Старая Тюра приблизилась к жертвеннику и склонилась над тельцем. Однако даже она не умела предсказывать будущее по внутренним органам жертвы и теперь с любопытством и ожиданием глядела на Снэфрид, слизывавшую кровь с рук. Наконец та опустила глаза – и отшатнулась. Безобразная гримаса исказила лицо Лебяжьебелой. Старая ведьма попятилась в ужасе.

Одно и тоже! Всегда одно и тоже! Отливающий перламутром ком внутренностей лег налево, и только крошечная темная печень лежала по другую сторону тела, а это ясно предвещало полное одиночество… Даже кровь не брызнула в нужную сторону… Так уже бывало не раз, но Снэфрид не желала в это верить…

– Быстрее, быстрее! – торопила её Тюра. – Пока он еще теплый, пока в нем еще есть искра живого!

Да, Снэфрид следовало спешить. Она наклонилась, погрузив лицо в теплое разверстое чрево младенца, умывая его мягкой человеческой требухой, впитывая кожей юность свежей крови. Шея, грудь, живот, ягодицы – все должно отведать свежей мякоти…

– Теперь ты во мне, – почти беззвучно шептала Снэфрид.

Звуки стекавшей в чашу крови казались ей слаще песен валькирий. Они значили одно: молодость, сила, жизнь, красота, любовь…

Старая Тюра повизгивала от удовольствия, наблюдая, как её госпожа омывает себя кровью. Она не желала отстать от нее, кое-что доставалось и ей.

Стук капель прекратился.

– Взгляни, довольно ли там? – в экстазе простонала Лебяжьебелая.

Старуха юркнула под стол и сейчас же появилась, держа сосуд с кровью. Снэфрид дрожащими руками приняла его. Её глаза светились безумием, зубы скалились в адской улыбке.

В этот же миг раздались сильные удары в дверь. Обе женщины вздрогнули и переглянулись.

– Как Орм смеет тревожить меня в такое время? – гневно вопросила Снэфрид. – Да пусть хоть настанет день Рагнарек^[12] – никто не смеет чинить мне помехи!

Старуха глядела на нее, выпучив лягушечьи глаза.

– А не Ролло ли это?

Холодом окатило и Снэфрид. Она вся в крови, и повсюду здесь кровь… Что сможет она сказать мужу?

Стук в дверь становился все более настойчивым. Чаша задрожала в руках у Снэфрид. Старуха, хоть и была напугана не менее финки, но сохранила присутствие духа.

– Да хранят нас боги! Ты все равно должна это выпить, Снэфрид. Я же пойду и узнаю, что случилось.

Зубы у Снэфрид стучали о край сосуда, пока она пила. Кровь потеряла привычный вкус, она глотала её через силу, давясь и расплескивая на грудь, в то время как расторопная Тюра гасила свечи, присыпала золой огонь в очаге, дабы во мраке нельзя было разглядеть, чем занята здесь супруга правителя Нормандии. Однако она переусердствовала и едва добралась до двери в кромешной тьме.

В эти минуты Снэфрид, не боявшаяся ничего на свете, испытывала настоящий ужас. Мрак подземелья, уплотнившись, вдруг стал сжиматься вокруг нее. Она умела видеть в темноте и постепенно стала различать очертания предметов, и тем не менее ужас не покидал её. Кровь младенца, сворачиваясь, высыхала на ней, разъедая нежный шелк её кожи. Она смутно различала детский труп на столе перед собой. Внезапно, повинуясь порыву, она схватила его и отшвырнула в сторону, услышав, как он мягко ударился об стену.

– Я ничего не боюсь! – твердо проговорила Снэфрид и вдруг поняла, что если Ролло войдет сюда…

Бадья с водой стояла совсем недалеко. С остервенением она принялась смывать с себя кровь. Какая жалость, она не успеет как следует впитаться! Пожалуй, вскоре придется снова повторить обряд, но сейчас главное, чтобы никто ничего не заподозрил…

Когда блеснул тусклый свет и с горящей плошкой в руке появилась Тюра, Снэфрид была уже одета. Старуха одобрительно кивнула, оглядывая её.

– Вот здесь еще пятно. И здесь…

– Отстань. Скажи… это он?

– Нет, но хорошо, что ты готова. Где труп?

