмеялся.

Тут дверь открылась, и с важным видом вошел Уинтер, держа перед собой тазик, как лекарь-аптекарь, привыкший пускать кровь. Это стало последней каплей. Бертрам крепко зажмурился. Когда Блейк надел ему на лицо резиновую маску, он разрыдался:

– Держи меня за руку, Кэтрин. И ради бога, держи крепче.

Три минуты спустя он открыл глаза и остекленевшим взглядом уставился на Блейка, который, тихонько насвистывая, укладывал свои инструменты. Уинтер и тазик исчезли, а это означало, осознал Бертрам, что все позади – и зуб, который адски болел, и весь этот кошмар. Его охватило ощущение чуда. Он оставался недвижим, пока стоматолог не ушел.

Затем он выпрямился и посмотрел на Кэтрин с медленной улыбкой, в которой не было и намека на страдание.

– Это ты, – заявил он. Затем, дабы удостовериться, что ему полегчало, он похлопал себя по щеке, снова улыбнулся и не без смущения заметил: – Чудесная штука этот эфир. Хотя я и сам не сдрейфил, верно?

– Ты был великолепен, Берти.

– Это вряд ли… О, ладно, черт возьми, это в общем-то не самое приятное, с чем приходилось сталкиваться. Не каждому по плечу. Я имею в виду анестезию и все такое.

– Да, ты чудесно справился. Это был довольно противный зуб.

В этот момент, проследив за ее взглядом, он обнаружил зуб, лежащий рядом на столе на ватном тампоне. Он поднял его и с гордостью осмотрел.

– Так! Так! А вот и большой коренной зуб с гнильцой. Лучше тут, чем там, а, Кэтрин? Слава богу, у меня хватило духу пройти через это.

Подняв глаза, он поймал на себе ее пристальный взгляд и вдруг замер, как мальчишка, застигнутый врасплох с банкой варенья у буфета. Он виновато заморгал, лицо медленно вытянулось, затем глаза заблестели, и он с неподдельным удовольствием начал смеяться. И смеялся долго.

– О господи, Кэтрин, каким же слабаком я был! И какая же ты молодчина, что заставила меня пойти на это! Если бы не ты, я бы до сих пор корчился от боли в кромешном аду!

Он протянул руку и нажал на звонок.

– А теперь нам пора выпить чаю. Я голоден. У меня зверский аппетит. Ты не поверишь, у меня за весь день не было ни крошки во рту!

Она покачала головой:

– Нет, Берти, это мне пора выпить чаю. А тебе больше подойдет добрый питательный бульон.

– Ха! Ха! Хорошая идея. Мне нужно подкрепиться. У меня такое чувство, будто я неделю ничего не ел.

Вскоре Уинтер накрыл на стол. Обернув подбородок салфеткой, Бертрам, прихлюпывая, стал разделываться с миской бульона и вдруг заявил:

– Знаешь, Кэтрин, ты упустила свое призвание. Тебе следовало бы стать медсестрой или врачом. Нет, клянусь, ты должна была быть чьей-то женой. Моей, например. – Он энергично замахал ложкой. – Это идея. Выходи за меня замуж, Кэтрин, и сделай наконец из меня порядочного человека.

Она просто улыбнулась ему, не обратив никакого внимания на его слова, и он продолжил:

– Что же я могу для тебя сделать, если как муж я тебе не нужен? Только одно исключение – не пытайся мне что-то продать. Я все до последнего пенни вложил в свой новый спектакль.

Кэтрин глубоко вздохнула. Хотя она сама затронула бы данную тему, это его признание вкупе с благодарностью дало ей шанс, которым она не могла не воспользоваться.

– Я действительно хочу кое о чем попросить тебя, Берти, и это касается твоего нового спектакля. Дай моей племяннице, Нэнси Шервуд, роль в нем.

Бертрам отметил не столько содержание просьбы, сколько то, с каким напором она прозвучала. Он медленно дохлебал бульон.

– Хм, так вот оно что, – сказал он наконец. – Это она тебя настропалила, Кэтрин. Хитрый маленький дьяволенок.

– Она умна, Берти, – поспешно сказала Кэтрин. – И ты знаешь, что она может играть.

– Да, – признал он. – Она довольно хороша. – Он помолчал. – И она становится все раскрепощенней. На днях я слышал отзыв о ее маленьком выступлении на Би-би-си. Вокруг полно слухов. – Он снова помолчал. – Хм! Но предположим, мы немного подождем. Через год-два у нее будет больше опыта.

– Не будет ни года, ни двух, – искренне заявила Кэтрин. – Она выйдет замуж и остепенится задолго до этого. Она хочет добиться успеха сейчас – ты же знаешь, как это бывает, Берти, – добиться какого-то успеха, почувствовать, что у тебя получилось.

Он искоса посмотрел на нее:

– О да!

