Хэторн пожелал узнать, каким образом Титуба перемещалась по окрестностям. «Я сижу на палке, Гуд и Осборн – сзади», – объяснила она. Они втроем держались друг за друга. Нет, она не может сказать, летели они сквозь деревья или над ними – все происходило слишком быстро. Время и расстояние вообще не играли роли. Видимо, Титуба была миниатюрной женщиной: она несколько раз просила судей поверить, что Гуд и Осборн силой принуждали ее к полетам. Заодно Титуба прояснила еще пару загадок. Тот волк, который преследовал Элизабет Хаббард? – трансформировавшаяся Сара Гуд. Покрытая мехом тварь с крыльями и длинным носом, которая грелась у очага Пэррисов? – Сара Осборн. Она уверяла, что не знает слов, чтобы описать это существо, но справилась прекрасно. Она не может назвать подручного высокого посетителя, но знает женщину из Бостона – потому что узнала ее капюшон с белой полосой. Титуба не скупилась на визуальные подробности и не колеблясь отвечала на все вопросы Хэторна. Если он упоминал какую-нибудь книгу, она тотчас ее описывала. Если он спрашивал про дьявольские обличья, она охотно о них рассказывала. У нее было целое утро, чтобы пообщаться с Гуд и Осборн. У нее были недели, чтобы наблюдать за Бетти и Абигейл, беспокоиться и заботиться о них. Она обожала девочек и уважала хозяина, слегка его побаиваясь: священнослужителю надлежало внушать больше любви, чем страха, своим детям и больше страха, чем любви, своим слугам [16]. Титуба отчаянно нуждалась в том, чтобы вопрос скорее решился. Ее жизнь грозила вот-вот в корне перемениться. В течение всего этого представления никто не вздремнул ни на секунду. Только в самом конце девочек снова начало колотить. «Ты видишь, кто это с ними делает сейчас?» – спросил Хэторн. Сара Гуд, уверила его индианка. Девочки согласились. Они продолжали стенать, но Титуба как будто потеряла дар речи. Она не могла больше сложить ни одной фразы. «Я теперь слепа, я не могу видеть», – объявила она, и слушание 1 марта завершилось молитвой.

К вечеру Титуба и Сара Осборн уже сидели в салемской тюрьме. Этот день всех выбил из колеи. За отбытием судей последовали более обыденные дела. Назначенное на час дня собрание началось с опозданием. Жители деревни все еще спорили о своих обязанностях перед городом. Противоречия, решили они, остаются неразрешимыми. Фермеры постановили ходатайствовать в суде о полной автономии и назначили для этого специального констебля. Также они проголосовали против предложения города пожертвовать средства дорожного фонда на поддержку деревенской бедноты. Такую роскошь, как благотворительность, деревня позволить себе не могла.

А вечером, когда стемнело, двоих приятелей, бондаря и разнорабочего, напугал неясный, настойчивый и какой-то потусторонний звук. Подойдя ближе, Уильям Аллен и Джон Хьюз обнаружили на земле «странного и необычного зверя» [17]. Когда они еще приблизились, он растворился в серебристом лунном свете, а на его месте материализовались две или три женские фигуры, сразу же улетевшие в ночь. Примерно в это же время в поместье у доктора Григса заволновалась проходившая там лечение Элизабет Хаббард. «Сара Гуд стоит на столе рядом с тобой!» – крикнула она Сэмюэлу Сибли, мужу уже знакомой нам Мэри, который навещал там больную. Поразительно, но Гуд была босиком, с голыми ногами и голой грудью. «Я убью ее!» – взревел Сибли, хватая свою прогулочную трость. Этой тростью он ударил призрачную попрошайку по руке. Рассказ Хаббард легко подтвердился: констебль Джозеф Херрик тем вечером привел Сару Гуд на свою ферму, чтобы назавтра переправить ее в тюрьму Ипсвича. Каким-то образом вспыльчивая заключенная умудрилась проскочить мимо охранников и выскользнула в темноту, прихватив с собой своего ребенка, но оставив ботинки и чулки. Утром жена Херрика обнаружила глубокие порезы на руке Гуд, от локтя до запястья. Накануне вечером ничего подобного не было. Удары трости Сибли, очевидно, достигли цели.

