Меньше всего это было похоже на то, что он ждет наказания. Скорее, разом вспомнились те карты с картинками на бригантине. И пиковая масть на них.

Дороти почувствовала, как жжение под рубашкой начинает перерастать в нечто большее, и давать этому большему волю было смертельно опасно. Она отставила в сторону бокал, скинула мундир, чтобы рукава не стесняли движений. Потом открыла рундук, где как всегда в идеальном порядке лежали сложенными ее вещи. Вытянула из стопки старую ременную тисненую гербами перевязь для сабли, разжала и сняла с нее медные пряжки – калечить в ее планы точно не входило.

Было немного не по себе – потому что с ее силой она могла не рассчитать.

Захлопнула со стуком крышку рундука – Морено даже не вздрогнул и не обернулся – и тихо встала у него за спиной. Близко. Щекоча нервы.

Потом наклонилась чуть вперед и сказала:

– Здесь много вещей, и размах выйдет слабым. Я полагаю, что тебе лучше лечь.

– Прекрасная леди предлагает мне свою кровать? – голос у Морено был хриплым, точно он простыл.

– Временно. И да, я предпочитаю, чтобы моя команда называла меня “капитан”.

– Я учту, – ответил Морено и развернулся к Дороти лицом.

И вот тогда стало понятно, что зря она подошла так близко. Чертовски близко. Потому что в глазах у Черного Пса плескались не страх и не смущение, там, на дне, жило нечто другое – темное, цвета реки в глубине джунглей, и опасное, как аллигатор.

Видеть Морено, растянувшегося на ее, Дороти, кровати, было странно-приятно. Тот лег на живот, сложил руки под головой и спрятал лицо в сгибе локтя. То ли чтобы не смущать саму Дороти, то ли чтобы справиться с собственными чувствами. А то, что Морено сейчас очень нелегко, она прекрасно понимала, и это грело ей душу, как пиратам грели сердца взрывы на королевских кораблях.

Но все, что она сейчас испытывала, не должно было повлиять на главное – на силу удара. Потому что, соглашаясь на наказание, Черный Пес не учитывал, что Дороти может с одного удара кулаком убить быка. Для женщины необычное качество. Некоторые таланты лучше скрывать. О пределах силы Дороти Вильямс знал только Доран и унес это знание в пучину.

Дороти сложила ремень вдвое и намотала на кулак, оставив петлю свободной. Сосредоточилась, убрала за ухо мешающий локон и ударила резко, почти без замаха.

Морено, который не ожидал, что все начнется так сразу, выгнулся от удара, а на его спине поперек лопаток остался четкий отпечаток ремня. С ее, Дороти Вильямс, гербами. Под языком стало терпко, точно выпитое вино было совсем из другого сорта винограда.

– Прикуси покрывало, – коротко приказала она, но Морено только вскинулся упрямо и вцепился сам себе в запястье.

Покрывало он прикусил только после двадцатого удара, когда на спине ровными полосами, чуть с задержкой, проявлялись следы от ремня. Прикусил и выдохнул шумно, но не застонал.

– В тебе много злости, моя прекрасная командор.

Дороти не остановилась – ударила вновь.

– Да, много, Морено. Ты себе даже не представляешь сколько.

Звук, с которым ремень встречался со спиной, был звонкий, четкий. Но капитанская каюта не зря была капитанской – толстые дубовые доски не давали звукам просачиваться наружу.

Удары следовали один за другим, без пауз. Стоило одному следу только начать наливаться болью, как рядом с ним ложился следующий, ожогом отвлекая на себя внимание.

Морено мерно и шумно дышал и только выгибался, когда прилетало особенно сильно, но тут же сам возвращался в прежнюю позу. Ни разу не застонал и не попросил пощады.

Дойдя до середины спины, там где заканчивались ребра, Дороти не стала бить дальше – чтобы случайно не покалечить внутренности, а, разом проскочив поясницу, припечатала ремнем там, где начиналась грубая ткань моряцких штанов. На следующем ударе глазомер подвел, и ремень пришелся уже на ткань, однако почему-то именно от этого удара Морено еле слышно выдохнул, и к выдоху в этот раз примешивался какой-то звук. От него стало опять горячо, и Дороти, испугавшись собственных клубком спящих под кожей демонов, целомудренно подняла удары выше – на широкие плечи.

