И Масаши побежал. Прочь от бесполезного святилища, возле которого едва не оборвалась его жизнь, пока не упал без сил в каких-то зарослях, где пролежал до утра, то и дело проваливаясь в сонное оцепенение.

– И ты не видел, куда этот человек ушел? – спросил Хизаши звенящим от напряжения голосом.

Масаши затряс головой, потом замер и неуверенно кивнул.

– П… перед рас… светом приехали эти…

– Кто?

– Про… про… – он вконец потерял дар речи и только испуганно заикался, застряв в самом начале слова. Хизаши хотелось ударить его, но он стиснул пальцы, силой здесь ничего не изменить.

– Прорицатели? – подсказал Юдай. Все удивленно посмотрели на него.

– Да.

– Как ты понял? – удивился Арата, но его перебил Хизаши:

– Снова их след…

– Они пош… шли к святилищу, – продолжил меж тем Масаши. – Потом… потом не помню.

Впрочем, кое-что Масаши все же помнил. О том, как перед уходом из разоренной деревни страшный человек с мечом посмотрел в сторону его укрытия и совершенно точно увидел.

Но не убил.

Троица оммёдзи отошла обсудить услышанное. Тягостное молчание не сразу удалось нарушить, и Учида, кашлянув, хрипло произнес:

– Не нравится мне эта история. Если этому Масаши не привиделось, то Кента пощадил его дважды, но зверски убил всех остальных. Зачем? Ради чего?

– Не называй его Кентой, – потребовал Хизаши. Слышать имя друга сейчас, в окружении мертвецов, было невыносимо.

– А как мне его называть?

– Да хоть демоном.

Арата поднял вверх ладони.

– Пусть будет демон, хорошо? – примирительно сказал он. – Мацумото-сан, подумай, пожалуйста, что это может означать? Из нас ты лучше всех знал Кенту и был к нему ближе прочих.

Учитывая обстоятельства, звучало как изысканная насмешка, только вот защищаться не хотелось. Хизаши постучал веером по раскрытой ладони и вдруг вспомнил.

– Масаши!

– Привести его? – мигом отреагировал Юдай.

– Нет. Просто это имя… Однажды я назывался им, и Кенте это было известно. Возможно, это послание мне. Знак, что Кента все еще жив и пытается освободиться.

– О чем ты? – нахмурился фусинец.

– Потом расскажу, – отмахнулся Хизаши, – сначала откроем ящик.

Он первым ринулся к нему, хотя не так давно останавливал Юдая. Догадка о том, что Кента пытается подавать ему знаки, пользуясь воспоминаниями, которые принадлежали лишь им двоим, придала сил. Ящик больше не пугал, но как только Хизаши оказался достаточно близко, снова засомневался.

– Этот предмет опасен, – поделился ощущениями Сасаки. – Аканэ-сан говорит, что его нельзя трогать ни смертным, ни бессмертным.

– Я знаю, – ответил Хизаши и взмахом веера заставил грубо сколоченную крышку взмыть в воздух и, перевернувшись, отлететь подальше. Смрад темной энергии тут же просочился наружу, и Хизаши безжалостно опрокинул ящик с помощью ки, доски разошлись, и по земле рассыпалось жуткое содержимое.

– Светлые ками! – воскликнул Сасаки и прикрыл лицо рукавом. Учида схватился за нагинату, духовное оружие завибрировало, готовое защищать своего хозяина.

Хизаши вспоминал ночь, едва не стоившую им с Кентой жизни и после которой осталось слишком много вопросов. Кажется, спустя два с небольшим года он получит на них ответы.

Взвизгнула кицунэ, тявкнула и заскулила, совсем как обиженная человеком собака. Арата встревоженно обернулся, и в глаза им ударил яркий синий свет, объявший фигуру Масаши. Из широко раскрытого рта не вырывалось крика, но он будто бы звенел в воздухе, скрюченные пальцы раздирали грудь, и там Хизаши вдруг увидел демоническую метку: выжженный в плоти глаз со спиралевидным зрачком и разорванную вертикальную линию по центру. Хизаши перехватил взгляд Юдая и понял, что он тоже ее узнал – такой же рисунок был на груди одичавшей Дзёро-гумо. Тем временем Масаши все-таки смог прорвать странный кокон тишины и с яростным воплем ринулся на них. Метка на груди впиталась в раскаленную докрасна кожу, и Масаши начал стремительно меняться: вытянулись конечности, из приоткрытого рта выползли загнутые клыки, а на щеках появились поперечные раны, которые раскрылись, как жуткие веки, и в них показались бешено вращающиеся зрачки.

