– А, да. – Киваю я.

И мы отходим в сторону. Из-за толкучки у двери, через которую выходят парни из «В» класса, нам приходится задержаться, и мы невольно становимся свидетелями разговора между Ксюшей и Дрыгой.

– Давно не видел тебя в школе. – Говорит он.

– Я пропускала. – Отвечает она.

– Болела? – Его голос звучит безучастно.

– Мне было плохо. – Ее голос почти растворяется в шуме других голосов.

– Осень. Обострилось все. – Понимающе и при этом абсолютно безразлично бросает он.

– Осень? – Она поднимает на него большие глаза, блестящие от подступающих слез. – Ну, ладно, пусть будет осень…

Он даже не пытается делать вид, что ему интересен ее ответ: уходит, не дослушав, и ее последние слова звенят в воздухе тихим эхом. Ксюша провожает его ошеломленным взглядом – она как будто еще до конца не верит, что можно быть настолько оглушающее жестоким и холодным. Ее наивный маленький мир буквально рушится на части в этот короткий миг. Но она все еще смотрит на него с любовью, которую так мечтала ему подарить, и которую он так легко растоптал.

Мне в этот момент так дико стыдно, будто это я сам только что уничтожил эту девушку на глазах у всех. Она уходит, опустив плечи и потупив взгляд, а Леха даже не оборачивается. Он с раздражением расталкивает парней из параллельного класса, чтобы быстрее скрыться в раздевалке – спрятаться в ней от собственной совести, от которой остались лишь обглоданные кости. И нервно срывает с себя одежду, делая вид, что кроме переодевания в спортивную форму сейчас ничего важнее на свете для него нет.

А я смотрю на него и ощущаю… жалость.

Бедный парень. Он все чувствует, все понимает. Он знает, какую боль причинил ей, и ненавидит себя за это. Но что хуже – Леха знает, что Ксюша никогда в жизни не поступила бы так с ним, и от этого бесится еще сильнее. Даже попытки оправдать себя любыми способами не спасут его от внутренней истерики, которая раздирает сейчас его изнутри.

Он знает, что эта девушка слишком хороша для него.

Знает, что она заслуживает большего, и он не способен ей это дать.

Знает, что если она когда-то оправится от этих ран, то не озлобится, и будет гораздо счастливее, чем была бы с ним.

Дрыга прекрасно знает, что он подлец. Подлецы всегда это знают. Просто они не способны на большее. У них кишка тонка.

– Ну, ты и мудак. – Бросает ему Денис, проходя мимо.

И впервые на моей памяти Леха ничего не отвечает. Даже не оборачивается. Его лицо искажено злобой, которую он вымещает на шортах, которые никак не хотят одеваться на левую ногу. Леха топчет их, беззвучно матерится и рычит. А я, переодеваясь, наблюдаю за ним искоса и гадаю, будут ли ему сниться Ксюшины глаза, в которых он увидел так много: и свое предательство, и ее преданность, и свою ничтожность, и ее любовь, готовую все простить – даже это.

И думаю о том, что я никогда не смог бы так поступить с Аленой. Лучше сдохнуть, чем видеть, как ее мир рушится. Чтобы уйти в такой момент, когда ее глаза умоляют тебя остаться, нужна не сила, а слабость. И я не хочу быть таким. Только не я.

Остаток дня проходит как в тумане. На пробежке после занятий я довожу свое тело до изнеможения – тренировка, и правда, помогает на какое-то время забыть о чувствах. Но потом это состояние возвращается вновь. Я украдкой пробираюсь к дому Красновых и, прячась в кустах, наблюдаю за ней в окно.

Алена разговаривает по телефону, пьет чай с печеньем, читает книгу на диване. А я перемещаюсь от окна к окну, как какой-то больной сталкер, но только так мне становится немного легче. Только так я получаю ощущение присутствия в ее жизни и могу убедиться, что у нее все хорошо.

На репетиции вечером она ведет себя как обычно. Не знаю, как ей это удается, но это факт. Смеется, пытается командовать процессом, направляет парней, раздает советы, предлагает новые фишки для аранжировок и играет так, будто в ней еще больше энергии – Алена отдает всю себя музыке в этот вечер: ее щеки наливаются румянцем, а футболка становится влажной от пота. Единственное различие в том, что она ни разу не встречается со мной взглядом, и мне остается лишь догадываться, что у нее на уме.

