Я сажусь на кровать, когда уложил в комод всю одежду. Какие-то вещи взяты из моего старого шкафа, а что-то – новое от тети Келли. Я кладу старые вещи поверх новых, чтобы надевать их первыми.

Я обматываю вокруг пальца торчащую из покрывала нитку, как вдруг Тео бросает мне что-то. Это мягкая игрушка в виде бабочки.

– Что это? – удивляюсь я, сжимая ее в руках. Она мягкая и яркая, но выглядит как девчачья игрушка.

– Бабушка разрешила мне выбрать игрушку для нового малыша, – пожимает плечами Тео. – Я сказал родителям, что назову ее Бабочка, так как родилась девочка, но это имя им не понравилось.

– Почему?

– Да не знаю. Они сказали, что детей в честь жуков не называют, но потом взяли и дали ей имя по названию месяца. Это тоже не очень-то похоже на имя для людей.

Размышляя над всем этим, я опускаю взгляд на розово-желтую игрушку в виде бабочки.

– Она тебе нравится, Тео?

Он ложится головой на подушку и кладет руки под шею. А затем, вздыхая, говорит:

– Да, она мне правда нравится. Даже больше, я ее люблю.

– Больше, чем свои видеоигры?

– Да, наверное, так же.

Мне вспоминается наш разговор возле подъездной дорожки у моего дома, рисуются в воображении образы грандиозных приключений и сражений. Мечи и оружие. Лабиринты и монстры.

А в центре всего этого – маленькая принцесса.

Интересно, Тео все еще хочет представлять, что мы герои, как Марио и Луиджи? И как только я открываю рот, чтобы узнать у него, хочет ли он создать наше собственное великое совместное приключение с Джун в роли принцессы, он опережает меня, словно прочитав мысли.

– Мы будем защищать ее: ты и я, – говорит Тео, глядя на потолочные светящиеся в темноте стикеры с изображением галактики. – Я Марио, а ты Луиджи. А Джун – Принцесса Пич.

– Ладно, – говорю я ему.

– Ты же все еще хочешь, да? Не забыл?

Я быстро качаю головой:

– Я не забыл. Мы будем оберегать ее от всех плохих вещей в мире.

Когда я говорю это, то понимаю, что еще не знаю, как это сделать.

А потом в голову приходит мысль, что моя мама тоже не знала.

* * *

Я резко просыпаюсь, разбуженный громким плачем.

Я вскакиваю с постели, по лбу струятся капельки пота, грудь сжало от ужаса.

«Прости меня. Не спускайся вниз. Закрой уши».

Мое сердце колотится так, будто вот-вот вырвется из груди, и, когда этот плач раздается снова, я закрываю уши.

Сначала я не понимаю, где нахожусь. Воспоминания обрушиваются на меня, как лавина, и мне кажется, что я дома, иду по лестнице с Бабблзом, крепко прижимая его к себе для защиты. Мама сказала, что защитит меня, но ее здесь нет. И я не знаю, где она.

Так тихо. У меня учащается дыхание. Что-то не так, но я не понимаю что.

Мне страшно.

Я хочу к маме.

Видимо, я произношу это вслух, потому что Тео отвечает:

– Все в порядке, Брант. Это всего лишь Джун. – Он поднимается на кровати с другой стороны комнаты; зеленый ночник в виде динозавра, расположенный на нашей общей тумбочке, наполняет комнату тусклым неоновым светом. – Она делает так каждую ночь. Не бойся.

Когда страх рассеивается, мое сердцебиение начинает понемногу успокаиваться. Я убираю руки от ушей и смотрю на друга сквозь темноту.

– Мне кажется, ей грустно.

– Ага. Мама говорит, что дети часто плачут, потому что им что-то нужно.

Интересно, что же ей нужно? Когда мне было страшно или грустно, я всегда тянулся к Бабблзу. С ним мне сразу становилось спокойнее.

Меня осеняет – я откидываю одеяло и слезаю с кровати.

– Я сейчас вернусь.

– Ты куда?

– Я хочу помочь Джун.

