Его забрали, я пошел домой. Слышу, маленькие ребята говорят, что он с собой папу, дедушку привел, еще человек пять. Я залез под кровать и лежу там. Они поднялись к нам, поговорили с папой и ушли. Отец, который прекрасно понимал, где я нахожусь, швабру взял:

– А ну, выходи!

Ага, как же! Тут он отвлекся на что-то, а я выскочил и убежал. Через несколько часов – уже темно было, поздний вечер – мама зовет:

– Давай домой, папа спит уже!

Последствий для меня не было. Папа наутро ушел на работу, а у нас тренировка где-то в одиннадцать была. Потом пришел, отдохнул – и все забылось.

* * *

Всплывает в памяти, что мне клали под подушку маленький резиновый мячик. И я с ним спал. Папа не знал, буду ли я футболистом, и не давил. Хотя, конечно, был бы рад. Но если бы у меня не было такого желания, то на тренировки я бы с ним не бегал, а он бы меня не брал. Советами он не докучал – я сам все хватал на лету.

Двор и был моей первой футбольной школой, и не сомневаюсь, что это позволило мне стать самим собой. Сейчас все занимаются в классических футбольных школах, академиях. Воспитывают там, может быть, и качественно, но всех делают одинаковыми. А когда ты учишься всему во дворе, то никогда не будешь похож на других. Только на себя. Там я и научился финтить, когда, как уже рассказывал, собирал против себя несколько более мелких пацанов, и это было лучшим времяпрепровождением, какое только можно было представить.

В детстве я еще не понимал, что есть какие-то уровни, которым надо соответствовать. Но когда стал ходить и смотреть матчи «Нефтяника», то сказал себе: «А почему я не смогу это сделать?» Финты, которые там подглядел, пытался разучивать на улице. В том возрасте я не завидовал хорошим игрокам, а радовался и только думал: «Почему он так может, а я – нет?» И стремился к тому, чтобы всему этому научиться.

Телевизоров тогда еще не было, и что-то такое, что захотелось бы повторить, можно было увидеть только на стадионе. Радиорепортажи о главных матчах, конечно, слушал, но как по приемнику учиться? Это же видеть надо!

Ездил вслед за отцом. Он закончил карьеру игрока в 1948 году. «Нефтяник» тогда впервые включили в группу «А», папа тренировался с командой, но в чемпионате не участвовал – по возрасту уже, видимо. Затем играл за завод, потом поехал в Степанакерт тренировать сборную Карабаха. Я – с ним. Все было нормально, проблем не было, палок в колеса никто не вставлял.

Потом вернулись, папа стал тренировать бакинский «Локомотив». Все его мысли были о том, чтобы сделать хорошую команду, и на мои школьные матчи он не ходил. А мы тем временем выиграли Кубок города среди детских команд. Хорошие ребята у нас были. Играть многие не умели, но старались. И обыграли тех, кто о себе многое возомнил.

Были игры сборных школ. Много команд выступало, от каждого района, и мы всех побеждали. В одной из игр у нас вратаря не было. А судьи все знали – кто я такой и чей сын…

Говорю ребятам:

– Давайте я в ворота встану.

– Вставай!

Надел перчатки, провел так весь матч – ни одного гола не пропустил, и мы выиграли. Судья меня подозвал и говорит:

– Эдик, ну разве так можно? Там ты забиваешь, здесь – не пропускаешь…

Мы обыгрывали всех. Деталей не помню, но в одной книге известный журналист Александр Григорян писал о матче нашей дворовой команды против команды футбольной школы, чей директор был уверен в победе и пригласил на игру руководство районного отдела народного образования. А мы их 4:0 грохнули, я все четыре забил, после чего ту школу закрыли. Сам я тот матч не помню, но раз пишут – значит, было!

Я рос, появлялись новые интересы – тем более что в Баку жизнь кипела. Кинотеатры, приезжие артисты… У нас в городе огромный зал был, но билетов не достать. В кассе сидела женщина по имени Феня, меня с ней познакомили. Я Фене звонил, она говорила приходить когда угодно – два билетика всегда придержит. А на общих основаниях попасть было невозможно, очереди огромные. Но фильмы хорошие показывали!