– До завтра! – Алена прощается первой и уходит из берлоги еще до того, как я успеваю ей ответить.

Меня это ранит, но вида я не подаю. Сам виноват.

Прибравшись после репетиции, я возвращаюсь домой и застаю мать на кухне. Она быстро смахивает слезы с глаз и прячет бокал с вином в один из ящиков – как будто мне семь лет, и я не успею ничего заметить.

– Привет, – говорю я, застыв на пороге кухни, – ты чего плачешь? Что-то случилось?

– Нет, я не плачу. – Натянув на лицо улыбку, отвечает мама. – Это так. Немного раскисла. Из-за… Андрея и всей этой ситуации, знаешь. Не могу представить, что Аленка может остаться без отца. У нее кроме нас никого больше нет. Ты будешь ужинать?

– Не-а.

– Ну-ка, сядь. – Она подходит ко мне, берет за руку и буквально усаживает за стол. – Чего такой мрачный?

Сама садится напротив.

– Да так.

Ненавижу семейные советы, и мы никогда не практиковали разговоры по душам, поэтому мне неловко. Было бы здорово, если бы она побыстрее отстала. Но мама не так проста и сразу бьет в цель:

– Это из-за Алены?

У меня пересыхает в горле. Пару секунд я мешкаю, но под ее взглядом приходится сдаться.

– Я ее не заслуживаю. – Говорю я, тяжело вздохнув.

– Единственный парень, который заслуживает девушку, так это тот, который считает, что не заслуживает ее. – С улыбкой произносит мама. – Уж поверь мне. – Она берет мои руки в свои. – А теперь расскажи мне все в деталях.

– Ни за что. – Отрезаю я, пытаясь высвободиться.

Но мама держит крепко.

– Все в деталях, Никита Высоцкий. В мельчайших деталях!

Звучит угрожающе.

Похоже, имеет смысл ей подчиниться.

16.2.

АЛЕНА

Мне хочется провести весь день, спрятавшись с головой под одеяло. А еще лучше сразу несколько столетий. Хочется исчезнуть, стать воздухом, раствориться в небытии, но приходится вставать вместе со звуком будильника, несмотря на то, что полночи я не могла сомкнуть глаз, отрубилась только под утро и в итоге совершенно не выспалась.

Первым делом я проверяю телефон: нет ли вестей от отца, но в сообщениях пусто, пропущенных вызовов тоже не было. «Он обязательно найдется, – в очередной раз твержу я себе, – папа сильный, он непременно выберется к своим и вернется домой». А потом мысли привычно возвращаются к Никите. Я как сквозь сон слышу его смех, слышу голос, вижу его улыбку. Мне нужно перестать думать о нем, перестать вспоминать все, что нас связывает. «Это просто привычка, мы слишком долго были привязаны друг к другу», – уговариваю я себя.

Но не помогает.

На мне его футболка, я спала в ней. В это сложно поверить, но даже после стирки она пахнет Никитой: на ткани еще ощущаются отголоски его парфюма и его собственный запах. У меня щемит в груди, когда я его вдыхаю. А еще я чувствую боль – такую приятную боль, от которой плохо и хорошо одновременно, и это чувство хочется продлить еще и еще.

Я шлепаю босыми ногами на кухню, варю себе крепкий кофе и любуюсь лучами восходящего солнца. Прежде, когда мне бывало тяжело, я могла поговорить с Высоцким, теперь – он причина моих переживаний, и все, что мне остается, это разговаривать с самой собой и пытаться не развалиться на части.

Когда я уже одета и готова к выходу из дома, в дверь стучат, и мое сердце подпрыгивает. «Зачем он пришел? Мы же договаривались, что не будем видеться!» Мне хочется его отругать, но за дверью оказывается его мама.

– Доброе утро, котик, – тетя Марина целует меня в щеку и проходит в дом. – Ну, как ты?

– Держусь. – Отвечаю я.

– Голодом себя не моришь? – Она отправляется на кухню. – Прости, но мне нужно проверить твой холодильник. Если я не буду уверена, что ты нормально питаешься, не смогу спать спокойно.

Только в этот момент я замечаю в ее руках объемную сумку.

