Что же касается того, что Иосиф утверждает, что он принадлежит к царскому роду со стороны матери, а из текста следует, что на самом деле речь идет о предках отца, то и в этом на самом деле нет никакого противоречия. Как известно, Тора^[14] запрещает коэну жениться на разведенной, блуднице, прозелитке или дочери коэна, рожденного от запретного ему брака, и в связи с этими ограничениями коэны предпочитали жениться на двоюродных и троюродных сестрах и племянницах. Таким образом, вполне возможно, что к роду Хасмонеев относились как мать, так и отец Иосифа.

На самом деле вопрос заключается не в том, насколько верно представил Иосиф Флавий свою генеалогию в «Жизнеописании», а в том, насколько он преувеличил значение принадлежности к коэнам для положения в обществе в современную ему эпоху.

Судя по всему, Флавию, по понятным соображениям, очень хотелось представить еврейское общество как иерократию, в которой священники играют роль правящего класса. Но из Талмуда и дошедших до нас других источников того времени ясно следует, что авторитет коэнов к концу I века до н. э. – началу I века н. э. был в народе в значительной степени подорван. Избранные в Синедрион (Сангедрин) за свои познания в Торе, умение толковать ее законы и применять их на практике «хахамим» – мудрецы – пользовались куда большим почетом, чем входившие в него урожденные священнослужители – главы тех самых 24 смен Храма, сформировавшие, по сути дела, храмовую олигархию.

Уже за столетие до рождения Иосифа председателем Синедриона отнюдь не обязательно должен был быть первосвященник. Так, в 38–32 годах до н. э. главами Синедриона были мудрецы Автальон и Шемая, которые вели свое происхождение от прозелитов – принявших иудаизм потомков ассирийского царя Санхерива, угнавшего в плен десять колен Израиля.

Однажды, рассказывает талмудический трактат «Йома» (71б), когда огромная толпа, сопровождавшая первосвященника после окончания службы Йом Кипура (Судного дня), увидела Шемаю и Автальона, народ оставил первосвященника и окружил двух мудрецов.

Уязвленный столь откровенным пренебрежением, первосвященник крикнул мудрецам, намекая на их нееврейские корни: «Проходите с миром, чужеземцы, своей дорогой!»

«Есть чужеземцы, которые стремятся к миру, следуя дорогой первосвященника Аарона, и есть потомки Аарона, которые пренебрегают его дорогой», – ответил на колкость Шемая, и, судя по всему, этот ответ был воспринят толпой с восторгом.

В первой половине I века н. э. этот процесс лишь усилился. Роль мудрецов, происходивших из разных слоев общества, непрерывно возрастала, приведя к появлению института раввинов.

В то же время принадлежность к потомственным священнослужителям, да еще и родство с Хасмонеями, вне сомнения, давали ребенку из такой семьи возможности, которых по определению не могло быть даже у выходцев из богатых семей «обычных евреев», не говоря уже о бедняках. И прежде всего открывали перед ним едва ли не с рождения двери в Иерусалимский Храм, а значит и путь к карьере внутри храмовой иерархии, которая могла в итоге привести его на пост первосвященника, члена и даже главы Синедриона или на какую-либо другую весьма значительную должность.

* * *

Отец Иосифа Маттитьягу, которого близкие называли просто Мати или Матей, был не только знатным, но и состоятельным человеком, что было отнюдь не само собой разумеющимся. Закон запрещал левитам и коэнам владеть землей; существовать они должны были на десятину, то есть на пожертвования, но на всех десятины, естественно, не хватало. Многие коэны жили в крайней бедности, зарабатывая на жизнь поденной работой или тем или иным ремеслом. В Иерусалиме большинство из них показывалось лишь на праздники Песах, Суккот и Шавуот, когда предписывалось совершать паломничество или когда приходило их время служения.

Однако были среди коэнов и настоящие богачи, преуспевшие в торговле, сумевшие скопить деньги на покупку земли или получившие ее от бедняков в качестве компенсации за неуплату долга.

