Через пятнадцать минут мы с подругой пританцовываем у стены, не решаясь занять пустующую середину танцпола. Тарталетки с икрой залетают в меня, точно вражеские пули, приводя в исполнение приговор моей диете. Я полирую их шампанским, чувствуя приятное покалывание в груди, и раздумываю, чем бы таким приправить эту тухлую вечеринку. Нырнуть в бассейн? Или подраться? Шутка. Для этого я еще недостаточно выпила.

– Он бросил нас, – Машка отворачивается к окну.

Похоже, готова разреветься. У них с Димой и так непростой период: вчера она узнала от него о его зависимостях и прошлой жизни в Америке. Переварила все это и решила поверить, что он завязал со всем этим навсегда.

– Не, – толкая ее, указываю на импровизированную сцену.

Светомузыка прекращает мельтешение, звуки из динамиков становятся тише. Подошедший лысый паренек не спеша проверяет аппаратуру и знаком просит поддержать музыкантов.

В этот момент мне становится интереснее.

Ловко подскочив к ударной установке, Дима падает на стул и берет палочки. Парень с хвостиком (да-да, тот самый) встает с другой стороны и поднимает саксофон, еще один незнакомый нам парнишка обхватывает руками электрогитару.

Под дружное улюлюканье и аплодисменты через несколько секунд на сцену поднимается еще один участник. Среднего роста, в клетчатой рубахе и джинсах, с блестящей гитарой, висящей на груди. Я лениво зеваю, а мягкий свет скользит вверх, касаясь его коротко стриженных волос и… маленького колечка в носу.

Чего-о?!

Солист устанавливает микрофон на нужный уровень и слегка прикрывает глаза, словно собираясь с мыслями. В моем сознании происходит взрыв. Это он. Паша! Только без своих забавных кудряшек, свисавших мягкими каштановыми спиральками на лицо. Какого черта он вцепился в микрофон? «Да ла-а-а-адно!!!»

– Постригся… – Задыхаясь, мычу я.

Ставлю бокал на подоконник, хватаю растерянную Машку и тащу сквозь толпу ближе к сцене. Глаза все еще отказываются верить в увиденное.

Подруга послушно плетется за мной, пока я расталкиваю людей локтями, как танк, продвигаясь вперед. В зале стоит тишина. Все притихли и ждут, не слышно даже удивленных шепотков.

Песня начинается внезапно – с неспешного и мягкого барабанного ритма. Это заставляет меня остановиться и застыть на месте. Остается только музыка.

К этому моменту мы уже стоим в трех шагах от сцены и перестаем дышать. Тогда к едва слышному ритму ударных присоединяются клавишные. И буквально с первых нот мелодии Пашка, крепко обхвативший рукой микрофон, открывает глаза и поет, неспешно и мелодично:

Где-то там, в синеве. Вдруг затих птичий гам.
Снова, словно с ножом в спине, город ляжет к твоим ногам.
Тем, кто видел хоть раз, не сорваться с крючка.
Отпусти ты на волю нас, что ж ты делаешь, Анечка…^[1]

Во время двухсекундного проигрыша ударных я пытаюсь хватать ртом воздух. Выходит плохо: легкие горят огнем. Не верю, что это происходит со мной. Что это происходит сейчас.

Темнота танцпола сменяется для меня светом яркого солнца, вечер уступает место ласковому утру. Я стою на месте, но мое тело летит куда-то ввысь, и не в моих силах его остановить. Я просто смотрю. И слушаю. Больше не слышу слов. Гляжу в его глаза. Радужки у него темнее, чем зрачки. Взгляд глубокий, и он затягивает меня, прокручивает в вихре непонятных чувств и не отпускает.

Пашка набирает воздуха и продолжает уже громче:

Белокурая бестия!
Пропадаю без вести я…
Помогите же, кто-нибудь!
С нежным взглядом сапфировым.
Ни один не уйдет живым.
Такую попробуй, забудь.
Такую попробуй, забудь.

Он все это спланировал, приготовил специально для меня.

Рядом танцуют пары. Девчонки визжат и не отрывают глаз от исполнителя, тянут к нему руки. Для всех сейчас словно зажглась новая звезда. А для меня… Я до сих пор не понимаю, что чувствую. Мне страшно. И хочется убежать – подальше от себя и своих чувств. И одновременно хочется рвануть к сцене и настучать по рукам всем этим охотницам за чужим добром. Они здесь все для меня сейчас соперницы потому что парень, стоящий на сцене – мой. Только мой. И первый раз в жизни я понимаю что-то настолько отчетливо, что мне становится трудно дышать.

