– Да. Много лет назад я беседовала в Орландо с адвокатом, когда-то учившимся у моего отца. Он упомянул о любопытном эпизоде. Был в его классе один ничем не выделявшийся студент. Однажды отец вызвал его при обсуждении дела, в котором играла важную роль Четвертая поправка – право обыска и задержания. Парень оказался подготовленным, но его убеждения противоречили словам моего отца, поэтому вспыхнул горячий спор. Отец любил, когда студенты распалялись и давали ему отпор. Но тот парень в своих доводах перегнул палку, выказал излишний гонор, обмениваясь колкостями с профессором Берком, хотя тот сумел перевести все в шутку. На следующее занятие этот студент явился неподготовленным – решил, что его уже не вызовут. Но отец опять к нему прицепился. Бедняга сделал вывод, что к нему придираются, и вспылил. Проходит два дня, и профессор Берк в третий раз вызывает того же студента. Тот готов к бою. В конце концов отец загоняет его в угол. Спорить с профессором, много лет преподающим материал, по меньшей мере неосмотрительно, но парень уверен в себе. Дело кончается нокаутом – удачной шуткой, которую побежденный воспринимает как унижение. Он хватает свой рюкзак и пулей вылетает из аудитории, громко хлопая дверью.

«Не уверен, что он годится для суда с участием присяжных», – сказал тогда мой отец, выдержав паузу. Аудитория разразилась таким хохотом, что тот студент не мог этого не услышать. Он прекратил изучение курса и повел контратаку: нажаловался сначала декану, потом президенту университета. Решив, что его превратили в посмешище, он в конце концов покинул Школу права университета и стал строчить письма выпускникам, политикам, другим профессорам. Потом принялся выкидывать странные номера: засыпал письмами моего отца. Они были здорово написаны, но слишком многословны. В них не содержалось угроз. Последнее его письмо, из частной психиатрической лечебницы близ Форт-Лодердейла, было написано от руки на тамошнем бланке. Бедняга утверждал, что страдает нервным расстройством, виновником которого был мой отец.

Она сделала паузу, чтобы выпить воды. Немного подождав, Лейси сказала:

– Вот оно что! Мотив – раздражение студента-юриста?

– Да, но все гораздо сложнее.

– Интересно, посмотрим. Что с ним было дальше?

– Дальше он поправился и доучился в юридическом университете в Майами. Теперь он судья. Понимаю ваш обоснованный скепсис, но он единственный подозреваемый, других просто нет.

– Почему вы сказали, что все гораздо сложнее?

Джери посмотрела на папки на краю стола. Их было пять штук, разных цветов, все в дюйм толщиной. Лейси проследила ее взгляд и, уловив подсказку, спросила:

– Тут материалы на пять других жертв того же самого убийцы?

– Если бы я так не думала, то не приехала бы.

– Уверена, вы нашли какую-то связь.

– Есть два момента. Начнем со способа. Все шестеро получили по голове, а потом были задушены нейлоновой веревкой одного типа. Веревка всегда врезалась в кожу шеи, всегда была завязана сзади одним и тем же узлом. Не иначе, визитная карточка! И у всех шестерых были трения с нашим судьей.

– Трения?

– Он хорошо их знал. И годами преследовал.

Лейси затаила дыхание, сглотнула, живот свело от страха. Во рту мгновенно пересохло, но она сумела выдавить:

– Лучше не называйте его имя, кажется, я еще не готова…

Разговор надолго прервался, обе женщины уставились в стену. Наконец Лейси нарушила молчание:

– Знаете, с меня довольно на один день. Дайте переварить услышанное. Я вам позвоню.

Джери с улыбкой кивнула и как-то сразу успокоилась. Они обменялись номерами телефонов и расстались. Лейси почти бегом преодолела гостиничный холл, ей не терпелось забраться в свою машину.

Глава 3

Ее квартира представляла собой шикарное ультрасовременное жилище в недавно перестроенном складском здании неподалеку от кампуса Университета штата Флорида. Большую часть времени она жила здесь одна, деля кров только с несносным французским бульдогом Фрэнки. Песик вечно дежурил у двери, мечтая об орошении цветочных клумб, учинить каковое ему удавалось в любое время дня и ночи. Лейси выпустила его облегчиться, налила себе бокал вина, упала на диван и уставилась в большое зеркальное окно.

