Никогда не любил рассуждать о самых красивых мячах. Для меня все они одинаково дороги. Самое главное, чтобы мяч пересек линию ворот. Хоть носом забивай! Так я, правда, никогда не делал. А вот головой забил много. В «Динамо», помню, играл высоченный защитник, на две головы выше меня. Идет верховой пас, чувствую, что мяч не достаю. Соперник глядит на меня с высоты своего роста, стоит, хихикает. А мяч скользнул, и я со своей высоты его поймал и в ворота перевел.

А то, что кому-то запомнились, например, мои удары через себя, – это уже вкус болельщиков. В армянском клубе «Мика», где я тогда работал, мне даже установили прижизненный памятник – и на нем я как раз бью «ножницами». Там бизнесмен Михаил Багдасаров был хозяином, и он с людьми из клуба задумал это, но мне ничего не говорил.

А потом как-то прихожу на тренировку, смотрю – статуя стоит! Пришел к Мише в кабинет, спрашиваю:

– Когда успели?!

Он был очень горд:

– Нужно иметь голову, чтобы такое поставить!

Небольшая статуя, аккуратно сделанная. Для меня ее появление стало полным сюрпризом – ничто об этом не говорило.

Честно говоря, я много через себя бил – и забивал порой. Защитники мешают, мяч между линиями штрафной и площадью ворот, головой не достать, а через себя нога идет выше. Не хвалюсь, но координация у меня была отличная. Поймать и сбить меня было тяжело. И «ножницами» по мячу попадал.

Но вернусь в Баку, в 1962 год. Телевизора тогда у нас еще не было, так что видеть мои матчи родные и друзья могли только на домашнем стадионе. Мой двоюродный брат был капитаном корабля, получал хорошие деньги, плавал на своем судне по всему миру. В один прекрасный день он пришел к нам и говорит:

– Что же это вы без телевизора?

– У нас нет столько денег.

Пошел, купил и подарил нам черно-белый телевизор. Пришел мастер, все настроил. И вдруг спрашивает:

– Не хотите, чтобы цветной был?

А мы тогда о таких и не слышали.

– Конечно, хотим!

Оказалось, есть такая специальная приставка с водой, которая дает цвет на экран. И у нас единственных в округе был «цветной» телевизор – притом что у большинства других не было и черно-белого! Я выставлял его в окно, и все смотрели.

Когда показывали футбол, я и тогда, и потом старался подсматривать для себя что-то интересное у больших игроков – так же, как делал это пацаном, перелезая через забор, чтобы увидеть матчи «Нефтяника». Что-то взял и у Пеле, и у Эдуарда Стрельцова. Короля футбола впервые увидел, когда он приезжал в 1965 году играть товарищеский матч со сборной СССР в Москве. В сборной меня тогда не было, смотрел по телевизору.

Правильная остановка мяча в зависимости от того, где находится противник! Меня это поразило в игре Пеле, я постарался это перенять. Если он справа – я убираю вправо же корпус и играю левой ногой. Если он сзади меня, то просто руки расставляю, чтобы он не подобрался. И так далее. Пеле все это умел делать как никто другой. И когда с ним сравнивали того же Диего Марадону, я отвечал:

– Да, Марадона очень хороший игрок. Но он – не Пеле.

Когда известный журналист Юрий Ваньят, который освещал все до единого чемпионаты СССР, назвал меня в прессе «бакинским Пеле» – мне было очень приятно, но я не запижонил. И никогда этого пижонства в моей карьере не было. Привык, чтобы другие меня хвалили, если я этого достоин. А сам себя права хвалить не имел. И никогда не говорил, кто я такой, если меня не узнавали.

А еще Пеле никогда не обводил ради обводки. По крайней мере, по тем матчам, которые я видел, у меня создалось именно такое впечатление. Есть категория футболистов, которые обладают хорошим дриблингом и хотят обязательно обвести всех в одну сторону, а потом обратно. Я так никогда не мыслил, хотя у меня с техникой был порядок. Человек двух мог обвести почти в любой ситуации, но только чтобы это привело к острой ситуации и к нашему голу. Меня никто и никогда не обвинил бы в индивидуализме!

