Когда его пальцы сжимаются на моих ягодицах, я вскрикиваю, и это раззадоривает его еще больше. Он лихорадочно нащупывает что-то на стене, нажимает, и дверь в гараж внезапно отъезжает наверх. Я чуть не падаю, но Паша в последнюю секунду успевает меня подхватить.

Мое тело горит, я в бреду. Мне все равно, где и как мы это сделаем: он нужен мне прямо сейчас. Я жду, когда Пашка втолкнет меня внутрь помещения, но его горящие губы вдруг соскальзывают с моих и замирают. Я открываю глаза и сквозь туман пытаюсь проследить за его взглядом. Он направлен на мощный черный четырехколесный агрегат, стоящий прямо у входа и сверкающий своей новизной.

– О-о-о, – выдыхает Паша, отпуская мою талию. – Вот это конь.

Эх, мужчины …

Я недовольно стону и кутаюсь в жилет. Нет. Ну, нет же. Почему именно сейчас? Будьте прокляты, все производители квадроциклов! Знайте, вы обломали мне один из самых захватывающих моментов в жизни!

Паша

Прошу, конечно, прощения, но это мечта каждого мальчишки. Детская глупая мечта, заставляющая в предвкушении дрожать колени и потеть ладони. Помню, абсолютно также загорались глаза, когда мама дарила на Новый Год солдатиков или обещала купить игрушечный танк за то, что схожу полечить зубы к стоматологу. Ощущения почти такие же.

Забыв о пожаре в брюках, я отпускаю Аню и быстро подхожу к квадроциклу. Девушка за моей спиной разочарованно вздыхает, но так даже лучше. Я-то знаю.

Она не заслужила грязного гаражного секса, как бы мне того не хотелось. Солнцева – не девица на одну ночь. И уж тем более не Лида, бухгалтер из универа, которая беззастенчиво закрывала дверь на щеколду всякий раз, стоило мне появиться у нее в кабинете. От воспоминаний об этом меня снова передергивает.

Я уже месяц ее избегаю потому, что самому от себя противно. И дела с учебой, как следствие, складываются теперь не самым лучшим образом, но ничего не поделать. Все отныне будет по-другому. Я так решил. Мне есть ради чего жить. Мне хочется касаться только девушки, которую люблю. У меня есть Аня.

– Вот это я понимаю, машина, – обходя меня слева, она указывает на «гелик» Юрия Палыча, отца Димы. – А это что? – Солнцева морщится, глядя на квадроцикл. – Изящный способ свернуть себе шею?

Я кладу руки на руль.

– Прокатить тебя? – Спрашиваю не своим голосом, словно во сне.

– Лучше на этом. – Аня смеется и тычет пальцем в «гелендваген».

– Не-е-е, – прыгая на сидение квадрика, усмехаюсь я, – я ж не смертник! Случись чего, до самой смерти не расплачусь, даже если почку продам. Даже если обе!

– Тогда, может, пойдем в дом?

– Садись, прокатимся! Не бойся. – Я поворачиваю ключ и нажимаю кнопку зажигания. Раздается самый прекрасный на свете звук. Он отдается в ушах утробным рычанием голодного зверя и легкой вибрацией, согревающей ладони. «Сейчас соображу, как тут все устроено: слева сцепление, справа газ. Где тормоза? Вот они, родимые». – Давай, не ссы!

– Ты самый галантный кавалер из всех, кого я знаю. – Закидывая ногу и устраиваясь сзади, хихикает Аня.

Мех на ее жилетке щекочет мне спину. Я дотягиваюсь до пульта, лежащего справа на полке, жму наугад кнопки, и ворота, выходящие на улицу, начинают раздвигаться в сторону.

– Если бы у меня было семь жен, – протягиваю ей шлем, взятый там же, на полке, – ты была бы самой любимой.

Она прокашливается.

– Какой-то сомнительный комплимент.

– Ладно. Самой-самой любимой из всех семи жен, – смеюсь я.

– Ха-ха. Как смешно. – Аня вертит в руке шлем и кладет его обратно. – Не хочу портить прическу.

– А голову ты, значит, повредить не боишься? – усмехаюсь я и плавно трогаю с места квадроцикл.

Солнцевой не остается ничего другого, как вскрикнуть и крепко обхватить меня руками.

Мы выезжаем на улицу, освещенную одиноким диском луны, и мчим прочь от дома. Стараюсь сильно не разгоняться: нам и так достанется от Димона и за разгул, превративший мирную вечеринку в гнездо разврата, и за пьяного участкового, разгуливающего по усадьбе в трусах, и за бассейн.

