– Помнишь, Фредди, как я окатила тебя из садового шланга? – сердито прищурилась она, вскочив на ноги. – Много лет назад, когда мы играли еще детьми и вы с тем ужасным Мейсоном – как там его звали? Уолли! – принялись меня дразнить? Уже не помню, из-за чего, но я тогда страшно разозлилась, направила на вас шланг и вымочила обоих до нитки. Так вот, если ты будешь еще молоть вздор о нас с Дереком и его матери, я пошлю Баркера за кувшином воды и оболью тебя с головы до ног! Настроить Дерека против меня! Как будто любовь можно взять и перекрыть каким-то краном! Ты думаешь, когда двое любят друг друга, как мы, их хоть немного волнует, что говорят другие, даже собственная мать? У меня нет матери, но если бы вдруг дядя Крис вздумал настраивать меня против Дерека…

Гнев ее исчез столь же быстро, как и вспыхнул. Такова была Джилл: то кипит от ярости, то вдруг подумает о чем-нибудь смешном и вновь хохочет. Мысль о том, что милый дядюшка Крис не поленится настроить кого-нибудь иначе чем против вина или сигар низкого сорта, заставила ее прыснуть со смеху, и Фредди, совсем было увядший на скамейке перед камином, воспрянул духом.

– Джилл, ты просто невероятная! Никогда не знаешь, с чего ты вдруг заведешься.

– Твоих глупостей вполне достаточно, чтобы завестись, как ты выражаешься.

– Да брось, старушка, я же хотел как лучше!

– В том-то и беда с тобой, Фредди Рук! Вечно ты хочешь как лучше, а люди бегут вызывать полицию. Да и потом, что во мне может не устроить леди Андерхилл? Денег у меня в избытке, и я одна из самых очаровательных светских красоток! Можешь не верить, а сам вряд ли заметил, но так меня назвали в колонке Сплетника из «Морнинг Миррор», когда писали о нашей помолвке с Дереком. Горничная показывала мне вырезку из газеты: длинная такая колонка с фотографией, где я похожа на зулусскую принцессу, снятую в густой туман в угольном подвале. Кто теперь посмеет сказать хоть слово против меня? Я же просто находка! Леди Андерхилл должна была вопить от радости и распевать на всю Ривьеру, когда узнала!

– Ну, в общем… – протянул Фредди с сомнением. – Да, конечно… ну да.

Джилл окинула его суровым взглядом.

– Фредди, ты чего-то недоговариваешь! Тебе не верится, что я очаровательная светская красотка? Признайся, и я докажу, что ты неправ. Тебе не по душе мое лицо, манеры, фигура? Молодая жена из Афин как-то мужу сказала: «Ты свин!» Отвечал он: «Ma chère, это в смысле манер, или пузо торчит из лосин?» Что у меня «торчит», Фредди?

– Да ты высший класс, говорю же!

– Однако почему-то боишься, что мать Дерека подумает иначе. Почему леди Андерхилл может не согласиться со Сплетником?

Фредди замялся.

– Отвечай!

– Видишь ли… Не забывай, я знавал старую грымзу еще…

– Фредди Рук! Где ты набрался таких выражений? Только не от меня!

– Про себя я только так ее и зову… Так вот, я знаком с ней еще с тех пор, как гостил у них школьником, и изучил досконально, что ее обычно бесит. Она, как говорится, из старой гвардии, а ты у нас вся такая… внезапная! Сама ведь это знаешь за собой: что на уме, то и на языке.

– Ха, пока на ум не придет, ничего и не скажешь!

– Да ладно, ясно же, что я имею в виду, – настойчиво продолжал Фредди, отвергая шутливый тон. – Порывистая ты очень, неуемная, того и гляди выпалишь что-нибудь странное или сделаешь… безрассудная, вот!

– Ну и какой суровый критик мог бы углядеть странность хоть в одном моем поступке?

– Я вот собственными глазами видел, как ты остановилась посреди Бонд-стрит и помогала толпе подтолкнуть телегу. Нет, я тебя не виню…

– Надеюсь! Бедная лошадка совсем выбилась из сил, как тут не помочь?

– Да я-то понимаю! Сочувствую и все такое, но сильно сомневаюсь, что леди Андерхилл со мной согласится. А еще ты как-то уж очень на короткой ноге с прислугой…

– Не будь снобом, Фредди!