– Эй, – тормошит меня за руку Машка.

Но я уже ничего не чувствую: меня можно целиком засунуть в морозилку, и мое тело растопит весь лед. В груди пылает бесконечный пожар, способный выжечь целые километры лесов и полей. Я смотрю на него. Этот парень – не такой, как все. Он – особенный. Да. Почему? Что он значит для меня? Мне только предстоит выяснить.

Играет саксофон.

Паша, все еще держа микрофон, поднимает глаза и находит меня в толпе. Он смотрит дерзко, с вызовом. Чувствует, что поставил меня в тупик. Знает, что шутки кончились, и теперь я в его ловушке. Это больше не игра, не дурацкий спор: Паша вывернул передо мной душу, признался в любви у всех на виду и ждет ответных действий.

Я стою, впиваясь в него глазами. И понимаю, что дезориентирована.

Кто-нибудь делал что-нибудь подобное для вас? Уверена, бы тоже были в шоке.

Когда Суриков сделал пирсинг ради поцелуя, я подумала, что этот псих готов на все ради того, чтобы выиграть спор. Но теперь… его поступок меняет все. Не знаю, что из всего этого выйдет. Не знаю, что чувствую. Не знаю, поступаю ли правильно, но одновременно с последним аккордом и аплодисментами я срываюсь с места и бегу к нему.

Паша

Наверное, я опозорюсь, но обратного пути нет.

Ругаю себя, как последнего идиота. В руках чужая гитара, в голове слова глупой романтической песни и аккорды, которые могут вылететь из головы в любой момент. Но я на сцене, и за спиной уже вступают ударные.

Раз, два, три, четыре. Закрываю глаза, чтобы собраться с мыслями, пытаюсь унять дрожь в коленях, но от этого трясусь еще больше. Совсем как осиновый лист.

– Где-то там, в тишине…

Я не узнаю свой голос, но продолжаю: сбежать будет еще большим позором, чем остаться на сцене. Слова вылетают из меня одно за другим, и, кажется, я не успеваю придавать им нужные интонации. Просто выдыхаю в микрофон, отпускаю их на волю.

И крепко хватаю руками стойку – это мое спасение. Вот оно! Открываю глаза и смотрю вдаль. Выбираю самую черную точку в конце зала на стене. Смотрю сквозь пространство. Потому что знаю: если увижу Аню, остановлюсь и не смогу продолжать. Так было уже десятки раз.

Например, когда приходил в ее кафе и мычал там что-то нечленораздельное.

– Привет, как дела? – Спрашивает она.

Это мы случайно встретились в спортивном центре полгода назад, Аня ходила туда на йогу. Она стоит всего в полуметре от меня и пристально смотрит. Уголки рта чуть опущены, но губы словно вот-вот готовы сложиться в усмешку. Глаза ее улыбаются, и я понимаю, что девушка готова рассмеяться над моей беспомощностью. Я продолжаю давить на краник кулера, но вода никак не бежит.

– Нормально, – выдыхаю, пытаясь унять бьющееся с шумом сердце, и снова давлю на рычаг.

– Уверен? – Издевается она, наклоняясь ближе, и кладет мне руку на плечо.

Чувствую, как воздух раскаляется до предела.

– Ага, – отпускаю краник, недоумевая, почему не льется вода, и снова поворачиваю изо всех сил.

– Так и подумала, – улыбается Аня, протягивая мне бутылку с водой. – И удаляется прочь легкой походкой.

Вижу ноги, вижу упругую попку, вижу спину, затянутую в эластичную майку. И не вижу ничего перед собой. Судорожно откручиваю крышку с бутылки и пью воду. Почему эта девушка… будто какая-то особенная? И только рядом с ней я превращаюсь в какого-то идиота. Это, вообще, лечится?

Поворачиваюсь к кулеру и вижу, что сверху на нем даже не установлена емкость с водой. А я давил, давил… Вот это позорище… Вот дебил!

– Привет! – Произносит Аня.

А это я уже у нее в кафе. Четыре месяца назад. Зашел по пути из колледжа, перехватить стакан кофе. Ну, вы поняли – типа совершенно случайно, а не для того, чтобы пялиться на ее зад.