Снэфрид стукнула кулаком по столу.

– Если это не Ролло…

– Он прислал за тобой, моя светлокудрая валькирия… Ролло требует тебя в Руан. И явился за тобой этот бешеный, Рагнар. В поисках тебя он и его люди едва не разнесли все вокруг. К тому же на одного из людей Рагнара напал твой пятнистый зверь. Они изранили и связали его, а Орм правильно седлал, подняв тревогу. Они ждут тебя во дворе.

Снэфрид стерла с подбородка мазок крови. Сейчас она испытывала облегчение. Рагнар – не Ролло. Пусть подождет. В её движениях вновь появилась прежняя плавная медлительностью. Откинув назад испачканные кровью волосы, она стянула их в узел на затылке и не спеша закуталась в покрывало. Подземелье она покинула величественно, как и подобает королеве.

– В чем дело, датчанин? Почему такой шум?

Рагнар бросился к ней через весь двор – искры полетели от его факела.

– О, я волновался! Этот зверь кого-то загрыз. А тебя нигде не было…

– Этот зверь мой, – ледяным голосом оборвала его Снэфрид. – И ты ответишь за то, что причинил ему зло.

Это подействовало на Рагнара как ушат морской воды в декабре. Он отвечал уже спокойнее.

– Конунг Ролло требует тебя к себе.

– Вот как? Прямо сейчас? Видят боги, меня это радует. Едва покинув мои объятия, он вновь…

– Нет! – перебил её Рагнар. Его костистое широкоскулое лицо стало злым. Он сообразил, что эта женщина попросту дразнит его. – Ролло зовет тебя на пир, устроенный в честь прибытия в Руан Олафа Серебряный Плащ.

– Олафа?

Это меняло дело. Олаф отсутствовал в Нормандии почти год. А ведь этот соратник Ролло едва ли не второй из прославленных ярлов по всей Нормандии. И со Снэфрид у него хорошие отношения. Но главное, что Олаф осмелился отправиться на их старую родину – в Норвегию. Это было очень опасно. Но вот же Серебряный Плащ вернулся!

– Ждите меня. Эй, Орм, кликни слуг. Пусть пока я собираюсь, угостят воинов брагой.

Она ушла, а Рагнар ждал, глядя на пляшущий огонь факела. Его люди выказывали нетерпение, зная, что в городе готовится пир. А здесь творятся странные дела. Огромная кошка, растерзанный труп во дворе…

Рагнар мерил шагами двор. Он сам напросился ехать за Снэфрид. Его неотвратимо тянуло к этой женщине! О Лебяжьебелая – прекрасная, величественная, манящая… Как она сражается – истинный берсерк. Она способна уложить троих, при этом руки у нее останутся нежными. Рагнар помнил, как бережно она касалась его, перевязывая рану на плече. И несмотря на её надменность, в бледной полуулыбке Снэфрид было обещание…

– Ты не заснул ли, Рагнар?

Он не слышал, как она подошла. Датчанин зашевелил губами, пытаясь что-то сказать, но только с силой выдохнул.

Снэфрид была высока, почти одного с ним роста. Великолепная белая туника облегала её стан, сверкая серебряным шитьем и жемчугом. Ярко-алый плащ на горностаевом меху, схваченный на груди золотым пекторалом,^[13] прикрывал плечи. Серебристые волосы были по франкской моде подняты, красиво уложены и перевиты жемчужными нитями, а на лбу их сдерживал широкий обруч, украшенный чеканкой. Эта прическа только подчеркивала изящество, с каким королева Нормандии несла на стройной шее свою великолепную голову.

– Ты прекрасна, как сама Фриг, супруга Одина! – воскликнул Рагнар и невольно, как завороженный, шагнул к ней.

Снэфрид не отстранилась. В уголках её рта блуждала дразнящая улыбка. Ободренный её благосклонностью, викинг склонился – и вдруг замер. Свет факела озарил её лицо, и он увидел, что её губы черны. Он узнал этот горьковато-сладкий запах и привкус. Он растерялся.

– Кровь! У тебя на губах кровь!

В глазах Снэфрид читался вызов.

– И что с того? Вот не ожидала я, датчанин, что такого воина, как ты, может испугать вид крови.

Он что-то обиженно проворчал и снова попытался приблизиться. Но Снэфрид решительно отстранила его.