– Кроме того, – быстро продолжила Кэтрин, – я хочу, чтобы она вместе со мной побывала в Америке. Это связано с ее будущим, с ее счастьем, со всем, что действительно имеет значение.

Наступила тишина. Бертрам в раздумье погладил подбородок и некоторое время медлил с ответом, но наконец принял решение:

– Ладно, Кэтрин, ради тебя я сделаю это. Для нее есть хорошая роль. Она вполне подойдет Нэнси. Ее роль. Передай, чтобы завтра зашла ко мне в офис.

Лицо Кэтрин залилось румянцем. Она встала и взяла его за обе руки.

– Спасибо, Берти! – радостно воскликнула она. – Этого я никогда не забуду.

– Все в порядке. Если подумать, Нэнси составит хорошую конкуренцию Пауле Брент, которая играет главную роль.

В его нарочито небрежной манере разговора слышалось, что он рад угодить Кэтрин.

Вскоре после этого Кэтрин ушла. Она испытывала неописуемый душевный подъем по пути домой, на Керзон-стрит, намереваясь сразу же позвонить Нэнси. Ее визит в Америку приобрел новые цвета, окрасившись живым чувством предвкушения счастья. Она всегда хотела отправиться в путешествие вместе с Нэнси. И с легким сиянием в душе Кэтрин почему-то отмечала как дополнительную радость то, что Мэдден тоже поедет с ними.

Глава 7

Утро их отъезда выдалось сырым и туманным, с редкими проблесками тускло-красного солнца, которое щурилось, как усталый глаз, на краю желтого неба.

У Чарли Аптона была сентиментальная привычка провожать Кэтрин в ее трансокеанские путешествия, поэтому, когда поезд мчался в Саутгемптон по равнинам с унылыми трубами дымоходов, в забронированном купе их было четверо.

Мэдден и Аптон, сидевшие напротив друг друга, знакомились посредством вежливой беседы о достоинствах игры в американский футбол, тогда как Нэнси, повесив шубу на крючок и положив перед собой новый дорожный несессер, взволнованно просматривала иллюстрированные еженедельники в надежде найти фотоновости о своих близких знакомых или о себе самой. Для нее было разочарованием, что Бертрам и остальные участники «Дилеммы» поплывут не вместе с ними на «Пиндарике», а двумя днями позже на «Империале», более быстром и, как не преминула указать Нэнси, более красивом судне. Но теперь она это уже пережила – по ее собственному выражению, оправилась от удара.

Кэтрин была непривычно беззаботна, ее переполнял оптимизм, и она остро осознавала тот факт, очевидный, но иногда упускаемый из виду, что жить – это хорошо. Кроме того, было приятно иметь друзей – в частности, необычайно доброго Бертрама – и уезжать вместе с Мэдденом и Нэнси. Ее мысли понеслись вперед, в будущее. В ближайшие несколько недель она продаст миниатюру Брандту, покончит со своими деловыми обязательствами и увидит, как сбудутся мечты Нэнси. Вдруг ее племянница наклонилась к ней.

– Смотри, Кэтрин, – сказала Нэнси с деланым смешком. – Они и меня сюда сунули. Как по-твоему, это хорошо?

Повернувшись, Кэтрин изучила иллюстрацию, которую протянула ей Нэнси, – недавний и очень выразительный студийный портрет. Нэнси была снята в профиль, под необычным ракурсом и в поразительном освещении – подбородок вздернут, волосы откинуты назад, как у летящего Гермеса.

– Да, это ужасно здорово, – горячо признала Кэтрин. – И довольно оригинально.

– Тут дело не в тщеславии, – внезапно сказала Нэнси. – Просто я считаю, что это важно. Ну, то есть постоянно напоминать публике о себе и все такое.

Мэдден и Аптон оба восхитились фотографией, Аптон особенно отметил сходство с античным богом.

– Насчет сходства, – вмешалась Кэтрин, – очень странно, как оно получается. – Спустя мгновение она продолжила: – Например, мне говорили, что этот портрет похож на меня. Я не знаю, как такое может быть, но судите сами.

Открыв маленькую шкатулку для драгоценностей, которая лежала рядом с ней, она достала миниатюру. В неожиданно возникшей тишине Гольбейн переходил из рук в руки.

Мэдден долго смотрел на портрет, затем, глубоко вздохнув, заявил:

– Дама определенно похожа на вас, Кэтрин. И к тому же это чертовски милая вещь.

Аптон, глядя через плечо Мэддена, согласился с его мнением и добавил:

– Во сколько это обойдется какому-нибудь свихнутому американцу?

– Надеюсь, в двадцать тысяч фунтов, – улыбнулась Кэтрин.

– И я бы не сказал, что это того не стоит, – серьезно заметил Мэдден. – Тут виден настоящий класс.