Заместитель Херрика наверняка с облегчением избавился в Ипсвиче от этой подозреваемой – за несколько часов пути она его измотала. Сара Гуд сидела на подушке за седлом и очень мешала двигаться вперед. Трижды она спрыгивала с лошади и пыталась сбежать. Я не ведьма, всхлипывала она, и никогда в таком не признаюсь. У них есть только слова Титубы. Абсурдно верить ладно говорящей рабыне, возмущалась Гуд и одновременно боялась, что кто-нибудь действительно может ей поверить. Она проклинала магистратов. Испуганная, сбитая с толку, она пыталась покончить с собой. Сложно было сказать, кого больше ужаснуло гипнотическое выступление Титубы. В среду 2 марта власти заключили Гуд в ипсвичскую тюрьму – весьма нездоровое место даже по ее невысоким стандартам, грязное и зловонное. Вечером Джон Хьюз гостил у четы Сибли, где наверняка обсуждались выходки Сары и его встреча с крылатой тварью. Он ушел около восьми, и в дороге до дома его сопровождал незнакомый белый пес. Хьюз запер двери, лег в кровать – и яркая вспышка осветила его комнату, после чего рядом с изножьем обнаружился толстый серый кот. Двадцатидвухлетний бондарь Уильям Аллен тоже провел беспокойную ночь: слабо светящаяся Сара Гуд внезапно опустилась на его кровать, сев прямо ему на ноги. Когда он дернулся, она исчезла, и свет исчез вместе с ней. Такое ощущение, что Титуба посредством своей речи распылила в воздухе какие-то галлюциногены. Именно это жуткое психоделическое признание, а не вошедшее в легенду вуду стало ее вкладом в события 1692 года.

Кого на следующий день могла обнаружить у себя в комнате Энн Патнэм – младшая, как не Дороти Гуд, пятилетнюю дочку бродячей Сары? Этот крошечный бесенок колотил, царапал и душил Энн, требуя подписать дьявольский пакт. А тем временем Хэторн продолжал допрашивать подозреваемых в тюрьме, где Титуба продолжала изливать откровения. Это длилось четыре дня. Дошла она и до соглашения с дьяволом. «Он мне сказать, он Бог, и я должна ему верить и служить ему шесть лет, и он даст мне многие хорошие вещи», – поведала она [18]. Что еще он говорил, спросил Хэторн, фактически предлагая ей ответ: вот оно, первое упоминание о сатанинской сделке. Он также предлагал признаться в договоре с дьяволом Гуд и Осборн, но они все отрицали. «Он сказал, что тебе нужно что-то подписать? Он дал тебе какую-нибудь бумагу?» – спрашивал судья Титубу. Да, он это сделал. Она ему ответила, что не может принять его как Бога, и попыталась убежать наверх и рассказать все преподобному Пэррису, но посетитель не позволил. Он приходил с подручными. Он велел ей мучить девочек. Он так все подстроил, что Пэррис не мог видеть ни его, ни Титубу – известный трюк. Индианка хорошо знала Библию и ориентировалась в системе образов; если она и не была покорной, то точно понимала, как выглядит и звучит покорность. В свой следующий визит – обычно дьявол являлся во время молитвы – он достал из кармана книжку, чтобы она написала там свое имя. Ее спасла миссис Пэррис, позвавшая в этот момент из соседней комнаты. От Титубы требовалось расписаться кровью, хотя она и путалась насчет того, как именно это должно было происходить. Сколько подписей уже стояло в книге? Рабыня знала в точности: девять, красным и желтым, она отчетливо видела подписи Сары Гуд и Сары Осборн. В тюрьме Гуд подтвердила, что подпись принадлежала ей. Осборн только презрительно фыркнула, услышав это.

Перед первым показанием Титубы, рассказывала она, высокий снова появился и предупредил, что она должна молчать. Пророни она хоть слово, и лишится головы. Назови она другие имена – и ей конец. Она начала нести какую-то бессвязную чушь – по крайней мере, так записано в протоколе допроса. Может она хотя бы сказать, где эти девятеро живут? «Да, кто в Бостоне, а кто здесь в округе, но он бы мне не говорил, кто эти люди были», – отвечала Титуба. Это звучало тревожно, как и подписи кровью, и намек на заговор. Эта индианка видела нечто такое, о чем слышал и во что верил каждый в деревне: настоящий договор с дьяволом [19].

Джон Хейл, вдумчивый пастор из Беверли, жил в шести с половиной километрах от деревни. Повидавший и повешения, и тюремные допросы, он разбирался в ведьмах. Он наблюдал за первыми припадками девочек в пасторате, был на подхвате, когда Хэторн отправил Титубу в тюрьму. Магистраты допрашивали ее четыре раза, гораздо активнее, чем других подозреваемых. Три человека вели подробные записи: от них требовалось не пропустить ни слова из ее лихорадочных речей. Титуба настаивала, что она не ведьма, хотя раньше и работала на одну. Хозяйка научила ее распознавать ведьм и избегать их чар (этот урок она, видимо, забыла). В тюрьме у нее на теле искали – и в конце концов нашли – подозрительные отметины. Если от нее пытались узнать больше, она – в присутствии Хейла и судей – начинала корчиться и пронзительно кричать: это подручные дьявола мстили ей за предательство.