Когда счет приблизился к пятидесяти, она остановила руку и осторожно положила ремень на кровать, затем смахнула со лба волосы. Признаться самой себе, что она вспотела от пустячных усилий, не вышло – тут было другое. Такое же темное, как морские глубины. Ярость, не дававшая спокойно дышать последние сутки, с тех пор как она увидела взлетающую на воздух “Вирджинию”, отпустила, ушла… Вернее, выродилась в нечто другое. От всего вместе: от разговора, нарочитого показушного раздевания, не менее показушной порки.

Но гнев Черной Ма теперь точно команде не грозил. Морено оказался прав.

– Разговор окончен, – ровно сказал Дороти, отвернулась и, подойдя к шкафу, начала перебирать сложенные там навигационные карты. Следовало проложить курс – подальше от этого безумия и поближе к “Каракатице”.

Потому что если на призрачной бригантине она смотрела в пасть неизведанному, то сейчас, в собственной каюте, она точно заглянул в глаза дьяволу.

Как Морено одевался – Дороти не услышала, тот был бесшумен, как пантера. Что можно обернуться, она понял, только когда шаркнула, закрываясь, дверь.

С кресла исчезли рубашка и пояс, точно и не было ничего. Только складки на покрывале доказывали – нет, было. Дороти отбросила карты, подошла к кровати и устало упала на покрывало. Вольность, которой она себе не позволяла в дневные часы, справедливо полагая, что для сна существует ночь, а молодой леди и капитану не пристало спать днем, как старушке.

Накатила усталость – словно не она сейчас порола, а ее. Под веки точно сыпанули песка, и она позволила себе маленькую слабость – пятка о пятку стряхнула сапоги и вытянулась во весь рост, потом перевернулась на живот и уткнулась в покрывало – туда же, где еще недавно прятал лицо Морено.

Покрывало едва заметно пахло потом, табаком и корицей.

Дороти вдохнула, прикрыла глаза и попыталась улечься удобнее. Что-то жесткое упиралось в бок. Она поерзала – но колючий угол не исчез, – нащупала мешавшую ей под покрывалом вещь и вытянула ее на свет.

Это была невесть откуда взявшаяся игральная карта.

Пиковой масти. Король.

Из той самой колоды.

Король сидел на троне, забросив одну ногу на каменный резной подлокотник. Золотая корона с короткими зубцами терялась в черных волосах. В одной руке он держал чашу, а вторая бесстыдно лежала там, прямо на вздыбленном естестве. Тоже коронованном. Король не улыбался, смотрел внимательно, с прищуром. Испытующе.

У короля было лицо Морено, а на его груди сходились и никак не могли сойтись осьминожьи щупальца.

Дороти провалилась в сон, точно в спасение. И всю ночь, где-то вдалеке, ей слышался смех Дорана.

Глава 8. Белая кобылка

К дальнему острову в цепи архипелага причалили в среду, к ночи. За час до этого допили последнюю воду. Самую последнюю, с илом и мусором, со дна бочки.

Сначала два дня не давал выйти из выбранной на стоянку бухты полный штиль, но стоило только погоде сдвинуться с мертвой точки, а “Свободе” выбраться на большую воду, как подул горячий, точно пустынный самум, ветер, а потом снова упало полное безветрие. Еще на три дня.

Черная Ма все-таки оказалась злопамятнее Дороти и отвесила всем разом – напугала штилем, обвисшими парусами и бочками, в которых стало проглядывать дно.

Все эти дни Морено держался от Дороти на расстоянии, точно между ними ничего не произошло. Да и сама она общаться не рвалась, хотя вопросов накопилась уйма – но все они так или иначе были связаны с бригантиной, а бригантина в свою очередь – с проклятой призрачной колодой карт и с тем, что случилось в каюте. Порочный круг. Не спрашивать оказалось проще.

Все приказания Дороти обрели форму крайней, возведенной в абсолют, вежливости. Такой рафинированной, что обзавидовались бы в королевском дворце.