И Льву Яшину забивал. Делал это не раз, но запомнился один гол. Вышел на ворота «Динамо», защитника на замахе убрал, а Яшин руки вширь расставил. Думаю – куда бить, тут все перекрыто! Подрабатываю мяч, делаю еще один замах, показываю корпусом, что целю в дальний, а сам качу в ближний. Лева говорит:

– Эдик, ну тебе не стыдно? Я взрослый человек, а ты тут у всех на глазах так издеваешься.

По-доброму, естественно, не всерьез. Это было в Баку, уже в конце его карьеры. Но мне и в Москве доводилось ему, великому вратарю и чудесному человеку, забивать.

Перенимать что-либо у Стрельцова было сложнее: у нас были совершенно разные комплекции. Он – мощный, ни один защитник его остановить не мог. Но и техника была прекрасная. Когда ему давали пас, он на замахе убирал соперника, пробрасывал мяч себе на ход и бил. А мне приходилось искать другие козыри, и много мячей я забил просто с носка. Кстати, культура удара «пыром», как это тогда называли, вообще пропала. Не вижу таких ударов! Казалось бы, вратарь на тебя выходит – бей с носка! А нападающий хочет его еще обвести – и упускает момент.

В 1962-м, когда мне было двадцать лет, я разделил звание лучшего бомбардира чемпионата СССР с Юрой Севидовым из «Спартака», хорошим парнем, которому, к сожалению, позже пришлось пройти через заключение, и его прекрасно начинавшуюся карьеру это сломало. Но в том году он был в полном порядке. Да там вообще такая конкуренция была! В каждой команде – супернападающие, звезды. Не понимаю, как мне удалось их обогнать. Вернее, мы с Севидовым забили по шестнадцать, а у Михаила Мустыгина из минского «Динамо» было семнадцать, но приз газеты «Труд» разделили между мной и Севидовым, поскольку тогда после половины сезона команды делились на два турнира: двенадцать сильнейших команд играли за первое место, другие – за то, чтобы не вылететь. Мустыгин был во втором соревновании, и соперники у него, выходит, были слабее. Поэтому в «Труде» и решили приз вручать тем, кто по той формуле чемпионата играл против лучших.

Причем мы как раз у Минска выиграли решающий матч за выход в финальную пульку. Читал, что на том матче в Баку было сумасшествие, народ даже на фонарях сидел, чуть ли не на табло. Много лет прошло, уверенно подтвердить не могу. Но в Баку, как и в Ереване, народ всегда хорошо ходил на футбол. Так что меня этот факт не сильно удивляет.

Отец меня тогда единственный раз похвалил – я на всю жизнь запомнил. Игроки часто к нам домой приходили. В тот раз команда была не вся, только те, кто оставался в Баку. И после окончания того сезона папа накрыл стол и сказал:

– Можно мне один раз похвалить своего сына?

Никто не представляет себе, какая это для меня была сказка – услышать от него похвалу. Для меня папа был великим игроком, пусть в Советском Союзе его не узнали так, как он того заслуживал. Доиграл до пятидесяти лет, соблюдал режим…

Вручал мне приз «Труда», кстати, как раз Юрий Ваньят. Сказал:

– Продолжай в том же духе.

Я поблагодарил. И продолжил в том же духе.

Никакой дополнительной материальной награды за то, что стал лучшим бомбардиром, я не получил – да тогда, совсем молодой, об этом еще и не думал. А объяснить это достижение, к которому я пришел в двадцать лет, могу только тем, что все, видимо, думали так: у «Нефтяника» впереди бегает какой-то молодой парень – зачем его держать? Я этой недооценкой и пользовался. Поражался даже, что защитники так против меня играют. Но теперь понимаю, что в тех голах была больше заслуга Юры Кузнецова, который такие пасы отдавал, что мячу, кроме ворот, деваться было ну просто некуда.

Важнее, что мне удалось не стать бомбардиром одного сезона – таких много выстреливает. Дальше я держал тот же уровень. Потому что развивался и придумывал что-то новое, не довольствовался достигнутым. Не запижонил, как Кокорин с Мамаевым! Благами надо уметь пользоваться!

