– Мне и самому интересно, что первое, – он смотрит серьезно, но не строго, а… заботливо, что ли? – Василиса, меня волнует твое состояние. Поэтому мы сейчас едем в хорошую клинику.

– В клинику… – Точно, я вспоминаю! Он говорил что-то про осмотр в клинике. Еще там, в отделении, до… поцелуя.

Господи, я реально с ним целовалась?

Мало того, что реально! А еще и сама – сама! – тянулась за этим поцелуем как одержимая! И смаковала каждую секунду!

Ладно, я думала, что это сон, но…

Но он-то знал, что мы в реальности? И… и почему-то не остановил меня?

Он ведь меня ненавидит, я знаю! Он ведь собирался на меня в суд подавать после той истории с документами.

Я ничего не понимаю. Я-то реально не в себе! А он?

И тут до меня доходит! Он, наверное, просто меня пожалел! Увидел, что я на самом деле невменяемая. И решил, что с такими лучше не спорить, а делать все, что они хотят.

Интересно, а если бы я не только с поцелуем к нему тянулась, он тоже бы?..

А если бы это была не я, а другой человек?

Если бы его та Богиня решила поцеловать?

Я представляю картинку и начинаю хихикать как идиотка.

И тут же чувствую, как напрягаются мышцы на груди у Корсара.

– Вася, потерпи немного, сейчас приедем, доктор посмотрит, укольчик сделает…

А вот этого точно мне не надо!

– Укольчик? Не хочу укольчик! Я боюсь!

Снова начинаю всхлипывать. Я реально панически боюсь уколов после того, как мама умерла. Как вспомню ее исколотое тело, все в синяках…

Зачем я вспомнила? Опять ком в горле, слезы…

Что со мной такое?

– Малыш, надо! Зато тебе сразу будет легче. Еще бы знать, чем тебя накачали и кто…

Я стараюсь успокоиться, правда, стараюсь!

Он считает, что я… что меня… Накачали? То есть… реально со мной что-то не так?

Перестаю реветь и лихорадочно соображаю.

Дома я глотнула немного белого вина – собиралась поставить его на стол. Любимое вино Антона, он пьет только его. Trimbach Gewurztraminer – немецкое вино, вкус которого, к слову, я совсем не понимаю.

Еще я пила воду, перед самым приходом мужа. Я в принципе стараюсь пить много воды.

И… и все. Больше я ничего не пила. Точно.

Самое ужасное, я вспоминаю, что толком не ела почти с самого утра!

Мы позавтракали с Антошей, он был раздражен, встал явно не с той ноги. Накричал на меня из-за того, что бекон сильно пережарен. Правда, потом извинился. Ну так, очень сухо. Сказал ждать его вечером, позже обычного. Я и ждала.

Днем времени есть не было – перехватила остаток каши Сашулькиной. Мы с ней долго гуляли. Вернулась, накормила дочь обедом. Самой есть опять не хотелось, ну я и не стала мучиться. Вообще, я считаю, есть нужно тогда, когда есть желание! А через силу… Потом мы с Сашей играли.

Я уложила ее на дневной сон, читала журнал по экономике – надеялась, что все-таки выйду на работу, когда дочка в садик пойдет, потом, няня же уже есть, можно выйти даже раньше. Муж, конечно, меня всем обеспечивал, но… Я реально хотела работать, мне нравилась моя работа, и был потенциал. Тот же Корсаков всегда меня хвалил.

Даже когда я его предала, похвалил, сказал, что слила именно ту информацию, которая была самой важной. Молодец, мол, соображаешь…

Почему мне так мучительно стыдно?

Так. Стоп. Опять мысли скачут как антилопы по саванне.

Я думала о чем? О том, почему я веду себя так неадекватно!

Может, у меня галлюцинации от голода?

Машина резко тормозит.

Моя голова приподнимается, и я стукаюсь о подбородок Корсакова.

Ойкаю и смотрю на его лицо. Он смотрит на меня. Серьезно. Но вокруг глаз все равно те самые лучики.

Счастливый и веселый. Не похож он на счастливого и веселого. Уставший, злой лев.

– Что мне с тобой делать, несчастье моё?

– Я не ваша… – говорю заплетающимся языком.

– Я в курсе, – отвечает он и бормочет сквозь зубы еще что-то. Тихо-тихо!