Черный Пес же молча кивал в ответ, исполнял безукоризненно и в глаза не глядел. Идеальный первый помощник.

Обстановка потихоньку накалялась и становилась невыносимой.

Команда, которая нюхом чуяла, что внутри не так гладко, как снаружи, вела себя осторожно, старалась между капитанами не встревать. Только с беспокойством смотрела на море и ждала ветра. Дисциплина на судне теперь была покруче, чем на флагмане: все, что могло блестеть – блестело. Только вот рук не хватало – “Свобода” была рассчитана на семьдесят человек экипажа, если отсечь гарнизон пехоты, абордажников, канониров и пушечную обслугу. Поэтому на оружейной палубе были приведены в порядок только две пушки, зато паруса и такелаж пребывали в идеальном соответствии.

Когда стало понятно, что Черная Ма отпустила ошейник, и подул попутный ветер, Морено, чтобы больше не гневить морские божества, встал за рулевого и сам вел “Свободу” до самого порта острова Сан-Карос.

Сан-Карос был, конечно, не портом Вейн, в который стекались отбросы всех трех океанов, но весьма вольным местечком. Крайний в цепи остров, когда-то бывший форпостом для завоевания континента, а теперь прогнивший и растерявший былой лоск.

Швартовались уже в полной темноте. Только привязав канаты, сразу отправили водовозов – “Свобода” была кораблем приметным, и если в здешних водах появится королевский фрегат на рейде, то драки или погони не избежать, а уходить в море с пустыми бочками – верная смерть. Дождались возвращения, загрузились с лихвой – Морено отчитался, что закатили в трюм двойной запас. Могли себе позволить. Шли без груза, с командой в три раза меньшей, чем обычно служит на фрегате.

На берег сходили уже глухой ночью.

Дороти сначала хотела остаться на корабле. Порт Сан-Карос был хоть и мелкий, но незнакомый, но боцман Саммерс, после того как треть команды уже сошла на пирс, стукнул в каюту и пробасил, что командора ждут на берегу – по договоренности с Морено, ее, будто ценную заложницу, нужно было показать кабацкой голытьбе.

Пришлось переодеться в самые потрепанные из всех хранящихся в сундуках вещей, накинуть старый мундир – с которого спороли пуговицы, подвести под глазами тени и спутать волосы.

Когда Дороти переоделась, Саммерс связал ей руки за спиной и проводил конвойным до пирса.

Там уже ждал Морено.

Пират переодеваться нужным не посчитал, только добавил толстую золотую серьгу в ухо, пистолеты в ольстры, привычный палаш, да на пальцы надел невесть откуда взятые перстни. Один из них – с синим как море в ясный день сапфиром – и вовсе не постыдился бы украшать руку губернатора или дворянина.

Украшение странным образом меняли Пса, делая его куда более мрачным.

– Командор, – Морено оглядел Дороти с ног до головы, оценивая. Недовольно нахмурился, шагнул ближе и единым движением привел в еще больший беспорядок ее прическу. – Для пленницы у вас слишком цветущий вид. Не поверят. И нужно для правдоподобия…

– Что? – не поняла Дороти и в следующую минуту уже приходила в себя от хлесткого удара по щеке. Перстни оцарапали кожу и наверняка через пару минут на скуле будет хорошая ссадина.

На ногах она устоял, но веревки на руках затрещали, поддаваясь, на что Морено сказал быстро и тихо:

– Ничего личного. Никакого удовольствия. Все только для дела. Хотя вру – удовольствие было. Боль за боль. Не сверкай на меня глазами, моя прекрасная командор, не боюсь. Хотя наоборот – сверкай. И выражения на лице не меняй, нам даже врать не придется! – и ухмыльнулся.

Дороти смирила желание порвать к чертям путы и оттрепать Черного Пса как щенка. Сукин сын! Все таки нашел момент, чтобы отыграться.

Устроить правильный спектакль было важнее, а здесь, на пирсе, уже могли быть чужие глаза. И чужие уши. Дьявол с ним, синяк и пара часов комедиантства – это небольшая плата за сохранение репутации “честной подданой Его Величества”, которая в компании пиратов может находиться только по принуждению.