Было начало марта, дни становились длиннее, но оставались еще слишком короткими. Она выросла на Среднем Западе и не тосковала по холодным темным зимам, по снегу и мгле. Она полюбила «отросток» с его мягкими зимами, четко выраженной сезонностью и долгими теплыми днями весной. Еще две недели – и время поменяется, дни удлинятся, и студенческий город станет еще оживленнее: на задних дворах станут чаще жарить барбекю, у бассейнов чаще будут собираться шумные компании, на крышах начнут пить коктейли, при любой возможности горожане примутся утолять голод на открытом воздухе. Студенты и подавно будут нежиться на солнышке, оккупируют пляж и станут усиленно загорать.

Шесть убийств.

После двенадцати лет расследования всевозможных нарушений со стороны судей Лейси считала, что ее уже ничего не сможет поразить. Она повидала многое, ко многому привыкла и в какой-то степени утратила сочувствие и веру в искренность тех, кто приходил с жалобами. Вот и теперь она сомневалась в правдивости рассказанной Джери истории; собственно, точно так же она не спешила принять на веру любую ложившуюся на ее стол жалобу.

Но Джери Кросби явно не лгала.

Ее предположения могли быть ошибочными, подозрения необоснованными, а страхи беспочвенными. Но она твердо верила, что ее отца убил действующий судья.

Лейси ушла со встречи в «Рамаде» с пустыми руками. Единственная папка, которую она открывала, осталась у Джери. Теперь Лейси мучило любопытство. Она проверила телефон и нашла два пропущенных звонка от своего бойфренда Элли Пачеко. Он был в отъезде, с ним можно было поболтать позже. Лейси открыла ноутбук и приступила к поиску.

Двадцать второй судебный округ включал три административных округа в северо-западной части штата. Примерно 400 тысяч его жителей обслуживались избранными гражданами штата окружными судьями. За двенадцать лет службы в КПДС Лейси запомнились только два или три мелких дела в Двадцать втором. Пятнадцать судей из сорока одного были избраны в 2004 году, том самом, когда, по словам Джери, занял судейское кресло ее подозреваемый.

Не прошло и десяти минут, как у Лейси появилось имя – Росс Бэнник.

Судье сорок девять лет, он уроженец Пенсаколы, выпускник Университета Флориды, упоминаний о жене и детях не было. Лаконичная биография на сайте судебного округа. Судя по фото, довольно интересный мужчина: темные глаза, мужественный подбородок, густые волосы с проседью. Лейси нашла его вполне привлекательным и удивилась, что он не женат. Возможно, разведен. Она порылась еще, не сильно углубляясь, но почти ничего больше не нашла. Судя по всему, все свои два с половиной судейских срока он умело избегал потенциально конфликтных ситуаций. Она обратилась к материалам КПДС, но и там не нашла на него жалоб. Юристам Флориды полагалось ежегодно оценивать – естественно, анонимно – работу судей, с которыми им приходилось иметь дело. За последние пять лет Бэнник удостоился от адвокатского сообщества звездной оценки А+. Комментарии были лучше некуда: деловой, пунктуальный, подготовленный, обходительный, профессиональный, смышленый, сострадательный, разумный, его называли даже «обладателем сокрушительного интеллекта». Всего двое судей в Двадцать втором округе, помимо Бэнника, удостоились столь же высоких оценок.

Она продолжила копать и в конце концов отрыла кое-какую грязь. 18 апреля 2000 года в газете «Пенсакола леджер» появилась статейка о том, что местный тридцатипятилетний адвокат Росс Бэнник впервые для себя намерен занять имеющую отношение к политике должность: он затеял заменить старого судью в Двадцать втором судебном округе. Проблема возникла тогда, когда один из клиентов Бэнника, застройщик, предложил план строительства аквапарка на частном участке близ пляжа Пенсаколы. Этот план вызвал активное сопротивление, и в разгар подачи исков и связанного с ними шума выяснилось, что 10 процентов доходов от проекта должен был получать адвокат Бэнник. Факты так и не были широко обнародованы, но утверждалось, что он пытался утаить свою заинтересованность. Его противники воспользовались моментом и развернули агрессивную контркампанию. Судя по одному из номеров той же самой газеты, фактов было явно недостаточно, однако, судя по всему, он не нарушал закон. Тем не менее Бэнник был разбит своим соперником – прежним весьма пожилым судьей.