– Привет, – чешу затылок, как болван. Оборачиваюсь к бармену. – Эспрессо с собой, пожалуйста. – Снова поворачиваюсь. Аня все еще прожигает меня взглядом. – Как дела?

– Отлично. – Она молчит, продолжает буравить меня взглядом.

Лихорадочно соображаю, что бы еще сказать. А вдруг это мой шанс?

– Вы с моей сестрой планировали что-нибудь на вечер? Я собирался в кино, может, составите мне к…

Уверен, она почти кивнула головой, когда к ней вдруг подлетел какой-то бугай, притянул к себе и поцеловал прямо в шею.

– А..о… – Она выглядит растерянной и дергает плечом, чтобы он от нее отлип. – Знакомься, Паш. Это мой парень. Марат. А это Паша – брат моей подруги.

Верзила тянет мне руку. Я жму ее и спешу отвернуться, мне хочется провалиться под землю.

– Мне нужно отлучиться, прости. – Извиняется Аня и тащит своего парня в коридор к гардеробной.

Слежу за ними искоса и чувствую себя конченым неудачником.

– Белокурая бестия!
Пропадаю без вести я!

Вкладываю все свои чувства в эти строки, пытаюсь подыгрывать себе на гитаре. Пусть знает. Пусть слышит. Наконец, у меня хватило духу. Мужик я или нет?!

И я пою. Снова и снова. Строчку за строчкой, буквально отпуская душу на волю. За все те разы, когда боялся поднять на нее глаза. За все те встречи, которые не состоялись из-за моей трусости и неуверенности в себе. За все те слова, которые не сказал, хотя мог бы и должен был сказать еще два года назад, когда увидел ее впервые – лучистую, светлую, солнечную. Мою Аню Солнцеву. Мое Солнце.

Пою и чувствую, как становлюсь сильнее. Как переступаю свои страхи, как будто рождаюсь заново. А когда песня заканчивается, поднимаю глаза и вижу ее. Стоит в трех шагах от сцены: смятенная, растерянная. Мне даже не нужно было искать ее взглядом. Чувствую, где она. Всегда чувствую. И жду.

Смотрю на Аню, пытаясь одними глазами сказать: «Да, все, что ты сейчас услышала – полная правда. И я дурак, что не сказал тебе этого раньше. Но она не двигается, и мне вдруг становится страшно».

Дико страшно, что спугнул ее. Сейчас она развернется и сбежит. Только эта мысль посещает мою голову, как вдруг Солнце, расталкивая людей, бросается вперед.

Я облегченно выдыхаю, отпускаю микрофон и спрыгиваю со сцены. Присутствующие аплодируют, и маленький зал, наполненный народом, кипит от возрастающих температур. Но я не слышу никого: я нахожу в толпе то, что давно искал – ее губы.

Аня буквально запрыгивает на меня. Я едва успеваю подхватить ее под бедра. Прижимаю к себе и касаюсь влажных губ. Балансирую, стараясь не упасть после ее прыжка. Упираюсь обеими ногами в паркетный пол. Она обнимает меня, и я ощущаю нечто вроде потрясения. Неужели это сейчас происходит со мной?

Развожу ее губы языком и проникаю глубже. Сильно, больно. Держу ее крепко, постепенно опуская вниз, пока ноги Ани не касаются пола. Этот поцелуй похож на ядерный взрыв: мы создаем огонь, уничтожающий все вокруг, и даже нас самих. Но от него не хочется скрыться. Мы целуемся неистово, грубо, уже до боли в покусанных губах. Толпа свистит и подзадоривает нас, но кому какое до них дело?

Точно не нам.

Аня

– Эй, – я отрываюсь от его губ и, тяжело дыша, смотрю в глаза. В крови подскакивает адреналин, помноженный на шампанское и острое чувство стыда.

– Что? – Обжигая меня своим дыханием, спрашивает Пашка.

Его руки все еще на моей талии. Мы стоим, соприкасаясь лбами, и не можем перевести дух, объятые пламенем и опьяненные друг другом.

– Они, – хрипло выдыхаю я, – аплодируют…

– Слышу, – улыбается он.

– Нет, – я отрицательно качаю головой, воздух с шумом вылетает из моих легких.

– Что? – Паша отрывается, чтобы посмотреть в мои глаза в поисках ответа на свой вопрос.

– Они аплодируют потому, что… у меня юбка треснула…