А когда мне стукнуло лет шестнадцать-семнадцать, я впервые в жизни поехал в Москву. На Спартакиаду школьников Советского Союза. Тогда и поверил в себя, в то, что смогу чего-то серьезного в футболе добиться.

У меня двоюродный брат по маминой линии Игорь на «Беговой» жил, так что я был там не один. Высокий, интеллигентный парень, играл в театре и кино, позже уехал за границу. С ним я виделся часто, хотя большую часть времени проводил вместе с командой.

Играли мы хорошо, но не так, как дома, конечно. Тем не менее выступили на Спартакиаде школьников достойно – заняли шестое место. Во всем Советском Союзе! Я забил девять мячей, и мне вручили приз как лучшему бомбардиру. Детали позабылись уже, но в книгах пишут, что «Трудовым резервам» я забил «ножницами» через себя. Да я столько раз такие вот акробатические голы исполнял, что всех и не упомнить. И через себя, и боковыми…

Потом из Москвы на поезде ехали в Баку. И мне приснилось, что я буду лучшим бомбардиром Советского Союза! То ли по молодости, то ли по глупости. Но через несколько лет так и произошло. В руку был тот сон.

На подъезде к Армавиру в вагон зашли двое ребят и сказали, что мне надо сойти. В этом городе тогда было две команды – «Торпедо», игравшее в классе «Б», и «Зерносовхоз», выступавший в первенстве края. Вот отец и стал в «Зерносовхозе» старшим тренером, а я только там об этом и узнал. И на два года туда перешел.

«Торпедо» это мы регулярно обыгрывали.

* * *

Папа меня в состав ставил всегда. У нас играл парень метра под два ростом, его отец ставил впереди, а меня – с краю. И когда шла длинная передача ему на голову, я уже начинал рывок. Никто не мог у меня в скорости выиграть – партнер скидывал, а я на скорости врывался в штрафную и забивал. Ни один человек не бурчал, что отец меня по блату ставит. О каком блате можно говорить, если я забивал постоянно?!

Как и дома, папа, работая тренером, никогда не кричал. Просто подсказывал, чтобы в следующий раз не повторялись те же ошибки. Все его уважали. Ему дали отдельную квартиру, где мы жили всей семьей, а еще одну очень большую квартиру – точнее, даже двухэтажный дом, – дали на всю команду. Как-то все там уместились!

При этом никогда не помню, чтобы отец меня хвалил. Ни разу! Наоборот, все время находил какие-то ошибки. И, что самое интересное, мама – то же самое. Забиваю-забиваю – не то делаешь, не туда бежишь! Даже в том сезоне 1962 года, когда уже лучшим бомбардиром чемпионата СССР стал. После каждой игры что-то находили! Строгости особой не было, но я и не давал повода думать, что зазнаюсь. И сейчас никогда ни к кому не подойду и не скажу, кто я такой…

Я не чувствовал, что отцу тяжело дался переход в тренеры, хоть он и закончил играть в пятьдесят. Он сразу все взял в свои руки, и ребята хорошие у него в «Зерносовхозе» были, как и раньше в бакинском «Локомотиве». Проживи он подольше – может, со временем и «Нефтяник» бы возглавил…

Мне в Армавире скучно не было. А нашим взрослым ребятам – да. Телевизора нет, заняться после тренировки нечем. А в центре города – танцплощадка. Они туда и ехали. Но всегда знали меру – что в напитках, что в танцах и другом. Потому что хотели играть в футбол, а в этом Зерносовхозе было полно народу, который болел за команду, и портить людям настроение не хотелось. Сын директора совхоза играл в ростовском СКА. Правый защитник, немножко тяжеловатый, но умел многое. Продержался в армейском клубе, правда, всего год.

Хоть Армавир и периферия, но меня никто не пытался спаивать, да я и сам бы на это не пошел. А дома спиртного не было – папа же не пил. Мне уже было восемнадцать, я играл на первенство Краснодарского края и о том, что через год буду уже выходить на большие стадионы высшей лиги чемпионата СССР, даже подумать не мог. Просто получал удовольствие от футбола.

А в начале 1961 года в Армавир на два товарищеских матча прибыл бакинский «Нефтяник» во главе с великим Борисом Аркадьевым. Они решили сначала сыграть с нами, потому что подумали, что наша команда послабее.