Мы едем по длинным ночным улицам, притихшим и полупустынным. Вдыхаем полной грудью свежий речной воздух, свободу и саму молодость. Мне так хорошо, как не было никогда. Чувствую, что и Ане тоже.

Свернув на набережную, я проезжаю вдоль реки, где в это время еще полно гуляющих парочек и веселых компаний. Как только чувствую, что Солнце расслабляет руки, прибавляю скорости, заставляя ее ухватиться за меня изо всех сил, потом опять сбавляю – ощущаю ответственность за нас обоих и не хочу рисковать.

Когда мы возвращаемся в нужный район и поворачиваем на ту самую улицу, Аня визжит, подбадривая меня, и я с ветерком доставляю ее до коттеджа Димы. Заезжаю в гараж, останавливаю квадроцикл и глушу мотор.

– Вот это да! – Восклицает она, спрыгивая. – Это было… круто!

Ее волосы спутаны, взлохмачены и свисают по плечам сосульками. И все равно, это самое прекрасное, что я когда-либо видел. На секунду теряю дар речи, но вновь обретаю, как только ее губы касаются моих. Скользят, замирая на секунду, и прижимаются крепче. Ее руки в это время нежно гладят мою спину, и я моментально дохожу до критической точки и уже готов взорваться. Отпускаю руль и прижимаю ее к себе.

– Проверим, вдруг Машка уже вернулась? – Спрашивает Аня, оторвавшись от меня.

Вскакиваю, беру ее за руку, и мы бежим в дом.

– Ничего себе… – застываю на пороге, внезапно ошалевший от увиденного.

Повсюду горы одноразовой посуды, разбросанные по полу конфетти, пустые бутылки, мусор и окурки.

– Все, ребята, всем пора домой! – Огорченно изрекает Солнце и толкает какого-то парня, мирно спящего на диване со стаканом в руке. – Слышите? Все! Конец вечеринки, расходимся!

Но мало кто реагирует.

Следующие минут двадцать мы выталкиваем совершенно пьяных парней и девчонок за дверь. Некоторые из них несут на плечах своих товарищей, другие просто ползут к выходу полураздетые. Музыку вырубают. Ярик с друзьями собирают аппаратуру и инструменты, загружают в припаркованный за воротами микроавтобус. Они выглядят приличнее остальных: бодрые и способные еще ясно соображать. Убеждаюсь, что их водитель трезв, жму ему руку и машу на прощание. Возвращаюсь и застаю Аню посреди пустого танцпола.

Она стоит в чужих тапках на полу, покрытом осколками бокалов и чьей-то рвотой. Вид у нее такой, словно саму сейчас вывернет. Мы открываем окно. Во дворе та же картина: бассейн будто стихийное бедствие пережил. Несколько ребят, покидают его, по пути собирая недопитое спиртное – видимо, на дорожку.

Мы идем в гостиную. Аня подбирает разбросанные возле пустого шкафа плечики. На одно из них вешает жилетку. Сама находит какой-то халат, надевает и туго перевязывает на поясе. Я поднимаю глаза и вижу болтающийся на люстре лифчик.

– Вау… – Обнимаю подругу за талию. – Итак. С чего начнем уборку?

– Сдурел? – Хмыкает Аня. – Здесь клининговую компанию нужно вызывать, они и то сутки провозятся!

– Хотя бы сколько-то успеем убрать.

– Да ну, мне проще свалить! – Смеется она.

Я смотрю на нее, удивленно распахнув глаза, и вдруг понимаю, что Аня не шутит. И тут мы вместе начинаем хохотать. До слез, сгибаясь от смеха. Мы ужасные люди. Ужасные-ужасные. Гадкие. Очень гадкие.

– Требую продолжения банкета! – Вдруг торжественно провозглашает Солнце и хватает открытую бутылку шампанского со столика.

– Поехали! – Я беру ее за руку и веду за собой.

– С парнем, у которого такой пресс? – Хихикает она, поправляя халат. – Да хоть на край света!

В таком виде мы ловим такси и едем ко мне. Таксист всю дорогу поглядывает в зеркало заднего вида на странную парочку, но молчит. А мы смеемся, не останавливаясь. Аня в огромном красном халате, я в одних штанах. Она с бутылкой, а я с мыслями о том, что мама сегодня ночью на смене в больнице. О таком счастливом стечении обстоятельств еще вчера я не мог даже и мечтать.