Через неделю после ареста Сару Гуд с младенцем, Сару Осборн и Титубу перевели для ожидания суда в бостонскую тюрьму. Несмотря на то что в этот раз никто не пытался спрыгнуть на ходу с лошади, это путешествие заняло целый день. Учитывая взаимные обвинения, атмосфера, надо полагать, была напряженной. Пункт назначения, тюрьма Бостона с ее смрадным воздухом, грязными полами и полчищами вшей представляла собой «могилу для живых» [20]. Джон Арнольд, бостонский тюремщик, отличался жестокостью, и, как говорили, был непреклонным, как кандалы, в которые он заковывал подозреваемых. Замков на цепях не было: только кузнец мог расковать узников. При этом Арнольд открыл счета для нужд женщин, и скоро уже покупал одеяла для младенца, помещенного в каземат. Цепи свидетельствовали как о сверхъестественной силе этих женщин, так и о недостатках тюремной системы Массачусетса. Считалось, что ведьмы могут контролировать своих жертв жестами: следовательно, не сможет двигаться – не будет и колдовать. Побеги из тюрем, однако, случались с поразительной регулярностью [21]. Ипсвичский заключенный спокойно уходил, просто поднимая доски у себя над головой. Сокамерники в Салеме как-то вынесли не только дверь, но и целую стену исправительного учреждения. А за год до этого двое сидельцев попросили кувшинчик пива. Когда жена тюремщика его принесла, они уже плыли к свободе на каноэ.

Если Титуба сама верила в собственные показания, то наверняка была в ужасе. Даже крепкие тюремные стены не могли защитить ее от высокого незнакомца и его обещания лишить ее головы. Ее слова не вызывали у судей сомнений. Она страдала из-за своего признания. Она раскаивалась. Давала абсолютно точные детали: они полностью совпадали с показаниями околдованных. Титуба к тому же была последовательна от начала и до конца. «Мы думали, что если бы она лгала, то не могла бы так четко помнить все свои ответы», – позже объяснял Хейл [22]. Лжецу, думали они, нужна более цепкая память. Титуба хорошо усвоила все уроки Пэрриса, пусть даже в ее пламенном рассказе нельзя не заметить недостаток набожности: Бога она упомянула лишь однажды [23]. Она отлично держалась для человека, мечущегося между безжалостным инквизитором и дьяволом-головорезом. Ирония в том, что все могло повернуться совершенно иначе, будь она менее покладистой. Мало кто признавался в ведовстве. Признания Титубы – убедительные, исчерпывающие и фантастически красочные – изменили все. Они дали властям сигнал: вы на верном пути, парни. Удвоив количество подозреваемых, они подчеркнули необходимость срочного расследования. Они представили публике весьма опасного «работодателя». «И тогда, – спокойно писал Хейл о происшествии, которое тогда казалось скромным, локальным и (при участии старшего городского пастора) обычным до скуки, – дело пошло» [24].

Что именно представляла собой ведьма? Любой житель Новой Англии в XVII столетии мог дать ответ. Несмотря на взаимную враждебность, Хэторн и Корвин, официальные лица в суде, обвиняемые и обвинители – все представляли себе одинаковую фигуру, такую же для них реальную, как февральские наводнения, хотя и бесконечно более вредоносную. Прямо или косвенно их представление основывалось на трудах Джозефа Гленвилла, выдающегося английского академика и натуралиста. Этот выпускник Оксфорда, обладавший неоспоримым авторитетом, совершенно точно доказал существование ведьм и колдовства. Вот его определение: «Ведьма – та, кто делает (или предположительно делает) странные вещи, выходящие за известные рамки искусства и обычной человеческой природы, путем заговора со злыми духами» [25]. Сотрудничество с последними давало им силу, чтобы превращаться в кошек, волков, зайцев. Они питали особую любовь к желтым птицам. Ведьмаком мог быть и мужчина, но намного чаще встречались ведьмы-женщины. Английская ведьма обладала целым демоническим зверинцем помощников (так называемых фамильяров): ее могли сопровождать кабаны, черепахи, ласки. Предпочтение отдавалось кошкам и собакам, но всеобщими любимицами были жабы. Литература о колдовстве так и кишит этими земноводными: жабы сожженные, взрывающиеся, танцующие, стонущие, домашние, наполняющие собой горшки, рождающиеся у людей, скрывающие в себе кошек. Шестнадцатилетняя служанка, уронившая толстую жабу в хозяйский кувшин с молоком, донесла до своих работодателей весьма недвусмысленное послание, как и намеревалась [26].