Но… Я могу поклясться, что слышу – «это мы еще посмотрим»…

Интересно, о чем это он?

***

Бывший шеф выносит меня из машины на руках. Накрывает чем-то теплым, я понимаю, что это его пальто. Сам в костюме, а на улице не май месяц, между прочим! Конечно, сильного мороза нет, но…

Я беспокоюсь за него. Подхватит простуду…

Стоп. Я беспокоюсь за Корсакова? Хм, похоже, я и правда не в себе! Мне за себя надо беспокоиться…

Несет меня, словно я легкая, как пушинка. Идет быстро, но аккуратно, чтобы не поскользнуться.

Перед нами яркая вывеска известной клиники. Дорогой клиники.

Я знаю, что Корсаков финансировал строительство этого здания и открытие клиники. И еще деньги переводил в благотворительный фонд. Я тогда так восхищалась им, думала, реально на добрые дела. А Антон потом рассказал, что это стандартная схема отмыва больших денег. Весь бизнес на этом стоит. Увы…

Не будем о грустном.

Почему клиника открыта? Разве они работают по ночам?

Видимо, работают.

Нам открывает дверь молодой медбрат или даже врач, я не вижу, что написано на бейджике.

Корсаков заносит меня внутрь.

Парень, который открыл, показывает дорогу.

– Сюда, пожалуйста, проходите, Александр Николаевич, смотровая готова, Товий Сергеевич сейчас спустится, сестра уже там.

Товий? Какое интересное имя.

Я вдруг спохватываюсь – почему Корсар меня все время таскает? Я вообще-то могу сама идти!

– Может, вы меня уже поставите? У меня с ногами все в порядке.

– Неужели? Ты три раза чуть сознание не потеряла за последний час. «Все в порядке». Потом тебя от пола отскребай!

– Не надо меня… отскребать…

– Тогда молчи и подчиняйся. Ясно?

Вздыхаю. Ясно. Включил тирана.

Я помню, как он это делал, когда мы работали вместе.

Сидим в кабинете, работаем, обстановка деловая, но все-таки дружественная. Он что-то рассказывает не относящееся к делу, ну, например, про какие-нибудь переговоры, как он китайцев «уделал» – его выражение. Или как с американцами договор подписал в обход всех их санкций. Мы шутим, смеемся.

А потом вдруг – раз! Его словно включают. Или выключают. Выключают нормального, включают тирана. И сразу четкая деловая атмосфера. Без «расслабона».

«Расслабон» тоже его словечко. Вернее, не совсем его. Была у него пара приятелей – таких же бизнесменов, которые периодически приезжали к нам в офис и увозили Корсара «на расслабон».

Я дико краснела, когда встречалась с ними в приемной, они вечно отпускали в мой адрес шуточки. А мой босс все время их одергивал, не позволяя со мной вольностей.

– Сколько раз повторять, Василиса Викторовна мой личный помощник, лицо неприкосновенное!

– Да ладно, Санек, неужели ты ни разу не прикоснулся? Теряешь хватку!

– Стареешь, брат!

Я закусываю губу, вспоминая, как это было.

Он ведь на самом деле за меня всегда заступался. И косяки, которые в начале работы допускала, прощал. И премии выдавал довольно часто и без всякого повода.

А я…

Меня неожиданно накрывает волна такого дикого стыда, что хочется снова плакать.

– Ты чего? Что случилось, Вася?

– Ни… ничего. Просто… жарко…

Он же видит мои алые щеки, да?

Как сейчас говорят – испанский стыд? Я не знала, почему именно испанский, но мне реально становится очень стыдно.

Мы заходим в палату – вернее, он заносит меня. Нас встречает молоденькая медсестра.

– Добрый вечер, Александр Николаевич, девушку можно положить сюда. Ее надо раздеть для осмотра.

– Да, я сейчас помогу ей.

Он опускает меня на кушетку, я тут же сажусь.

Эй, что? Он собирается меня раздевать?

Нет уж, извините! Это слишком! Я не готова! Как там было в кино? «На это я пойтить не могу»!

Я только открываю рот, собираясь объяснить этому тирану, почему меня не стоит раздевать, но не успеваю…

Глава 7

В которой Корсар делает неожиданное заявление.