– Едем, Рагнар. Меня ожидает мой господин.

2

– Это он привез тебе в подарок, Эмма, – проговорил норманн, опуская на ларь у окна отрубленную голову.

Девушка отшатнулась. Голова представляла собой ужасное зрелище. От бальзамов, препятствующих тлению, она посинела, скошенный на сторону рот был оскален в свирепой усмешке, борода висела сосульками от запекшейся крови, сморщенное веко было полуприкрыто, будто мертвец подмигивал.

– Убери это! – воскликнула девушка, закрыв лицо ладонями. Затем она метнула сердитый взгляд на доставившего трофей норманна. – Не повредился ли разумом Ролло, велев отдать эту падаль мне?

Бернард рослый воин, светловолосый, но с более темной, заплетенной в косицы бородой, недоуменно пожал плечами.

– Он сказал, что тебе будет отрадно знать, что этого человека больше нет среди живых. По его словам, вы оба побывали у него в плену и он намеревался возвести тебя на погребальный костер своего сына. Эта голова принадлежала раньше ярлу из Бретани Гвардмунду.

Теперь и Эмме показалось, что ей знакомы эти черты. Но какое ей до этого дело? Это Ролло поклялся отомстить этому человеку за то, что тот забрал себе его меч Глитнир.

Бернард продолжал:

– Ролло считает, что ты не умеешь прощать обид и поэтому тебе доставит удовольствие посадить этот обрубок на копье под твоим окном.

– Бог весть, что приходит на ум этому язычнику, – пробормотала Эмма, но отвернулась, пряча улыбку. То, что Ролло даже в походе не перестает думать о ней, оказалось приятно. Однако когда она вновь взглянула на воина, лицо её было совершенно непроницаемо. – Вот что, Бернард. Убери эту мертвечину, унеси куда-нибудь. А с Ролло я поговорю сама. Где он сейчас?

Теперь и викинг улыбнулся – понимающе, но и с насмешкой.

– Вряд ли ты увидишь его раньше, чем через несколько дней. Снэфрид Лебяжьебелая, едва он въехал в Руан, встретила его у пристани и увезла к себе в монастырь на горе. А от такой жены никто скоро не уезжает. Здесь же со всем управится твой Атли.

Эмма опустила густые ресницы, но не смогла сдержать вздох. И усмешка в глазах Бернарда исчезла. Он был из числа немногих воинов-северян, принявших христианство, и прежнее его имя было Болли. Вот уже полгода он состоял телохранителем и стражником при Эмме, и все это время их отношения были превосходны. Возможно, потому, что Болли-Бернард был обвенчан с подругой детства Эммы Сезинандой, которую добыл для себя во время памятного похода на аббатство Святого Гилария-в-лесах, где выросли обе девушки. То, что он взял в жены захваченную христианку, по доброму к ней относился и даже принял ради нее крещение, располагало к нему Эмму. Она была покладистой пленницей, а он не слишком суровым тюремщиком. Все это, однако, не мешало ему оставаться бдительным стражем и примечать многие мелочи. Порой Эмме казалось, что этот викинг знает о ней куда больше, чем ей бы хотелось. Так и сейчас – она вспыхнула до корней волос, когда Бернард пояснил:

– Мужчины всегда прежде всего утоляют плоть после долгого похода. К тому же Снэфрид жадна до Ролло и по доброй воле его не отпустит. И кто знает, быть может боги наконец смилостивятся и подарят им сына… Но порой мне кажется, что конунгу стоило бы прислушаться к речам епископа и принять веру Христову. Может новый Бог окажется милостивее старых, и у Ролло будет наследник. Взять меня – едва я крестился, как Сезинанда вскоре подарила мне вон какого малыша! Ревет так, что, кажется, черепица с крыши вот-вот посыплется… Ну так как прикажешь распорядиться подарком Ролло?

Эмма, почти не слушавшая о чем говорит страж, вздрогнула, услышав вопрос.

– Да как угодно! Я не хочу это больше видеть.

Повернувшись, она стала торопливо подниматься по деревянной лестнице к себе в покой.

Бернард пожал плечами. Подняв отрубленную голову за волосы, он направился к выходу, окликнув по пути хлопотавшую во дворе статную светловолосую женщину в плотной шерстяной накидке.