Поперечные решётки разделяли всех пленников и располагались через каждые два метра. Таким образом они могли разделить всех пленников. Над моей трубой на циферблате была цифра одиннадцать, у соседей – тридцать семь и двадцать три. Никакой связи не заметил, но в голове всплыли слова первого ассасина, который мне и рассказал о корпорации SHP. Как же он сказал: «Ты, должно быть, тот самый одиннадцатый, который случайно стал цифрой?». Ух ты, вот это память… Так, значит, они знают, кто я. По крайней мере присвоили мне порядковый номер.

Решётки, отделяющие пленников друг от друга, открылись. По циферблатам пробежалась стрелка, указывающая направление движения. Все пленники послушно двинулись в том направлении, и я не стал исключением. Но вот один из пленников решил сопротивляться. Он подошёл к решётке, за которой стояли стражники, и что-то начал орать на незнакомом мне языке. Сначала один стражник выстрелил предупреждающим. Пленник начал вести себя ещё агрессивнее, и в него тут же всадили пару коротких очередей.

Стену обрызгало кровью. Теперь стала понятна такая странная расцветка. Она вся была в разных оттенках красного с потёками и разводами. Пол у стены был таким же.

Подстреленный парень упал на пол и через десять секунд поднялся без единой раны на теле. Судя по небольшим сколам на стене возле его трубы, эту процедуру они повторяли ежедневно. Пленник выкрикнул ещё пару, судя по тону, матерных слов и пошёл вместе с остальными пленниками.

Нас завели в большой зал, так же разделённый решетками, но уже на более крупные сегменты. В каждом квадрате находился обеденный стол и лавочки, человек на десять. Нас по одному запускали в каждый квадрат.

Я внимательно рассматривал пленников, но не видел ни одного знакомого лица.

На столе стояла тарелка с какой-то крайне неаппетитной похлёбкой и куском раскисшего хлеба, будто сухарь окунули в воду и положили на поднос.

Я был дико голоден, и от того не было сил. Не знаю даже, как тот парень так круто регенерировал, если тут кормят раз в сутки. Наверное, способность… А может другая раса или класс живучий. Так что я с отвращением, но всё же хлебал эту жижу. Причём хлебал прямо из миски, так как руки были скованы за спиной. Большинство пленников были закованы спереди. Интересно, это такая привилегия у них? На вкус похлёбка была ещё хуже, чем выглядела. Будто кусок глины растворили в воде и кинули туда переваренных макарон. Причём переваренных в чьём-то желудке, а не в воде.

Я пытался заговорить с пленниками, но меня или игнорировали, либо жестом показывали, чтобы я заткнулся. На завтрак, или обед, – трудно понять, какое сейчас время суток, – нам выделили всего десять минут, по истечении которых прогудел сигнал. Решётки открылись, и нас повели к выходу, но не тому, через который мы вошли в столовую.

Мы поднялись на два этажа выше и вошли в коридор, подобный тому, в который нас выплюнуло. Единственными отличиями были отсутствие отверстия в стене и начерченный квадрат на полу. Все стали на квадрат напротив своего номера на циферблате. Номера были нарисованы на кандалах у каждого. И, судя по следам старой краски, этот номер время от времени меняется.

Когда все заняли свои квадраты, а стражники проследили за этим, решётки опустились. Плита в полу разделилась на две части, которые опустились вниз, и я упал в свою камеру.

Больше сегодня не кормили, а то, чем накормили, переварилось часа за два, и организм снова требовал пищи.

Следующий день был абсолютно таким же. Только за столом мне попались уже другие люди, но все как один отказывались заводить диалог. Сначала я думал, что они боятся не успеть съесть свою чудо-пищу. Но потом узнал настоящую причину.

Один парень, скорее всего тоже новенький, в другом конце столовой вдруг вскочил на ноги, а потом залез на стол и начал орать.

– Я больше так не могу! Ответьте мне, твари! Сколько можно изд…

Договорить он не успел, его расстреляли несколько стражников, разбрызгивая кровь в тарелки и на лица обедавших пленников. Те молча скинули его на пол и продолжили трапезу.