Нашла Лейси и материалы прессы по выборам 2004 года. Там фигурировала фотография завершавшего исполнение своих обязанностей судьи, девяностолетнего старца, если не больше, и две заметки про его ухудшающееся здоровье. Бэнник провел образцовую кампанию, и претензии четырехлетней давности были, видимо, забыты. Он выиграл гонку, получив на тысячу голосов больше, чем соперник, который спустя три месяца скончался.

Лейси почувствовала, что голодна, и достала из холодильника остатки запеканки. Элли отсутствовал уже три дня, и все это время Лейси ничего не готовила. Она подлила себе вина и перешла за кухонный стол. В 2008 году у Бэнника не было соперников при переизбрании. Действующие окружные судьи редко сталкиваются с серьезной оппозицией как во Флориде, так и в других штатах. Казалось, его ожидает безоблачная многолетняя судейская карьера.

Телефон ожил, и она вздрогнула от неожиданности. Она так увлеклась, что забыла про запеканку. Этот абонент звонил ей впервые.

– Ну как, уже узнали, как его зовут? – поинтересовалась Джери.

Лейси с улыбкой ответила:

– Это было несложно. Университет Майами, Двадцать второй судебный округ, избран в две тысячи четвертом году. Выбор сузился до одного-единственного человека.

– Хорош собой, правда?

– Это да. Почему не женат?

– Не стройте иллюзий.

– Я и не строю.

– У него давняя проблема с женщинами.

Лейси тяжело вздохнула.

– Полагаю, сами вы с ним не встречались?

– Конечно нет! Я не подошла бы к нему и на пушечный выстрел. Он повсюду понатыкал камер слежения: в зале суда, у себя в кабинете, дома.

– Дикость какая!

– Это еще мягко сказано.

– Вы за рулем?

– Еду в Пенсаколу, а оттуда, наверное, подамся в Мобил. Вряд ли вы найдете возможность встретиться со мной завтра.

– Где?

– В Пенсаколе.

– Это в трех часах езды отсюда.

– А то я не знаю!

– Какой была бы цель нашей встречи?

– У меня в жизни одна цель, Лейси, сами знаете какая.

– Завтра у меня напряженный день.

– А разве у вас бывают другие?

– Боюсь, нет.

– Тогда внесите меня в ваше расписание и дайте знать, когда мы могли бы там встретиться.

– Договорились.

Повисла длинная пауза. Наконец Лейси не выдержала и спросила:

– Вы еще на линии?

– Да, извините, опасно отвлекаться от дороги. Вы много накопали в Интернете?

– Кое-что. Заметки в «Пенсакола леджер» о его избрании.

– Прочли про сделку с землей в двухтысячном году, про жулика застройщика? Та оплошность не позволила ему избраться.

– Да, прочла.

– У меня все они под одной обложкой, захотите ознакомиться – милости прошу.

– Наверное, захочу.

– Того репортера звали Дэнни Кливленд, он был откуда-то с севера. Он шесть лет корпел в «Пенсакола леджер», потом куда-то перешел. Последнее место его работы – газетенка в Литл-Роке, штат Арканзас.

– В каком смысле последнее?

– В прямом. Найден в своей квартире задушенным. Такая же веревка, тот же самый оригинальный узел – у моряков он называется «двойной мертвый», такие редко встречаются. Еще одна неразгаданная загадка, еще один безнадежный «висяк».

Лейси хотела ответить, но запнулась, заметив, что у нее дрожит левая рука.

– Вы меня слушаете? – спросила Джери.

– Конечно. Когда это произошло?

– В две тысячи девятом. Не было найдено ни одной улики. Вообще-то, Лейси, мы слишком увлеклись разговором по телефону. Я бы предпочла очную ставку. Дайте знать, когда мы сможем снова встретиться. – И она резко оборвала беседу.

Роман Лейси с Элли Пачеко тянулся уже третий год и, по ее мнению, зашел в тупик. Ему было тридцать восемь лет, и он все еще не пережил до конца психологические травмы своего ужасного первого брака, завершившегося одиннадцать лет назад, хотя отрицал это даже на приеме у психотерапевта. Брак продлился всего четыре месяца и, на счастье, не привел к беременности жены.

Главным препятствием для более серьезных отношений служил становившийся все более очевидным факт: оба ценили свободную, самостоятельную жизнь. Лейси после окончания школы не делила кров с мужчиной – и не собиралась. При всей любви к своему отцу она помнила его как отъявленного мачиста, третировавшего жену как служанку. Ее мать, неизменно угодливая, не держала на него зла и только шептала: «Уж из такого он поколения…»