Бедняга больше не был человеком, но и демоном он стать не мог. Искореженное быстрым превращением тело доживало свои последние мгновения, все еще охваченное синим холодным пламенем. Оно отражалось в глазах Сасаки, Учиды и в глазах самого Хизаши. Фусинец опомнился и выставил перед собой нагинату, но Масаши превратился в горстку пепла раньше, чем напоролся на острие духовного оружия.

Тихий скулеж напуганной кицунэ нарушил мрачную тишину, повисшую над мертвой деревней – теперь уже мертвой до самого последнего человека. Хизаши подумалось с какой-то веселой обреченностью, что если это и было знаком для него, то только насмешкой, пальцем, погруженным в открытую рану.

– Объяснись, Мацумото! – строго потребовал Юдай. – Мне думается, у тебя больше ответов, чем ты хочешь нам показать.

Арата погладил Аканэ по вздыбленной шерсти, и лиса исчезла. Хизаши чувствовал, что она покинула деревню, и им бы тоже не помешало. Но оставалось незаконченное дело.

– Сначала мы уничтожим это, – он указал на открытый короб, – потом я расскажу вам одну историю …

Смятение
Огни в дождливой ночи

С некоторых пор находиться в одном помещении с Мадокой стало попросту невыносимо. Казалось, все его мысли заполонило приближение обязательной для младших учеников церемонии Гаппай-но хи, а ведь он и без того приходил в восторг от одного упоминания будущего духовного оружия, а как сумел-таки выбиться из воспитанников в младшие ученики, только об этом и говорил, чем начал выводить из себя даже святую невинность – Сасаки Арату.

– Ты и без духовного оружия скоро сможешь распугивать всю нечисть вокруг одной только бесконечной болтовней, – не выдержал наконец Хизаши, когда частота упоминания Гаппай-но хи превысила все мыслимые и немыслимые пределы. Стремительно близилось время цветения сакуры, и Хизаши был скорее настроен на созерцание красоты, чем на выслушивание одной темы на разный манер. Тем более от Мадоки.

– Как будто ты не ждешь этого дня, – обиженно ответил Мадока, не представляя себе, насколько ошибается. – Это же… Это событие!

Хизаши спрятал тяжкий вздох в ладони и отвернулся. Этим ранним утром их ученический павильон отвечал за уборку, и все четверо его обитателя усердно подметали дорожки второй площадки горы Тэнсэй – места проживания адептов и наставников. Предрассветный холодок скоро обещал смениться приятным весенним теплом удзуки – месяца цветения сакуры, но пока прочие досыпали оставшееся до начала учебного дня время, приходилось терпеть зябкий ветерок, поглаживающий разомлевшую со сна кожу. Хизаши поёжился и остановился, опершись на метлу.

Минуло почти два месяца с их возвращения из сгоревшего замка Мори. Пережитые там волнения незаметно отошли в прошлое, сменившись утомительными буднями Дзисин с их суровыми тренировками, скучными лекциями и не всегда приятным соседством. Недолго их компания была у всех на слуху. Еще бы, они смогли воочию увидеть священное оружие, выкованное легендарным кузнецом, можно сказать, прикоснулись к чуду, только вот никто и не догадывался, насколько близко это чудо подтолкнуло Хизаши к провалу. Плечо еще ныло, особенно в час Быка, хотя от ожога остался лишь слабо различимый белесый след, под которым, к счастью, невозможно было разглядеть царапину от Тайма-но кэн^[6]. Поначалу Хизаши казалось, что Кента странно на него смотрит, но постепенно страх сошел на нет, и все вернулось на круги своя.

В том числе и это ненавистное утреннее дежурство.

– А все-таки, – Мадока Джун подобрался опасно близко и, поднимая пыль своей метлой, продолжил: – когда я получу меч, мне же надо его как-то назвать. Вот что ты скажешь, Мацумото? Как звучит лучше – Юрэцу или Кахо? Или, может, Тякудзицу?