Не успеваю и слова сказать. Корсар обращается к медсестре, очень властно и уверенно – собственно, это его обычная манера общения.

– Оставьте нас на пару минут. Закройте дверь и проследите, чтобы никто не зашел!

Девушка испуганно вспыхивает и выбегает.

Интересно. Он что, реально меня решил раздеть без свидетелей?

Корсаков подходит ближе, садится на корточки, глядя на меня, и жар снова полыхает по всему телу.

– Василиса, послушай, я понимаю, то, что с тобой произошло, ужасно. Ты в шоке. Может быть, даже не очень понимаешь, что я сейчас говорю…

– Я…

– Не перебивай. Какая ты стала… непослушная! Тебя воспитывать и воспитывать! Слушай! Ты теперь под моей защитой, поняла? Так что не бойся ничего. Рассказывай все как было, всю правду, никого не пытайся прикрыть. Я тебе обещаю, что все, кто виноват в твоем состоянии, ответят по полной, поняла? Прежде всего этот урод… супруг твой.

Вот тут я реально не понимаю, о чем он?

– Супруг? При чем тут… Антон?

Не хочет же он сказать, что… на меня напали из-за Антона?

Неожиданно он делает движение вперед и… обнимает меня.

И это точно не сон.

И… я не знаю, как на это реагировать.

Я… замужем. Ну, пока еще… И…

Он отстраняется на мгновение, но лишь затем, чтобы быстро взять мое лицо в свои руки и прижаться к моим губам.

Я растерянно открываю рот, а ему только этого и надо.

Он целует меня. Снова.

И это так… так приятно, что моя голова, которая и так кружилась, теперь вообще вертится, как будто я на карусели.

Его поцелуй жадный, он словно пожирает мои губы, властно, не оставляя никакой возможности уклониться. А мне… мне почему-то совсем не хочется, чтобы он меня отпускал.

Я наслаждаюсь. Мне так хорошо! Я думаю только о том, как мне хорошо. Я даже не представляла, сколько эмоций может подарить один поцелуй! Он делает это так, что ни о чем другом нельзя думать. И я растворяюсь в эмоциях. Я плыву по течению. Думать я буду потом. Когда-нибудь. Это блаженство! Я успеваю только поймать за крылышки одну маленькую, но очень важную мысль. Мне кажется, я вернулась домой. Туда, где мне хорошо, туда, где я могу быть спокойной и счастливой. Мой дом – вот тут. В его руках. С его губами на моих губах. С его ладонями в моих волосах. И я хочу быть тут всегда. Вечно.

Он что-то шепчет. Я не сразу понимаю – что.

И он понимает, что я не понимаю. Отстраняется, тихонько встряхивает меня, заставляя открыть глаза. Я чувствую, что на моих губах играет блаженная улыбка. Которая тает, когда я понимаю, что именно он говорит.

– Что бы ни случилось, я с тобой, поняла? Ты под моей защитой. Ты – моя! Моя женщина, поняла?

Стоп. Я словно мгновенно трезвею. Нет, не поняла! Я вообще-то замужем! И что бы там ни было у меня с мужем, я не готова бросаться на первого встречного! И изменять мужу, какой бы он ни был, я не готова! Я… не так воспитана! И вообще, в нашей семье разводов никогда не было! У отца с мамой был крепкий брак, и папа оставался верен маме, даже когда ее не стало! А ведь он был еще молодой! Ему пятидесяти не было! И… как бы там ни поступил Антон, я… я должна его выслушать, понять и, быть может даже простить, хотя это очень непросто.

Видимо, вся буря эмоций написана у меня на лице, потому что Корсаков усмехается, отстраняется и говорит как-то очень резко, почти зло:

– Ладно, считайте, что вы меня снова не так поняли, Василиса Викторовна. Вы под моей защитой. И вы впредь должны говорить всем, что вы моя женщина, ясно? Просто два слова – моя женщина. Женщина Корсакова. Ясно? Тогда в этой защите сомневаться не будет никто!

Нет, мне неясно. И я хочу ему ответить, но снова не успеваю ничего сказать!

***

– Александр Николаевич! Дорогой! Здорово! – дверь широко открывается, и в смотровую входит громогласный мужчина.

Доктор. Большой. Очень большой.

С огромными руками.

Такими обычно показывают патологоанатомов в кино.