Дичь какая… Даже говорить нельзя.

Ещё несколько дней повторились, как и этот, день сурка какой-то. И лишь потом я понял, почему никому нельзя разговаривать. Точнее, можно, если готов получить несколько новых отверстий в своей тушке. Когда человек не может ни с кем поговорить в течение нескольких дней – это ещё сильнее ломает его психику. Я уже начал разговаривать сам с собой, когда сидел в своей камере. Человек может привыкнуть к чему угодно, кроме одиночества. Даже с учётом того, что я интроверт и не испытываю тяги к другим людям и социуму, у меня уже рвало крышу.

Хотелось поговорить хоть с кем нибудь, хоть со стражником, который потом отлупит меня или всадит несколько пуль.

Спустя ещё несколько дней моя камера вдруг открылась не по графику. Время я уже научился чувствовать, прислушиваясь к организму. Когда желудок начинал прилипать к спине и жевать сам себя – время обедать.

До следующего выхода оставалось ещё как минимум полдня, но меня выплюнуло в коридор.

Других пленников там не было. Но охрана была в полном составе. А ещё был человек в белом халате и футуристического вида очках, напоминающих очки виртуальной реальности, только более компактные, почти как обычные очки для зрения.

Мужчина стоял напротив моей решётки рядом со стражниками и с интересом меня рассматривал.

– Мистер Владислав. Приветствую. Мы должны были встретиться ещё давно, но, учитывая отсутствие лояльности с вашей стороны… За вами пришлось погоняться. И чтобы такого не повторилось и вы были расположены к разговору, мы были вынуждены показать вам, как пройдёт ваша жизнь, если вы откажетесь сотрудничать, – сказал он вкрадчиво, чётко и медленно проговаривая слова.

– Ты кто? – спросил я.

– Прошу прощения. Я доктор Абрам Яффе и я создатель той чудесной вакцины, что течёт в вашей крови, – сказал он.

– Ах ты сука, ты хоть знаешь, сколько жизней ты загубил? В том числе и мою, – повысил я голос, и стражники немного напряглись.

Лицо доктора не изменилось ни капельки и вообще никаких эмоций не отображало. Разве что небольшой интерес ко мне.

– По моим подсчётам, примерно семь миллиардов с лишним, – ответил он с лёгкой улыбкой. – Но понимаете, прогресс требует жертв.

Я хоть и не был героем, а даже немного эгоистом, но таких, как он, кто без зазрений совести может испортить чужую жизнь, презирал.

– По вашему лицу вижу, что вы ещё не готовы к разговору. Что ж, позвольте показать кое-что, – сказал он и пошёл по коридору.

Скорее всего выбора у меня нет, да и было любопытно, если честно. И я пошёл за ним. По дороге он рассказывал как мне повезло и что я не ценю этот дар.

– Неужели вы бы предпочли стать безмозглым низшим? Этот мир стал похож на рассадник, усеянный семенами и дающий урожай. Сейчас самое время полоть сорняки. А после будет сбор урожая – сказал он.

– Я бы предпочёл жить прежней жизнью. Нехотя просыпаться по утрам на работу, стоять в очередях, залезать в долги, встречаться с девушками, решать бытовые проблемы, – ответил я.

Мне действительно сейчас не хватало того, что я ненавидел в прежней жизни. Не говоря уже о былых радостях.

– Мир меняется слишком быстро, мистер Владислав. Сейчас вы либо несёте перемены, либо становитесь их жертвой, – поучал он.

Несмотря на жуткий дефицит общения, из-за ненависти с этим типом мне общаться совершенно не хотелось.

– Вы хоть осознаёте, какие у вас перспективы? Ваш мозг и тело – самое совершенное творение человечества. Вы можете за минуту изучить то, к чему лучшие мастера своего дела стремились всю жизнь. Вы можете жить дольше, чем все ваши родственники вместе взятые, – продолжал он расхваливать своё творение.

– Это всё было бы хорошо. Но если б не вредило остальным людям, – ответил я.

