Вероятно, именно тогда – слова прилетали со всех сторон – племянница Пэрриса и Энн Патнэм – младшая подались вперед, чтобы ударить обвиняемую. Кулак Абигейл волшебным образом разжался в воздухе. Кончики ее пальцев скользнули по капюшону женщины, и девочка взвыла от боли. Пальцы были обожжены! В дальнейшем, когда эти две юные особы не бились в припадках, они переключали внимание аудитории с Джона на других: «Смотрите! У нее сейчас случится припадок!» – объявляли Абигейл и Энн, и у пораженной действительно случался припадок. В другой раз они предупреждали: «Сейчас мы все упадем!» – и семь-восемь девочек в бреду грохались на пол. За эту пророческую силу подружек скоро назовут «девочками-провидицами» [58]. Вот они показывают на деревянную балку под потолком: на ней балансирует Элизабет Проктер, жена колдуна. А скоро, предупреждают они, сам Проктер, который называл их заявления форменной чепухой, заставит метальщицу муфт Вирсавию Поуп взлететь. И в тот же момент ноги Поуп оторвались от пола. Что ты на это скажешь, грозно спросил Данфорт у Джона Проктера, внезапно ставшего подсудимым. Не дав ему ответить, Абигейл указала на двух женщин постарше. Проктер собирается напасть на них, закричала она, и обе они начали корчиться от боли. «Видишь, дьявол обманывает тебя, – предупредил Данфорт случайного подозреваемого. – Дети смогли увидеть, что ты собираешься сделать, до того, как женщина пострадала». Он настоятельно посоветовал Проктеру признаться, что с ним играет Сатана. «Увы, увы, увы», – написал тем вечером бостонский магистрат Сэмюэл Сьюэлл в своем дневнике на латыни; к этому языку он обращался, когда речь заходила о чем-то деликатном вроде чувственных мечтаний о жене или критических замечаний тестя. И лишь после добавил веское слово «колдовство».

Проктер был единственным, кто пытался восстановить хоть какое-то здравомыслие. Грубоватый, хотя и добродушный, он был сверстником Данфорта. Жена Элизабет, которая была намного его моложе и родила пятерых из одиннадцати его детей, помогала в таверне. Проктеры также владели фермой в 280 гектаров. Джон, не теряя времени, сообщил всем желающим слушать – включая мужа женщины, которую только что заставил взлететь, – что если Пэррис даст ему несколько минут наедине с Джоном Индейцем, то он «быстренько вышибет из того дьявола» [59]. В общем, этот задира себе не изменял. Его угроза не могла понравиться Пэррису, который давно уже не верил, что дьявола можно из кого-то выбить. Однако некоторые в зале придерживались точки зрения Проктера. Салемский фермер Эдвард Бишоп ближе к вечеру привез Джона Индейца обратно в деревню на лошади. У раба начался жестокий припадок, и он вцепился зубами в сидящего впереди него всадника [60]. Бишоп ударил его хлыстом, и чары рассеялись. Джон пообещал, что впредь такого не повторится. Уж точно нет, уверил его Бишоп и поклялся подобным образом разобраться со всеми околдованными.

На следующее утро в городской молельне Пэррис пытался своей твердой, уверенной рукой составить правдивый отчет об удивительных событиях вчерашнего дня. Однако в зале царил хаос. Джон и Абигейл рычали и кружили вокруг него. Мэри Уолкотт, шестнадцатилетняя горничная Патнэмов, сидела рядом и спокойно вязала, хотя иногда ее взгляд вдруг стекленел. Выйдя из транса, она подтвердила сказанное ранее Абигейл: Джон Проктер сидит на коленях у судебного исполнителя! Джон Индеец ее поправил: Проктер сидел верхом на собаке пастора под тем самым столом, за которым Пэррис совершенствовал свои стенографические навыки. Джон выманил животное – предположительно, это оно сожрало ведьмин пирожок – из-под трапезного стола и закричал на невидимую Сару Клойс: «Ах ты, старая ведьма!» – после чего забился в таких диких конвульсиях, что четверо мужчин долго не могли его удержать [61]. Продолжая вязать, Мэри Уолкотт ненароком подняла от спиц глаза и равнодушно заметила, что чета Проктер и Сара Клойс дружно мучают Индейца. Абигейл и Джона вынесли из зала. Мэри осталась, Пэррис зачитывал исполнителю свой отчет. Когда он закончил, она указала рукой с вязаньем через всю комнату – оказывается, там собрался шабаш в полном составе: Гуд с дочкой, Проктеры, Нёрс, Кори, Клойс. Всех, кого она называла, в тот же день морем переправили в бостонскую тюрьму, в том числе и Проктера, которого, видимо, взяли под стражу без предварительного ареста. Джайлс Кори доехал с Мартой до салемского парома, но дальше двигаться не мог: у него закончились деньги. Он поклялся присоединиться к жене на следующей неделе – он не выполнит этого обещания. В понедельник его тоже возьмут под стражу.