– Не голодаю. – С улыбкой говорю я. – Вчера даже готовила ужин. На двоих: все жду, вдруг папа придет.

От этих слов в горле встает тяжелый ком.

– Ох, Алешка. Придет, конечно. Только нужно еще немного подождать. – Она открывает холодильник, оглядывает его критическим взглядом, а затем начинает выкладывать что-то из сумки на его полки.

Я подхожу ближе и вижу, что это запас продуктов и контейнеры с готовой едой.

– Теть Марин, да не надо было. У меня все есть, а чего нет, куплю – деньги еще остались.

– Ничего-ничего, еда лишней не бывает. – Не отвлекаясь, говорит мать Никиты. – Наверняка, забываешь поесть между репетициями и учебой. Один раз обед пропустишь, два раза – ужин, а там незаметно и гастрит подкрадется. Это я своему оболтусу устаю говорить, а уж ты-то должна понимать, ты ведь умная девочка.

Она выпрямляется во весь рост, закрывает дверцу холодильника и оборачивается ко мне. «Какая же она красивая», – думаю я, и меня привычно накрывает теплыми чувствами.

Я вспоминаю, как невольно тянулась к ней в детстве: мне все время хотелось прикоснуться к тете Марине, обнять ее, вдохнуть аромат ее духов. Она никогда не отказывала мне в ласке и всегда была рядом, если нужно было заплести мне косички на праздник, погладить очередное дурацкое платье или костюм белочки на утренник или замазать синяк на лбу тональным кремом.

Я вспоминаю, как любовалась ею и хотела быть похожей на нее, когда вырасту. Тетя Марина всегда пыталась накормить меня, когда я забегала к ним в гости, а это было и через день, и иногда каждый день. Она одевала меня: точнее пыталась подсовывать девчачьи наряды, когда видела, что я не вылезаю из рваных джинсов и потертых шортов, а я принимала их с благодарностью, даже если потом не носила.

Эта женщина, на самом деле, не обязана была уделять мне внимание, но делала многое, чтобы я никогда не чувствовала себя брошенной. Тетя Марина, конечно, не смогла бы заменить мне мать – для этого нужно жить вместе и быть одной семьей, но она делала все, чтобы я не страдала от того, чего лишена.

– Вы сами приготовили для меня? – Спрашиваю я.

– Только сырники и макароны по-флотски. – Легкомысленно отмахивается она. – Мы же не хотим, чтобы ты не слезала несколько суток с унитаза из-за моей стряпни, да? Поэтому большая часть – доставка из кафе и ресторанов.

Я подхожу и заключаю ее в объятия. Еще одно упоминание о ее сыне, и меня опять затопит слезами.

– Если позвонят из каких-нибудь служб, – перебирая пальцами мои волосы, произносит тетя Марина, – дай им мой номер, хорошо? Я скажу, что ты живешь с нами, пока нет Андрея. Если захотят приехать – обязательно позови меня.

– Думаете, они могут меня забрать? – Я отрываюсь и смотрю ей в лицо.

– По закону тебе нельзя быть одной, ты же знаешь. – Отвечает она, с трудом сдерживая слезы. Ее пальцы скользят по моим плечам, заботливо собирая невидимые пылинки. – Но мы этого не допустим, не переживай.

– Хорошо, спасибо. – Я еще раз обнимаю ее.

Уже на пороге она застывает, как будто хочет что-то добавить, но так и не решается. Я и не настаиваю – вдруг это что-то касается ее сына.

– Ладно, мне пора. – Тетя Марина садится в свой автомобиль и машет мне рукой. – Если что, я на связи.

– Пока! – Я посылаю ей воздушный поцелуй и провожаю взглядом.

Задумавшись, не замечаю, как у дома тормозит машина Стаса.

– Хэй! – Приветствует он меня. – Готова?

– Ага. – Чуть не забыла, что мы договорились, что он подвезет меня сегодня до школы. – Я быстро.

Возвращаюсь в дом, надеваю ветровку, беру рюкзак и запираю дверь.

– Это что, была мать Высоцкого? – Спрашивает Стас, когда я подхожу к машине.

Он ждет меня снаружи, готовый открыть дверцу.

– Да. – Отвечаю я, приподняв бровь. – Я уж и забыла, что вы знакомы.