Одновременно с тем на флагшток торжественно поднималось полотнище флага с пылающим алым солнцем. Поднятое над острым шпилем Красной цитадели, знамя сообщало всему городу, что Великий Иерофант пребывает в своем храме.

Это значило: солнце вновь появилось в сияющий небесах Ром-Белиата, потому что Красный Феникс и был солнцем над головою своего народа.

* * *

Не оборачиваясь, Красный Феникс сделал небрежный знак рукой, давая понять, что отпускает сопровождавших его учеников.

Яниэр остановился и еще долго стоял недвижно, склонившись в поклоне, пока фигура Красного Феникса не скрылась из виду в полумраке храмовых переходов, пока поступь его не перестала звенеть в отдалении. Затем, без разговоров и каких-либо разъяснений, отвел новоявленного младшего товарища в полупустую подсобную каморку и запер там, по всей видимости, руководствуясь принципом предосторожности: как бы подозрительный кочевник не стащил или не испортил чего-нибудь ценного в святом месте.

Довольно скоро Яниэр явился вновь и так же молча проводил его в алтарную комнату. Райар из вон рук плохо разбирался во внутреннем устройстве храмов, но, кажется, это было главное помещение для священнодействий, святая святых. По крайней мере, здесь находился большой алтарь.

Красный Феникс успел сменить дорожные одежды на титульное жреческое одеяние; на челе его сиял традиционный головной убор Великого Иерофанта, похожий на венец из огня.

Райар с тревогой всмотрелся в необычный предмет в руках того, кто по прихоти злой судьбы должен был стать его наставником. На конце продолговатого железного прута красовался знакомый узор солнца, того самого алого солнца, что плескалось сейчас снаружи – на высоком флагштоке, на сахарной ткани знамени. Вероятно, такое изображение закатного солнца – личный знак Красного жреца.

Кочевник прекрасно знал готовившуюся процедуру: в их племени подобным образом клеймили жеребят на втором году жизни. Уж не собирается ли проклятый заклинатель заклеймить его самого, как несмышленое бессловесное животное? Какой позор!

На алтаре расцветали языки священного солнечного огня. Его светлость мессир Элирий Лестер Лар чинно ступил к пламени и, величественно произнеся что-то нараспев, сделал небольшой надрез на ладони. Красивой краской цвета киновари на узких ладонях его были нарисованы раскрытые глаза, и прокол пришелся аккурат на зрачок. Несколько капель вытекли и тягуче упали в огонь, накормив его силой.

Пораженный до глубины души, Райар увидел, как, приняв предложенную жертву, пламя в мгновение ока поднялось высоко и увеличилось в несколько раз, похожее на тысячелепестковый бутон лотоса. Темный кроваво-красный цветок созревал и распускался у него на глазах, а в воздухе, посреди специфической смеси запахов удушливых ритуальных благовоний, воска и горячего лампадного масла, отчетливо потянуло свежим цветочным ароматом.

Скупым и точным движением Красный Феникс опустил тавро в огонь и выждал несколько томительных мгновений, пока металл печати не раскалился добела, а по рукояти не начали виться хищные красные стебли огненного цветка, которые, к изумлению Райара, не обжигали наставнику руки.

Удостоверившись, что все готово, Красный Феникс вытащил из пламени подготовленное орудие пытки и приблизился. Райар невольно отметил высокие породистые скулы, холодные глаза – зимний штормовой океан. Безо всяких эмоций на лице в этот миг Красный Феникс являл собою странный облик рафинированного экзекутора.

Райар в бешенстве стиснул зубы, давно смекнув, к чему идет дело. А дело было – дрянь. Увы, что-то непостижимым образом удерживало его на месте, не давая защищать себя или хотя бы постыдно бежать прочь. В те далекие времена кочевник еще не был знаком с древним искусством духовного пленения, но прозорливо подметил: с первого взгляда невзлюбивший его Яниэр стоит прямо за спиной и, вероятно, сделал с ним что-то такое, что не давало пошевелить даже пальцем!