– Никогда им не был! – обиделся Фредди. – Наедине с Баркером, к примеру, я чертовски разговорчив… но я же не спрашиваю официантов в ресторане, как поживает их радикулит!

– А у тебя самого был радикулит?

– Нет.

– Так имей в виду: это очень больно, и официанты страдают не меньше герцогов. Думаю, даже больше, потому что приходится то и дело нагибаться и таскать тяжести. Как их не пожалеть!

– Как ты вообще узнала, что у того официанта радикулит?

– Спросила его, как же еще!

– Ну так умоляю, если сегодня тебя потянет на такие подвиги, держи себя в руках! Не надо спрашивать у Баркера, как поживают его суставы, когда он станет подавать леди Андерхилл гарнир. Уверяю тебя, она этого не оценит.

– Ох, совсем забыла! – вскинулась Джилл. – Спешила поскорее согреться, вот и вылетело из головы. Должно быть, он считает меня настоящим чудовищем! – Она подбежала к двери. – Баркер! Баркер!

Слуга возник на пороге, словно ниоткуда.

– Да, мисс?

– Прошу прощения, не спросила вас… Как ваши суставы?

– Намного лучше, мисс, благодарю вас.

– Вы лечились, как я советовала?

– Да, мисс, сразу полегчало.

– Замечательно!

Джилл вернулась в гостиную.

– Все в порядке, – улыбнулась она. – Ему гораздо лучше.

Она беспокойно прошлась по комнате, разглядывая фотографии, уселась за пианино и тронула клавиши. Часы на каминной полке отбили полчаса.

– Скорей бы уж приехали!

– Я полагаю, вот-вот, – отозвался Фредди.

– Страшно подумать, – вздохнула она, – что леди Андерхилл мчалась из Ментоны в Париж, из Парижа в Кале, из Кале в Дувр, а из Дувра в Лондон только для того, чтобы увидеть меня! Так что не удивляйся, Фредди, что я вся на нервах.

Фредди с изумлением вытаращился, уронив монокль.

– Ты что, серьезно?

– Ну конечно! А ты не нервничал бы на моем месте?

– Глядя на тебя, и не скажешь.

– А почему, думаешь, я столько болтаю? Набросилась на тебя бедного, ни в чем не повинного? Я же просто холодею от ужаса!

– По твоему виду ничего не заметно.

– Стараюсь быть стойким солдатиком. Так меня называл дядя Крис – с десяти лет, когда водил рвать зуб. «Будь как стойкий оловянный солдатик», – повторял он, и я держалась. – Джилл глянула на часы. – Но если они прямо сейчас не приедут, стойкость моя растает. Такое ожидание трудно вытерпеть. – Она пробежалась пальцами по клавишам. – А вдруг я и правда не понравлюсь матери Дерека? Видишь, Фредди, как ты меня напугал!

– Я не сказал, что не понравишься, только посоветовал быть чуточку осмотрительнее.

– Нет, не понравлюсь! Просто нутром чую. Вся моя храбрость куда-то подевалась… – Джилл в отчаянии тряхнула головой. – Какая пошлость! Я думала, такое бывает только в комических рассказах и песенках… Постой, ведь и правда была такая песенка! – Она расхохоталась. – Помнишь, Фредди? Я только начало припоминаю:

Привел меня Джонни к мамаше своей.
К мамаше своей.
К мамаше своей.
Настала пора познакомиться с ней.
Познакомиться с ней.
Она острым глазом меня оглядела,
На части разъяв платье, душу, и тело,
Устроила мне перекрестный допрос,
Кивнула, вздохнула и сморщила нос.
А следом раздался трагический стон:
«О бедный мой Джон!
О бедный мой Джон!»

Давай, Фредди, подпевай! Воспрянем духом, нам это требуется!

Привел меня Джонни к мамаше своей…

– К мамаше своей! – хрипло подтянул Фредди. Примечательно, что эта песенка была из его любимых и трижды с успехом исполнялась им на деревенских праздниках в Вустершире. Льстя себе мыслью, что может спеть ее не хуже прочих, он принялся издавать хриплые рулады, которые искренне считал тем, что в музыкальных кругах именуется «вторым голосом». – К мама-а-аше своей! – повторил он, изображая ужас и отвращение.

Настала пора познакомиться с ней.
Познако-о-омиться с ней!
Она острым глазом меня оглядела,
На части разъяв платье, душу, и тело,

– Ох, ох, ох!