Я все еще не разобрался, нравится она мне или нет, но я должен ей помочь. Я не хочу, чтобы она грустила, как я. Оглядываю комнату, наполненную зеленым свечением, поднимаю мягкую игрушку-бабочку, торчащую из-под кровати, и на цыпочках пробираюсь в коридор. Детская малышки Джун находится прямо за углом, ее тихий плач ведет меня сквозь темноту. Когда я заглядываю внутрь, меня встречают брыкающиеся ножки и заплаканное личико.

Я сжимаю игрушку:

– Привет, Джун. Я Брант.

Я говорю очень тихо, практически шепотом, и не думаю, что она меня слышит. Джун все еще дрыгает ножками, ручки сжаты в маленькие кулачки. Ее глаза зажмурены, рот широко открыт, но она не издает ни звука, а лишь крутит головой из стороны в сторону.

Сделав несколько шагов, я останавливаюсь у бортика возле ее кроватки и перебрасываю игрушку через перила. Бабочка приземляется рядом с ней на матрас, пугая ее настолько, что она распахивает глаза.

– Я кое-что тебе принес, Джун. Надеюсь, тебе понравится.

Все мои усилия разбиваются вдребезги, когда Джун мгновенно начинает плакать.

О нет.

Ей не нравится игрушка.

Она ее ненавидит.

Она ненавидит ее так сильно, что становится краснее, чем шляпа Марио. Джун снова кривит личико; сначала она не издает ни звука, словно готовясь к кульминации, и, когда пронзительный вопль наконец вырывается наружу, я в ужасе отскакиваю от кроватки, потрясенный.

Вскоре в детскую вбегает мама Тео, на ходу запахивая халат. Волосы растрепаны, взгляд уставший. Она моргает несколько раз, когда замечает меня посреди комнаты, застывшего на коврике в форме слона.

– Брант?

Решив, что у меня сейчас будут большие неприятности, я, заикаясь, бормочу:

– П-простите, миссис Бейли. Я хотел, чтобы она не грустила, поэтому принес ей игрушку. Я-я не хотел злить ее еще больше.

Я громко тараторю, пытаясь перекричать надрывный плач. Мои щеки стали такими же пунцовыми, как и у Джун.

Мама Тео слегка мне улыбается и бросается к кроватке. Она берет на руки вопящую малышку и качает ее вверх-вниз. Вверх-вниз. Затем поглаживает ее по спине, гладит крошечную головку, поросшую темными пучками волос, и издает убаюкивающие звуки, от которых нам обоим становится легче.

В комнате воцаряется умиротворение. Материнская любовь.

Она усаживается с малышкой в кресло-качалку, нежно воркует ей на ушко. Когда ребенок затихает, мама Тео поднимает на меня взгляд. В этом взгляде не читается гнев. Он не похож на взгляд моего отца, когда мама что-то приготовила не так или забыла застелить постель. На ее лице появляется улыбка, и она говорит:

– Это было очень мило с твоей стороны, Брант. Спасибо.

Я прикусываю губу:

– Вы на меня не сердитесь?

– Конечно, нет, – говорит она мне, и я ей верю. Она подталкивает меня вперед. – Вот, подойди ближе.

На мгновение я застываю в нерешительности, затем осторожно подхожу к креслу-качалке, мой взгляд прикован к подрагивающей малышке, нежно прижатой к плечу матери. Я вздыхаю.

– Думаю, ей просто хотелось к маме.

Мать Тео ничего не отвечает, но в отблеске лунного света, проливающегося в комнату, у нее заблестели глаза. Она протягивает мне руку, я сжимаю ее в ответ. И тогда она шепчет:

– Я буду любить тебя как родного, Брант. Я буду любить тебя так, как Кэролайн любила тебя. Даю тебе слово.

Она больше ничего не говорит, но долго держит меня за руку, даже пока раскачивается назад-вперед с Джун на груди. Она напевает колыбельную. Это не та колыбельная, которую пела мне мама, но от нее на душе становится одновременно и радостно, и грустно. Радостно потому, что я чувствую себя любимым. Грустно потому, что человек, которого я люблю больше всего на свете, не тот, кто держит меня сейчас за руку и поет мне колыбельную.

После того как спящую Джун аккуратно укладывают в кроватку, я устало возвращаюсь в свою спальню и вижу, что Тео тоже уже спит. Он лежит лицом к стене, одна нога торчит из-под одеяла и свисает с кровати. Он слегка похрапывает, отчего мне становится смешно.