Аня

– Это самое странное, что я когда-либо делала. – Говорю я, повернув ключ в замке.

В темноте подъезда слышны лишь лязганье замка и звонкие щелчки. Крепко держу Пашку за руку в попытке не упасть. Волнуюсь, ведь десятки раз была здесь, но приходила к подруге, а не к ее брату.

– Почему? – Открывая дверь и пропуская меня вперед, спрашивает он.

– Ну, как же. – Делая несмелый шаг и останавливаясь, чтобы прислушаться, отвечаю я. – Чужой халат, огромные тапочки, на голове аккуратно свитое кем-то гнездо, и в таком виде я крадусь к вам в квартиру посреди ночи. Не странно?

– Совсем немножечко. – Суриков отпускает мою руку.

– Что самое странное ты делал в последнее время?

Паша закрывает дверь и на цыпочках проходит по коридору.

– Не знаю, надо подумать. – Он включает свет в комнате сестры, убеждается, что там никого нет, и снова выключает. Идет в мамину спальню, проделывает то же самое. – Покупал Машке прокладки. И то это было больше весело, чем странно.

Мы снова в темноте. Я слышу его голос из противоположного конца коридора, ставлю бутылку на полку, снимаю тапки и иду навстречу.

– Ты? Покупал? Сам? – Развязываю халат. – Ни за что не поверю.

– Еще и советовался с продавцами.

– Не стеснялся?

– Говорю же, весело.

– Даже не знаю, как мне на это реагировать.

– Посмейся вместе со мной, – предлагает он.

Его голос совсем близко. Еще шаг и…

– А ты… бесстрашный. – Выдыхаю я.

Наконец, его руки крепко обхватывают мои предплечья. Я испуганно замираю.

– Ну, привет, – говорит Паша.

– Привет, – кладу ладони ему на грудь.

От его кожи исходит настоящий жар, как тот, что жарким летним днем плавит асфальт. Мне хочется касаться его тела снова и снова, мои ноги предательски слабеют.

– Я уже успел соскучиться. – Он наклоняется так, что я почти чувствую, как соприкасаются наши ресницы.

– Чем докажешь?

Снова бросаю ему вызов, желая только одного – чтобы мы скорее слились в сладостной борьбе, но Паша просто целует меня. Делает это трепетно и нежно, словно собирает росу с лепестков утренней розы. И это очень неожиданно, потому действует на меня безошибочно – будто выстрел вдруг попадает в цель.

Я ощущаю слабость: мое тело тает, а душа несется куда-то вверх, выше и выше. То, чего я так долго боялась, уже близко, и оно оказывается необычно приятным и желанным. Я чувствую это, когда халат медленно падает к моим ногам, сброшенный легким и будто случайным движением его рук.

Чем дольше мы целуемся, тем настойчивее и глубже становятся наши поцелуи. Мне хочется, чтобы это не заканчивалось никогда. Хочется сказать ему, что я чувствую, показать это своими движениями, рассказать о том, как сильно хочу Пашу, и о том, что больше не боюсь этого.

Мне хочется принадлежать только ему, и я послушно отдаюсь силе его крепких рук потому, что знаю, это – именно то, что мне нужно. То, чего всегда хотелось. Быть с ним, дышать одним воздухом, принимать друг друга, не боясь открыться полностью.

Я делаю встречное движение, но Паша вдруг отступает в темноту и тянет меня за собой. Плохо ориентируясь в пространстве, я все же догадываюсь, что мы направляемся в его комнату, залитую серебристым лунным светом. Крепко держусь за его руку и иду следом. Через пару секунд мы останавливаемся у кровати, поворачиваемся и начинаем с диким остервенением сдирать друг с друга одежду.

На пол летят его брюки, мой топ и наше нижнее белье. Мы стоим, обнаженные, и почему-то боимся теперь даже прикоснуться друг к другу. Я дышу хрипло и часто, и думаю только об одном: «Скорей бы». Все бы сейчас отдала за то, чтобы прекратить эту пытку, и вдруг это происходит.

Пашка берет в ладони мое лицо и целует. И я хочу, чтобы он отныне был только моим. Моим. Мы горим и превращаемся в одно большое пламя. Ноги с ногами, живот к животу, голая грудь к голой груди. Срастаемся и пылаем, как чертовы факелы, желая сгореть дотла от родившегося между нами огня.

– Аня, – шепчет он в перерывах между поцелуями.