И в ожидании уставился на Хизаши горящим взглядом, уже наверняка представляя себя на поле битвы с ордой демонов с мечом «Мудрость» в руках. Или «Решительность», или «Надежность». В любом случае, лишней скромностью Мадока не страдал, у него, по мнению Хизаши, даже необходимого минимума не наблюдалось, что уж говорить об излишке.

– Назови его Тосё^[7], – с усмешкой посоветовал Хизаши.

Мадока насупил широкие брови, задумался, а потом едва не выронил метелку.

– Ты! Не смей надо мной издеваться! Сам-то как меч назовешь?

– А никак, – ответил Хизаши и лениво махнул метлой, ссыпая на только что очищенную Мадокой территорию ворох опавших за ночь белоснежных сливовых лепестков. – Нужен мне был ваш меч, ха.

Со стороны дальних павильонов показался Куматани. С подвязанными белым пояском рукавами кимоно он больше походил на работника идзакаи, чем на младшего ученика школы оммёдо. Немного раскрасневшись от усердия, он улыбнулся Хизаши.

– Вы закончили? Если да, давайте все вместе поможем Арате… – Его взгляд упал на мусор возле ног Мадоки. – Чем вы двое тут только занимались?

Хизаши закатил глаза, а Джун принялся ябедничать, то и дело срываясь на обсуждение всем надоевшей темы.

– Как ты назовешь свой меч, Кента? – спросил он, пока тот без лишних слов устранял наведенный ими беспорядок.

Куматани пожал плечами и смахнул со лба прилипшую прядку.

– Не знаю. Как-нибудь несложно.

– То есть ты правда еще не придумал? – ужаснулся Мадока. – Совсем?

– Придумаю на месте, – простодушно ответил Кента. А Хизаши обратил внимание, что во время неизменных разговоров о грядущей церемонии он никогда не высказывался определенно. Радуется ли он скорому получению меча или нет, лишь старание, с которым он относился к занятиям с Сакурадой-сенсэем, говорили о том, что он, по крайней мере, хочет быть достойным носить свое духовное оружие. И его успехи даже строгого учителя заставляли расщедриться на похвалу.

После утренней уборки территории все адепты отправлялись на тренировку, чтобы подготовиться к дневным нагрузкам. Хизаши был слишком ленив для такого, но приходилось переступать через себя ради маски примерного ученика, которой он скрывал свою сущность вот уже больше полугода. Тело легко отзывалось на привычные действия: растягивалось, разминая мышцы, вставало в нужные стойки, перетекая из одной в другую с гибкостью змеи. Надлежало при этом поддерживать циркуляцию ки в себе, и самым важным упражнением с утра было гармония и равновесие. Хизаши, стоя на одной ноге со сложенными перед грудью ладонями, порой с трудом подавлял веселье, искоса поглядывая на попытки Мадоки удержать свое массивное, крепко сбитое тело. Видно было, как тяжело проходит в нем поток ки, постоянно нарушаемый его нервным дерганьем.

А вот Кента легко и надолго замирал с закрытыми глазами, и пусть его поток слаб – он надежен, как тонкий лесной ручеек, упорно текущий по извилистому руслу к полноводной реке. Поза Куматани была правильной, хоть и лишенной изящества, как, например, у Сасаки, но незыблемой. И Хизаши уже не раз после возвращения из замка Мори ловил себя на пугающей, холодной, как горные ветра, мысли, что однажды эта скрытая сила окрепнет и обернется против Хизаши.

Без меча и уверенности Кента был лишь забавным мальчишкой, иногда нелепым и смешным, иногда серьезным и до странного… мудрым? Хизаши не понимал его, но начинал думать, что та их встреча у камня в Лисьем лесу не была такой уж случайной.

Закончив заниматься, юноши отправились умываться перед завтраком. Хизаши со вздохом погрузил руки в ледяную воду. Конечно, она придавала его лицу живой румянец, но он бы предпочел оставаться бледным, чем подвергаться этой ежедневной пытке.

Проходя мимо, Мадока злорадно ткнул его локтем в бок.

– Хороша водичка, да? – спросил он и, хохоча, пошел в трапезную.

– Он не со зла, – успокоил Кента.

– Еще бы, – съязвил Хизаши, – для злого умысла он слишком тупой.

– Так ты же сам его и подначиваешь вечно.