Когда Борис Андреевич приехал в Армавир, мне даже в голову не приходило, что он может меня в Баку позвать. Мы выиграли в один мяч, я забил. А потом разозлившийся «Нефтяник» более сильное, как казалось, «Торпедо» в клочья разнес.

Но даже после того матча и гола я не мог вообразить, что меня ждет дальше.

Глава III. «Бакинский Пеле»

Иногда задумываюсь – а что было бы, произойди события в жизни чуть-чуть по-другому? Допустим, если бы тогда на предсезонке 1961 года бакинский «Нефтяник» во главе с Борисом Аркадьевым не приехал на товарищеские матчи в Армавир? Это же совпадение, что футбольные пути привели его именно туда. И что сыграли они не только с местным «Торпедо», командой более высокого уровня, но и с нашим «Зерносовхозом». И что они нам проиграли. И что я забил.

Аркадьев спросил:

– А кто этот парень?

– Наш, бакинец, – отвечают ему.

– Вы что, балбесы? Как можно такого пацана непонятно где держать! Сделайте, чтобы он домой вернулся и у нас играл!

Меня ведь до того еще хотел ереванский «Спартак» из Армавира забрать. Эта команда приехала на календарную игру в Ростов с местным СКА, а отец приехал туда же повидать друзей-армян – и забрал всю команду в свой совхоз цыплятами кормить. И не только цыплятами – там всегда угощение было хорошее. Они приехали, увидели, как я играю, и захотели забрать. Но папа категорически воспротивился – и, наверное, в том случае был прав. Рано мне еще было куда-то уезжать. И логику его я понять могу. Если его в Ереване обещаниями два года кормили и так ничего и не дали, он мог подумать, что и меня так же кинут.

Так семья и вернулась в Баку. Отец поехал с нами тоже, но потом уехал в Майкоп на два года тренировать.

На первые тренировки в «Нефтянике» выходил спокойным, меня не трясло. Делал то же, что и остальные. Аркадьев позже говорил: «Эдика я взял еще мальчиком. Маленький был, но боевой». Он оценил мой дриблинг, но и характер, выходит, тоже. Я не тушевался, от мяча не закрывался.

Очень благодарен Аркадьеву, что поначалу, в том 1961-м, он меня, восемнадцатилетнего пацана, на пять-десять минут выпускал. Я вслух не говорил, но внутри себя не понимал, злился – мы проигрываем, меня выпускают в самой концовке, что я там за пять минут успею сделать?! Но выходил, отдавался полностью и иногда забивал. Борис Андреевич сделал из меня футболиста в том числе и тем, что не сразу бросил в пекло.

Иногда я даже по неопытности рот открывал, но тренер и это терпел. Как-то играем в Ростове, проигрываем то ли 0:2, толи 0:3. Остается пять минут, он говорит:

– Эдик, раздевайся и выходи.

– Ну пять минут осталось, что я буду там делать? – отнекивался я.

– Раздевайся без разговоров!

Вышел, забил, 1:3 проиграли. И вместо того чтобы напихать мне за то, что я в свои годы еще и пререкаться начал, Борис Андреевич сказал:

– Вот видишь – вышел и забил. Ты это запомнишь и будешь увереннее. И я запомню. В следующей игре, может, на десять минут выпущу.

Сейчас понимаю, что, если бы Аркадьев тогда выпускал с первых минут, меня бы просто сминали. Так что выходить поначалу на несколько минут очень полезно. Постепенно привыкал к атмосфере большой арены – ведь до Бориса Андреевича на центральном поле Республиканского стадиона в Баку я никогда не играл. Он тогда уже именем Сталина не назывался – после XX съезда КПСС и развенчания культа личности переименовали в стадион имени Ленина. Первый мяч на нем забил в 1951 году мой будущий партнер и тренер по «Нефтянику» Алекпер Мамедов, Алик, хороший нападающий.

А уже в девяностые, когда не стало арбитра Тофика Бахрамова, засчитавшего знаменитый гол Джеффа Херста в финале чемпионата мира 1966 года Англия – ФРГ, стадион переименовали в его честь. Мне довелось быть с Бахрамовым хорошо знакомым, но об этом расскажу позже.