Судя по всему, запрет на приобретение священнослужителями земельных участков начал нарушаться еще в период Вавилонского изгнания (597–539 годы до н. э.), когда многие земли продавались их хозяевами за бесценок. Именно в эти дни, к примеру, пророк Иеремия, бывший коэном, приобрел большой земельный участок в расположенной неподалеку от Иерусалима деревне Анатот – чтобы продемонстрировать этой покупкой неколебимую веру в то, что евреи рано или поздно вернутся на родину и отстроят Иерусалим. Владел такими земельными наделами и отец нашего героя.

Здесь в Иерусалиме, который евреи называли «пупом земли» и центром мира, и прошли детство и отрочество Иосифа и его старшего брата, носившего то же имя, что и отец. Дома коэнов располагались в Верхнем городе, считавшемся привилегированным кварталом, в который бедняки могли попасть только в качестве водоносов, метельщиков или другой прислуги.

Некоторые из этих домов в наши дни тщательно изучены. Обычно они почти мгновенно опознаются археологами как дома священнослужителей – по множеству ритуальных бассейнов («микваот») внутри дома и обилию каменной мебели и утвари. Объясняется это просто: каждый коэн должен был жить в постоянной готовности быть вызванным в Храм для служения, а для этого он должен был находиться в состоянии ритуальной чистоты, то есть омываться в микве после близости с женой, случайного прикосновения к какой-либо скверне и т. д., – отсюда и непременный в таком доме ритуальный бассейн, иногда и не один. Ну а так как камень – это один из немногих материалов, через которые не передается ритуальная нечистота, то именно из камня в домах коэнов делались лежанки, скамьи и другие предметы мебели.

Особняки коэнов – членов храмовой олигархии – и других богатых иерусалимцев отличались изысканной архитектурой. Они и сегодня поражают своей красотой и размерами. Площадь некоторых составляет порядка 600 квадратных метров; их стены украшены фресками, а полы – изысканной мозаикой. В каждом таком доме был туалет с помещенным над выгребной ямой каменным или мраморным вполне удобным унитазом.

С Верхнего города хорошо просматривался остальной Иерусалим, который Иосиф вслед за многими своими современниками считал самым красивым и богатым городом мира. И у него были на то основания.

По своему значению Иерусалим, наряду с Римом, Александрией и Афинами, входил в четверку главных городов Римской империи, подмявшей под себя огромные пространства в Европе, Азии и Африке. Население Иерусалима без учета паломников в тот период составляло порядка ста тысяч человек. По этому показателю он, безусловно, уступал Риму, однако его изумительная красота, многократно усиленная стараниями Гордоса (Ирода) Великого не оспаривалась никем. Именно Ирод построил в Иерусалиме великолепные стадион, амфитеатр и ипподром, без которых, с точки зрения жителей эллинистического мира, ни один населенный пункт не мог считаться полисом – городом в полном смысле этого слова. Но помимо этих важнейших атрибутов полиса Ирод возвел в своей столице и множество других архитектурных шедевров.

Вероятно, из родительского дома Иосифа была отлично видна Антония – располагавшаяся на скале в северо-восточной части Иерусалима бывшая резиденция Хасмонеев, капитально перестроенная Иродом в 35 году до н. э. Антония поражала не только мощью, но и красотой двойных каменных стен, а также четырех высившихся по углам башен. Высота трех из них составляла 25, а четвертой – 35 метров.

В дни Иосифа в Антонии размещался римский гарнизон – из крепости хорошо просматривалась значительная часть города, и в ней без труда можно было разместить больше двух тысяч воинов. В самом дворце располагались сотни залов и комнат, каждая из которых отличалась своими особыми фресками и особым убранством; вся мебель и домашняя утварь в этих залах была сделана из полудрагоценных и драгоценных камней, золота и серебра. Были здесь и внутренние дворики, и обеденная зала, в которой были свободно расставлены сто кушеток, а в подвальных помещениях располагались склады с запасами питья и продовольствия, а также тюремные и пыточные камеры. Под землей же тянулся ход из Антонии на территорию Храма, который в случае войны должен был стать следующим форпостом обороны.