Начали складываться некие базовые правила игры, некоторые из них можно назвать беспрецедентными. Причастные к колдовству могли оказаться мужчинами или женщинами, молодыми или старыми, странствующими нищими или процветающими фермерами, уважаемыми прихожанами или аутсайдерами. Как вскоре поймет Джайлс Кори, выражать сочувствие осужденной супруге – даже если ты до того ее оклеветал – небезопасно. Указать на виновность второй половины более приемлемо: Уильям Гуд, например, так и не попал под следствие. За скептиками начинали пристально следить. Имея возможность наблюдать и за обвиняемыми в колдовстве, и за их обвинителями с более близкого расстояния, чем кто-либо помимо Пэррисов, Джон Индеец вполне мог решить, что есть смысл назвать имена других раньше, чем другие назовут твое имя. Очевидно, безопаснее быть околдованным, чем обвиненным. Подозрения росли и множились всю неделю, которая в остальном выдалась до мурашек тихой. Все словно зависло в неподвижном ожидании. Допрос Данфорта, во время которого девочки сообщили о ведьмовском шабаше, стал своего рода молнией. Теперь пришел черед грома, от раскатов которого даже собака под столом молельни, гревшая ноги своего хозяина, не была застрахована.

Все чаще и чаще кто-то еще видел призрака, на которого указывали девочки. В деревне Салем резко улучшилось зрение. И память. Когда утренние ласточки объявили о приходе весны, констебль Херрик задержал еще четырех ведьм [62]; в последующие дни он сбился с ног, собирая свидетелей и арестовывая подозреваемых. Данфорт придал процессу легитимности, но ни в коей мере его не изменил. Единственным ощутимым результатом стало то, что Хэторн, приняв эстафетную палочку у старшего товарища, пересмотрел свою вступительную речь: в апреле она сделалась более нейтральной, чем в марте. Возможно, он почувствовал, что теперь играет на более высоком уровне.

Первым из четырех очень разных подозреваемых в молельню в восемь часов того апрельского утра вошел Джайлс Кори, за которым тянулся шлейф ярких семидесяти лет жизни. И хотя его свидание с женой на пароме выглядело кое для кого явным доказательством пособничества дьяволу, все же Кори оказался очевидной мишенью по другим причинам [63]. Когда он годом ранее стал членом салемской городской конгрегации, было упомянуто о его скандальной репутации. Полстолетия назад Кори крал со склада пшеницу, льняное полотно, табак и кое-что еще (склад принадлежал отцу судьи Корвина). Кроме того, он перевозил на каноэ лес в то время, когда должен был дежурить на посту, а потом врал об этом в суде. Еще он поссорился с местным школьным учителем и облил его грязной водой; привлекался к суду за скандалы и нарушение общественного порядка. А в 1676 году зверски избил палкой вора, нанеся ему около ста ударов, после чего утверждал, что дезориентированный молодой человек, мол, сам упал. Парень через несколько дней умер от полученных травм.

Вырывая из земли изгороди односельчан и угрожая их лошадям, Кори действовал в злобной манере Сары Гуд. Однажды он предупредил соседа, что если его изгородь не сгорит в этом году, то обязательно сгорит в следующем. В общем, деревья соседа после этого перестали плодоносить (соседом оказался отец зятя Кори. Донес о проклятии двадцатипятилетний муж его дочери, свидетельствуя против Кори). Другой свойственник сообщил, что Кори украл дрова, сено, плотницкие инструменты и двенадцать бушелей яблок. Кроме того, колдун его еще и проклял: у бедняги вышла из строя мельница. За эти годы Кори приобрел сорок гектаров сельскохозяйственных угодий, чего даже самые дружелюбные люди не добивались без крепких слов и уязвленного самолюбия. По всем свидетельствам – включая то, которое дал в суде отец Хэторна, слушавший дело о нападении, – Кори был «очень склочным и вздорным плохим соседом». Его имя часто всплывало в связи с пропадавшими кобылами и мертвыми свиньями. К семейству Кори в Салеме уже давно относились с некоторой враждебностью, их дом считался «нехорошим».