Устроила мне перекрестный допрос…

Откинув голову, Джилл заливалась во все горло. Чрезвычайная уместность песенки и впрямь поднимала дух, делая все опасения нелепыми и обращая в фарс надвигавшуюся трагедию, столь измотавшую нервы.

Кивнула, вздохнула и сморщила нос.
А следом раздался трагический стон:
«О бедный мой Джон!»

– Джилл, – перебил голос с порога гостиной, – я хочу познакомить тебя со своей матерью!

– О бе-е-едный мой Джон! – проблеял злополучный Фредди, не успев остановиться.

– Обед подан! – провозгласил возникший в дверях Баркер, вторгаясь в наступившую мертвую тишину.

Глава 2. Премьера в театре «Лестер»

1

Проводив компанию театралов, Баркер аккуратно запер за ними дверь. Он всегда тонко чувствовал настроение хозяев, и натянутая атмосфера за обедом пошатнула его душевное равновесие. То ли дело шумные разговоры и общее веселье!

– Эллен! – окликнул Баркер, направляясь по коридору в опустевшую столовую. – Эллен!

Миссис Баркер появилась из кухни, вытирая руки. Работа ее на сегодня закончилась, как и у мужа. Вскоре явится приходящая прислуга, перемоет посуду, а свободный вечер можно посвятить семейному общению. За минувший день миссис Баркер неплохо услужила гостям, и теперь хотела спокойно поболтать с мужем за стаканчиком хозяйского портвейна.

– Что, уже ушли, Гораций? – спросила она, усаживаясь за стол.

Баркер выбрал из хозяйской шкатулки сигару, похрустел ею возле уха, затем понюхал, отрезал кончик и закурил. Налил жене бокал вина из графинчика, а себе смешал виски с содовой.

– Счастливые деньки? – хмыкнул он. – Ушли, ушли.

– Так я и не повидала ее милость! – пожаловалась миссис Баркер.

– Мало что потеряла, поверь! Жуткая особа – лютый зверь, да и только. «Мила, добра и прочее» – уж точно не про нее. По мне, так уж лучше бы ты, Эллен, подавала им вместо меня, а я на кухне возился подальше отсюда. Что за радость, когда в воздухе грозой пахнет! Не завидую я им, пускай твои волованы и сущее наслаждение. «Лучше блюдо зелени и при нем любовь, нежели откормленный бык и при нем ненависть», – процитировал супруг Библию, забрасывая в рот грецкий орех.

– Да неужто поругались?

Баркер сердито покачал головой.

– Такие не ругаются, Эллен, только молчат да таращатся.

– А как поладили ее милость с мисс Маринер?

Он криво усмехнулся.

– Видала когда-нибудь, как незнакомые собаки друг на дружку поглядывают – опасливо так? Один в один! Нет, мисс Маринер, само собой, любезничала, всякие приятности говорила. Она правильная, наша принцесса. Не ее вина, что обед, ради которого ты костьми легла, больше смахивал на вечеринку в морге. Она уж как старалась… да что поделаешь, когда сэр Дерек закусил губу и молчит, а его мамаша строит из себя эскимо на палочке! А что до нашего хозяина… ты б только на него глянула, Эллен! Знаешь, мне порой не по себе – все ли у него в порядке с головой? Сигары выбирать умеет, и его портвейн, ты говоришь, хорош – сам-то я к нему не притрагиваюсь, – но иногда так и кажется: тронулся наш хозяин, да и все! Весь обед смотрел на тарелку так, будто еда кусается, да еще и подскакивал при каждом моем слове! Я-то чем виноват? – сердито фыркнул Баркер. – Или мне сигналить, что сейчас, мол, спрошу, хереса налить или рейнвейна? Не в колокольчик же звонить или в горн трубить. Мое дело тихонько подойти и шепнуть сзади на ухо – и нечего подскакивать и толкать меня под руку! Вон, хорошее вино пролил. Видишь пятно на скатерти рядом с тобой? Хоть убей, не пойму, почему бы людям такого высокого полета не вести себя разумно, как вот мы с тобой? Помнишь, когда мы еще только встречались, я привел тебя на чай к своей матушке? Как славно мы посидели в тот вечер! Красота и благолепие, истинный пир любви!

– С твоей матушкой мы сразу поладили, Гораций, – тихо ответила миссис Баркер, – в том вся и разница.