Ненависть к жестокому Красному Фениксу и невыносимая ярость от осознания собственного бессилия затопили и переполнили чашу сердца. Как смеет надменный ублюдок учинять подобные пытки и унижения? Как смеет он…

Боль прервала поток гневных мыслей. Вновь произнеся неведомые слова на своем птичьем языке, Красный Феникс плотно прижал переливавшуюся духовным цветом печать к телу парализованной, не способной сопротивляться жертвы.

Проклятье! Райар думал, что подготовился к боли, но оказалось – не настолько. В тот же миг красное солнце вспыхнуло на коже, похожее на яркого ядовитого паука. Огненный паук немедленно впился в глотку, когтистыми суставчатыми лапами вцепился в измученную шею, с которой не сошли еще следы жестоких поцелуев, оставленных Хвостом Феникса.

Крик умер в груди, так и не родившись. Связавшие Райара незримые путы были так крепки, что не позволяли даже разжать губ и, казалось, он вот-вот захлебнется собственным напрочь сбитым, сумасшедшим дыханием… безмолвной бранью… а может быть, и кровью. Отчаяние и злость сплелись в диковинный клубок. Находясь под безжалостным контролем техники пленения Яниэра, Райар случайно прикусил язык, и теперь во рту разливался терпкий привкус соленой горечи.

Брови Красного Феникса сошлись на переносице, когда он вновь увидел в залитых болью золотых глазах не страх, но – все ту же лютую ненависть к себе, которая, против ожидания, только возросла. О, то была чистая, ничем не замутненная ненависть! Взгляд Райара неожиданно отыскал свою цель и прошел навылет, как золотая стрела.

– Мужество, достойное лучшего применения… – едва слышно прицокнув языком, пробормотал Красный Феникс и отвернулся. Удивительное дело: дикая боль прорастающей печати, которая сломала бы и опытного жреца, как будто дала обратный эффект и только многократно усилила волю Райара.

Но самому Райару казалось: сейчас он умрет. Солнце встало ему поперек горла, не давая вдохнуть. Сердце поднялось и яростно билось, кажется, прямо в этом израненном пыткой горле. Оно кипело и бушевало, не желая сдаваться, отказываясь умирать. Дух Райара был силен.

– Довольно, – задумчиво приказал его светлость мессир Элирий Лестер Лар куда-то в алтарный полумрак. – Отпусти моего звереныша.

Как только по милости Совершенного тело его получило свободу, Райар почувствовал, насколько оно ослабело от боли. Руки дрожали, ноги предательски подкосились, и он наконец закричал, почти с облегчением закричал, падая перед Красным Фениксом ниц на холодные храмовые плиты – и оставаясь лежать. Полная священного цвета кровь смыла проклятия, которые он собирался произнести.

Величественно расцветал и наливался багровым глубокий ожог могущественной печати контроля. Длинные, острые как пики, лучи Запертого Солнца вольготно растекались на горле – выжигая прошлое, выжигая все, что было прежде, и все, что могло быть после…

Отныне и навеки делая рабом того, кто больше всего на свете любил свободу.

Глава 9. Дракон поднимает голову. Часть 1

Эпоха Черного Солнца. Год 359.

Сезон дождевой воды

Ветер отважно расчесывает длинные ветви ив.

День восьмой от пробуждения

Бенну. Цитадель Волчье Логово

*черной тушью*

Наступил второй сезон весны, и всю ночь влажно шелестел дождь.

Это хорошо – в прежние дни Учитель любил слушать нежную музыку дождя. Привычные, обыденные сцены будут успокаивать и вселять уверенность, когда вокруг незнакомый мир. А еще минувшей ночью Учитель снова снился ему мертвым – и вот это уже плохо.

Не в силах проснуться и разорвать липкие путы кошмара, Элиар барахтался в них всю ночь, а наутро немедля отправился в Красные покои – удостовериться, что все в порядке.

Поразительно, как ярко может видеться то, что случилось много лет назад. Изо всех сил старался он стереть из памяти тот роковой час, то выражение лица Учителя, но все напрасно. Год за годом приходили сны, и сюжет их был один, один и тот же.