Хотя в 1963-м свой первый гол я забил только в шестом туре. Защитники стали уже внимательнее играть. Знали, где прихватить, когда сзади стукнуть. Били, но не всегда попадали. Я чувствовал, что сзади игрок пытается по ногам ударить, и не позволял это сделать. А сзади бить – это идиотизм. Добежал до игрока с мячом, оказался на одной линии с ним – тогда и делай подкат. И все будет чисто!

Немного позже ко мне персональщиков стали приставлять. Сам не играет и мне не дает. В «Динамо» один такой все время за мной тенью следовал… А у Валеры Маслова, жесткого, но не грубого футболиста, веселого парня, а по совместительству – одного из лучших в мире игроков в хоккей с мячом, другие методы были.

Играем с ними дома, он ко мне на поле подходит:

– Анекдот рассказать?

– Ну, давай, – улыбаюсь я.

А он их сотнями знал и сутками мог излагать. Игра вовсю идет уже. Вот рассказал Валера анекдот, потом я делаю движение – он за мной. Я ему:

– Ты куда?

А Валера:

– Мне сказали, чтобы я с тобой играл. Я не буду играть, но и ты не будешь.

– Ну, молодец. Есть еще анекдоты?

– Полным-полно!

Он стал рассказывать, в какой-то момент отвлекся, чуть отвернулся, а я в этот момент мяч получил и к воротам убежал.

– Эдик, куда ты?! – кричит он вслед.

А я уже гол забиваю…

* * *

После того бомбардирского для меня сезона-62 Аркадьев из Баку уехал. Его точно не убирали. Видимо, в «Локомотиве» лучшие условия предложили, да и семья жила в Москве. Конечно, меня его уход очень расстроил – он ведь мой крестный отец в большом футболе и навсегда останется лучшим тренером. Но что делать?

На меня тоже сразу положили глаз в Москве – в том числе и ЦСКА с «Динамо», которые могли забрать футболистов к себе служить. Однако хотел меня и «Спартак», который тренировал Никита Симонян и в том же 1962-м, когда мы с Севидовым получили приз «Труда», сделал красно-белых чемпионом.

Стелла:

Никита Палыч приехал за ним, когда мы только начали встречаться… Нет, Эдик, никаких своих людей он не посылал, сам же приехал! К твоей маме! Я приходила и слышала:

– Берта, вы не спешите, подумайте. Решим все вопросы…

– Нет, он не поедет!

Она же еще объясняла: «Пусть он лучше будет первым парнем на деревне, чем последним в городе», ты же сам говорил!

Словом, это очень его обидело. Но тогда он это не обсуждал. Потом только обмолвился:

– Почему мама это сказала? Почему я не мог уехать?

Берта со всеми на «ты» говорила, ее все знали – как жену и мать известных футболистов. В общем, она была против переезда, а Эдик ее слушался. Вот она Симоняну все это сказала и поставила точку:

– Ты понял меня, Никита?

– Да, все понял, – ответил Симонян.

Ира, его сестра, встречалась с Рафиком. И Берта тогда думала: если Эдик переедет в Москву, то и мне придется переезжать. А как же здесь будет моя Ирочка? У Рафика мама была армянка, а папа – азербайджанец, который украл маму, знаменитого педагога в Кировобаде. Ризван Гасанович был одним из первых цеховиков в Азербайджане и никаких преград не знал: «Она будет моей!» Привез ее в центр Баку в армянский дом, где они и поселились. Рафик был прекрасным человеком!

Честно говоря, я Никиту Павловича у нас дома не помню. Но, может, и было. А касательно перехода в «Спартак» – на одном из выездов в Москву кто-то мне дал записку с телефоном Николая Петровича Старостина, который ждал моего звонка. Я свое руководство об этом предупредил, но не набрать номер такого уважаемого человека не мог. Он сказал то, что говорили все:

– Эдик, хватит на периферии играть. Пора показать себя в столице. Да и Симонян хочет, чтобы ты перешел.

Но я отказался. Дома – папа, мама, а они ни о каком переезде не хотели и слышать.