Хорошо был виден из Верхнего города и Храма и другой дворец Ирода, также представлявший собой «город в городе». Он был окружен мощной стеной высотой 15 метров и состоял из комплекса зданий, с сотнями комнат и галерей, полы которых были выложены искусной мозаикой, стены либо расписаны фресками, либо облицованы мрамором и инкрустированы драгоценными и полудрагоценными камнями. При этом в каждой комнате можно было найти дорогую золотую, серебряную и стеклянную утварь.

Между различными зданиями дворца тянулись уютные скверы с беседками, множество купален и бассейнов, украшенных медными скульптурными композициями, из которых била вода.

И все же главной драгоценностью Иерусалима, да и всей восточной части Римской империи был, безусловно, Второй Иерусалимский Храм, отстроенный тем же Иродом с таким великолепием, что он во многом не уступал Первому Храму, построенному царем Соломоном.

«Внешний вид храма представлял все, что только могло восхищать глаз и душу. Покрытый со всех сторон тяжелыми золотыми листами, он блистал на утреннем солнце ярким огненным блеском, ослепительным для глаз, как солнечные лучи. Чужим, прибывавшим на поклонение в Иерусалим, он издали казался покрытым снегом, ибо там, где не был позолочен, он был ослепительно бел. Вершина его была снабжена золотыми заостренными шпицами для того, чтобы птица не могла садиться на храм и загрязнить его. Каменные глыбы, из которых он был построен, имели до сорока пяти локтей длины, пяти толщины и шести ширины. Перед ним стоял жертвенник вышиной в пятнадцать локтей, тогда как длина и ширина его были одинакового размера в пятьдесят локтей» – так опишет Иосиф Храм в «Иудейской войне» (ИВ, 5:5:6).

Сегодня уже немногие сознают, что большая часть наших знаний об Иерусалиме и Втором Храме, да и обо всей жизни древней Иудеи дошла до нас, в сущности, благодаря отменной памяти и наблюдательности маленького коэна Иосифа сына Маттафии, который увековечит их в своих книгах.

Храм был не только средоточием религиозной жизни еврейского народа, но и его главным духовным, культурным и административным центром, причем поистине гигантским. По оценкам историков, в нем на разных работах ежедневно было занято порядка 25 тысяч человек. Это были не только коэны и левиты, но и многочисленный обслуживающий персонал и подсобные рабочие.

В Храме располагались большие загоны для предназначенного в жертву скота, склады с запасами необходимых для священнослужения дров, муки и оливкового масла; гигантская казна и сокровищница, в которую складывались жертвоприношения евреев, устремлявшихся в Иерусалим со всех концов известного тогда мира; колоссальный архив и библиотека.

Наконец, на территории Храма заседал Синедрион, бывший, как уже сказано, высшим судебным и законодательным органом, определявшим практически все стороны повседневной жизни еврейского народа и возглавлявшийся «наси» – президентом, или, если угодно председателем Верховного суда.

Просторный зал заседаний Синедриона заканчивался большим полукругом, вдоль которого сидели семьдесят его членов, возглавляемые председателем – такая форма позволяла судьям видеть друг друга в момент обсуждения. Перед судьями стояли три ряда кресел, которые занимали «талмидей-хахамим» – буквально «ученики мудрецов», то есть мудрецы – кандидаты в члены Синедриона, следившие за всеми его обсуждениями и имевшие право высказать свое мнение, если они считали это необходимым.

У каждого талмид-хахама было свое место, четко определенное место, обозначавшее одновременно весомость его мнения. Когда приходило время сменить члена Синедриона, то брали одного из кандидатов из первого ряда. При этом один из кандидатов из второго ряда переходил в первый, а из третьего – во второй. Тем временем выбирали из народа следующего кандидата в члены Синедриона, причем он не обязательно занимал кресло выбывшего – его место в ряду определялось его знаниями и заслугами перед обществом.