Засыпая, Элиар в который раз видел, как горит Красная цитадель, как плещется повсюду, от основания до шпилей самых высоких башен, смертоносное алое пламя, погубившее весь штурмовой отряд – хватило сил защитить барьером только самого себя.

…Как тело Учителя вновь и вновь распростерто на алтаре – священное тело, неповрежденное магическим огнем.

Как снаружи крупными хлопьями падает густой снег, как неостановимо заходит солнце на его глазах, последнее солнце эпохи, – и мир разлетается на осколки, перестает существовать во тьме и снеге.

Никак не мог позабыть он проклятый снег – большую редкость в Ром-Белиате, собранном из цветов и бризов, из морской пены и легких весенних туманов, то и дело наползающих с побережья. Снег в том году выпал особенно неожиданно, уже на пороге весны. И мир перевернулся, опрокинулся навзничь, вывернулся наизнанку вместе со странным внеурочным снегом, который все летел и летел куда-то ввысь, будто подкинутый ради забавы чьей-то жестокой рукою.

Двуликий, двуединый Ром-Белиат, смотрящий одновременно на восток и на запад, в прошлое и в будущее… весь этот город был об Учителе. Как раньше он не понимал этого? Огромный восьмивратный Бенну также основал Красный Феникс, но сияющий янтарный город, Вечный город, увы, – его нелюбимое дитя. Сердце Учителя всегда было здесь, среди вольных морских ветров, в узкой бухте Красного Трепанга.

Элиар покачал головой. О чем только думал он тогда? Глупым было само решение напасть на закате, когда цвет крови жреца Закатного Солнца достигает апогея. Но, к сожалению, больше не оставалось возможности ждать: с наступлением ночи должны были прибыть основные силы – гвардейские части армий из Бенну во главе с самим Игнацием, Золотой Саламандрой храма Полуденного Солнца. К тому времени Ром-Белиат окончательно заблокировали с суши, и снабжение осажденных полностью перешло на флот под командованием Аверия. Город был осажден, и вскоре войска Бенну его возьмут.

Учитель принял решение остаться в Запретном городе, невзирая на грядущий штурм, во время которого несокрушимая оборона Ром-Белиата была обречена пасть. Как это в его духе – упрямо, надменно и пренебрежительно к врагам.

…Красная цитадель встретила их темнотой и тишиной. Это изрядно походило на ловушку, и, по сути, ею и оказалось.

Темнота в мгновение ока расцвела красными огнями.

Взрывались снопы алых искр, камни под ногами текли от жара, залитые кровавыми отблесками. Воздух горчил и стоял в глотке, как жгучий ком, который невозможно проглотить. Пламя обжигало. Пламя вставало высоко, плыло над самой его головой, словно соцветия красной вишни, чтобы нести только смерть. Пламя полыхало, как гравировка на лезвии верного Когтя Дракона, дрожавшего от переполнявшей клинок ярости. Казалось, ничто в мире не сможет унять и остудить этот злой огонь: тот снова и снова бился об его барьер, разлетаясь убийственными фейерверками.

Но цитадель оказалась пуста. Очевидно, Учитель поручил Яниэру спасти остатки жрецов и, скорее всего, сам ушел вместе с ними, воспользовавшись способностью Первого ученика к перемещениям. Оставался вопрос: кто и зачем в таком случае поддерживает защитный магический огонь? Все происходящее казалось крайне странным.

Когда же наконец он добрался до святилища, пламя вдруг опало, и мир потерял последние остатки смысла и тепла.

Красные и белые краски смешались. Последние осколки священного цвета вместе с душою Учителя, которую он упустил, разлетались по миру в кровавой метели из лепестков. Воистину «Цветы зимней вишни таят в себе снег», как провозглашает второе имя Красного Феникса. Винные лепестки вишни осыпались снаружи во тьме и ветре, в белой пелене снега, в алой ночи, не видимые никем, и это сводило с ума.

Учитель ушел по ту сторону заката и сделался недосягаем.