Когда пятнадцать лет назад из-под крыши жилища Проктеров вырвались языки пламени, подозрение сразу пало на Джайлса Кори. Он только-только отбился от другого обвинения, как вдруг кто-то предположил, что поджог – наверняка «дело рук некоего зла». Кори никак не отреагировал на намеки на колдовство, но сумел доказать, что тем вечером находился в постели. Его оправдали. Естественно, он сразу же подал в суд на Джона Проктера за клевету. Однако обманно добродушная натура Проктера проявилась во всей красе, когда вскоре эти двое встретились на дороге (Кори тащил вязанку дров), и он поддел соседа: «Как, Джайлс, ты опять за свое? На твоей телеге – мои дрова!» Кори признал, что это так. После чего они помирились за бокалом вина, подшучивая друг над другом и провозглашая «безграничную любовь» друг к другу, как вспоминал один свидетель. Что же, это было весьма кстати: этим мужчинам предстояло в будущем делить одно очень тесное помещение.

Много всяких старых счетов всплыло на поверхность на слушании 19 апреля. Кори отбивался, как мог. «Кому из вас причинял боль этот человек?» – спросил Хэторн [64]. Четыре девочки сделали шаг вперед. Кори все отрицал. Он не вступал в контакт с дьяволом. «А какие у тебя были искушения?» – потребовал ответа Хэторн. «В жизни никаких не было», – хмуро промолвил Кори. Так же он отреагировал, когда трое свидетелей сообщили со своих скамей, что тем самым утром он подвергся приступу паники в своем хлеву. «Что тебя напугало?» – обратился к нему Хэторн. «Понятия не имею, о чем речь», – заявил обвиняемый, и у обвинителей тут же начались жуткие корчи. Чтобы защитить их, судья велел судебному распорядителю связать Кори руки. Разве недостаточно колдовать в другое время, пожурил он колдуна, «обязательно заниматься этим еще и теперь, перед лицом властей?» Джайлс Кори выглядел глубоко оскорбленным. «Я несчастное создание и не могу ничего тут поделать», – ответил старый драчун, и в голосе его вдруг послышались интонации, способные вызвать сочувствие. Это стало одной из самых удивительных трансформаций той весны.

Так, стоя со связанными руками, Кори пытался объясниться. Он не помнил, чего испугался в коровнике. И не знает ничего о зеленой мази, которую нашли у арестованной Марты. Ее дала соседка, мужа которой, как оказалось, Кори обзывал «проклятым чертовым жуликом». Другие свидетельствовали о не менее грубых непристойных выражениях. Судя по всему, Кори одно время подумывал о самоубийстве и хотел при этом подставить своего родственника – что неудивительно для любого, чьи родственники давали против него показания в суде. Но ты сказал, у тебя не было искушений, поддел его Хэторн. «Я имел в виду, искушений колдовством», – уточнил обвиняемый. «Если ты соблазняешься самоубийством, то не устоишь и перед соблазном колдовать», – осадил его Хэторн, в значительной степени предвосхитив ужасный конец Кори, если раскрутить события в обратном направлении.

Другой подозреваемый в тот вторник – и единственный из четырех, кто в прошлом уже обвинялся официально в колдовстве, – оказался более неуступчивым. Жительница города Салема, возможно лет пятидесяти, Бриджет Бишоп ранее попадалась на мелком воровстве [65]. Она отчаянно дралась с бывшим мужем; однажды появилась на людях с окровавленным лицом, в другой раз – в синяках по всему телу. В 1677 году предстала перед судом за то, что назвала мужа «старым жуликом» и «старым дьяволом» в день отдохновения, а за восемь лет до того их обоих высекли за такое же нарушение. После повторного проступка их заставили целый час стоять в «день наставлений»^[38] на рынке, спиной к спине, с кляпами во рту, ко лбу каждого прилеплена бумажка, объясняющая суть провинности. Вскоре после этого муж Бишоп умер при подозрительных обстоятельствах. Прошло восемь месяцев, и вот она – в напряженных отношениях с соседями и приемными детьми, по уши в долгах – обвиняется судом в колдовстве. Один раб вел лошадей через ноябрьский лес, когда они вдруг запаниковали и бросились в замерзающее болото. Потрясенные зеваки объявили, что животные заговорены. Через неделю этот раб вошел в хлев и обнаружил там прозрачную Бриджет Бишоп, балансирующую на потолочной балке. Она исчезла, когда он схватился за вилы.