Я ныряю под одеяло, готовый провалиться в сон.

Но мне это не удается.

Джун снова начинает плакать.

Мои глаза снова открываются, и я смотрю в потолок, гадая, что ей нужно на этот раз.

Неужели она уже соскучилась по маме? Игрушка-бабочка не очень-то хорошо сработала, но…

Подождите!

У меня в голове зародилась новая идея, которая снова вытянула меня из кровати и заставила с игрушкой в руке направиться в детскую.

Джун жалобно, тоненько плачет, когда я как можно тише вхожу в комнату. Я не хочу ее напугать. Я подхожу ближе к кроватке и заглядываю через решетки, наблюдая, как она извивается на полосатой простыне. Она любопытная кроха, с ярко-красными щечками, стучит ножками и ручками. Она начинает кричать громко и пронзительно, как один из пятнистых петухов мистера Кэнэри, которого мне довелось увидеть в прошлогодней школьной поездке. От этого визга у меня начинает болеть голова и звенит в ушах.

Я перекидываю новую игрушку через перила кроватки, и мой игрушечный слоник приземляется рядом с ней на матрас. Малышка Джун размахивает руками, пока крошечный кулачок не натыкается на игрушку и она не хватает длинный хобот, крепко его сжимая.

А потом… она затихает.

Плач прекращается. Она перестает ерзать. Плач переходит в воркование, и я удивленно наблюдаю сквозь перила кроватки, как Джун поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня.

Наши взгляды встречаются, и у меня внутри все сжимается. Я опускаюсь на колени, одной рукой держусь за перила, а другую просовываю внутрь, чтобы коснуться Джун. Я глажу ее по животику, будто щенка, затем провожу пальцем по ее дергающейся руке. Малышка теплая и мягкая. Пахнет пеной для ванны.

– Я его еще никак не назвал, – бормочу я, прижимаясь лбом к перилам. – Можешь дать ему имя, если хочешь.

Слоненок слегка покачивается в ее руках.

Пытливый взгляд все еще прикован ко мне, темно-синие глаза широко распахнуты, они кажутся почти черными в полумраке комнаты. Джун воркует, а потом издает звук, похожий на «агги». Это очень мило. Я от этого начинаю хихикать и тянуться к ее руке.

– Ладно. Тогда мы назовем его Агги.

Крошечные пальчики обхватывают мой мизинец, и у меня перехватывает дыхание. Она цепляется так крепко, как будто я ей для чего-то нужен, как будто я важен, и от этого у меня внутри все трепещет. В груди разливается тепло. Мне нравится это чувство: быть нужным, желанным.

Принадлежать кому-то.

Я чувствую, что теперь принадлежу кому-то.

А после того, как я потерял все, что любил, это так много для меня значит.

* * *

Ах да. В тот момент все и началось.

В тот самый момент, когда шестилетний я заглянул в кроватку к Джун. В тот самый момент, когда она ухватилась крошечными кулачками за мой палец и игрушечного слоника. Я до сих пор помню чувство, что нахлынуло на меня тогда.

Я почувствовал, что больше никогда не потеряюсь.

Конечно, в то время я был еще ребенком, поэтому не понимал всей величины такого чувства, да и как я мог? Нашу историю невозможно было предугадать.

Но… я что-то знал.

Я знал, что малышка Джун забрала меня в тот момент и никогда больше не отдавала.

Она тронула меня, как восход солнца трогает утреннее небо мягким светом, теплыми красками и предвкушением чуда.

Она обрушилась на меня, как ураган обрушивается на тихий городок, не желая брать пленных.

Забрала мое хорошее и плохое, мое светлое и темное. Собрала мои жалкие, уродливые осколки и создала из них что-то стоящее. Она превратила мою агонию в искусство.

Джун завладела мной так, как в конечном счете можно описать одним лишь словом:

Неизбежно.

Глава третья
«Первый проступок»

Брант, 6 лет

– Ты все еще чмошник, Брант Эллиотт.

Венди показывает мне язык, пока мы ждем школьный автобус, а ее братец Уайетт довольно хмыкает себе под нос. Все-таки двойняшки Нипперсинк просто отвратительны.