– У всего есть своя цена, Владислав. Всегда нужно чем-то пожертвовать.

– Философ хуев… – пробурчал я.

Мы вошли в другой коридор, где с одной стороны решётки были всё те же охранники, а с другой… Вместо отверстий для выгула пленников в этой стене были камеры, похожие на мою. Только стена, что вела в коридор, была прозрачной. По крайней мере со стороны коридора. Судя по поведению пленников в камерах, они нас не видели. Кто-то водил пальцем по потолку, кто-то спал, кто-то испражнялся в контейнер на стене.

Пленники отличались друг от друга. Некоторые были с явными признаками мутаций, проявленных в разной степени. Над каждой камерой циферблат был более информативным, чем тот, что у наших выходов из камер. На этих, кроме порядкового номера, шли какие-то серийные номера, расшифровать которые я не мог. Две-три заглавные латинские буквы и две цифры. Цифры шли в порядке возрастания, но сбрасывались после каждой смены букв. А в конце каждого повторялось «SHP17». Это, кажется, название сыворотки. К примеру, первыми шли «CP-14-SHP17», «CP-35-SHP17», «CM-67-SHP17», затем «BP-05-SHP17», «BM-42-SHP17», «BP-86-SHP17» и так далее. Возможно, цифры – это процент заражения или мутации, а буквы… Даже не знаю, что бы они могли значить. Тип заражения? Тип иммунитета или генома?

У некоторых всё тело было укрыто гнойниками и ороговевшей кожей, у других лишь несколько участков, как у Жоры. Рассмотреть их не составляло проблем. Все без исключения были наги, и хоть в камере и была темнота, стекло как-то проявляло всё, что за ним находится. Примерно как очки ночного виденья, только намного чётче и светлее.

Я неспеша шёл, рассматривая пленников, не скрывая удивления. Доктор Абрам Яффе шёл с другой стороны и наблюдал за моей реакцией. Он немного опередил меня, шагов на десять, и остановился у одной из камер впереди.

Я подошёл к этой камере и чуть ли не принялся выбивать стекло, но сдержался, стараясь изо всех сил не выдать своих эмоций. Там была Жора. Она просто лежала и глядела в потолок. Выглядела девушка хреново. На теле прибавилось шрамов, рубцов и ещё ожогов после прощального взрыва. Я надеюсь, что убил побольше этих мудаков. И ещё убью… В эту секунду я сделал убийство этих ЭсХеПе-шников своим призванием.

– Вам любопытно, что с ней станет, если вы откажетесь сотрудничать? – спросил он, кровожадно ухмыльнувшись.

– Нет. Мне на неё плевать, – сказал я, сделав каменное лицо.

– Врёте, мистер Владислав, – протянул он.

Меня бесило то, как он называет моё имя. Меня вообще всё бесит, и это имя в том числе. Я – Зато.

– Мы выведем из этих особей потомство. Некоторых оставим как есть. Некоторым введём антидот, не путайте с сывороткой, он лишь останавливает или притормаживает мутации. Остальных подвергнем дополнительному заражению и посмотрим на их мутации. И лишь единицы из них, которые согласятся сотрудничать, смогут развиваться и прокачиваться в этом рассаднике, пожирая днк других заражённых. Как я уже говорил – прогресс требует жертв. Кстати, ваша знакомая смогла вырасти до ранга «А», похвальные достижения.

Я поднял голову и рассмотрел экран над её камерой.

«АP-31-SHP17»

Значит, «А» – это ранг. Я так понимаю, чем он выше в алфавитной таблице, тем круче. Что же тогда значит «Р»?

Словно прочитав мои мысли, доктор продолжил:

– «Р» значит предпочитаемый, хм-м… Скорее приоритетный тип способностей. Physical – физический, Magical – магический, соответственно. Есть ещё ментальный, но это можно считать подвидом магического, очень редкий дар. Вы, наверное, заметили, что при выборе классов у вас были в основном варианты физического типа?

Вроде бы нет. У меня был выбор из множества магических классов, но и физических было достаточно. Но этого я ему не сказал.

– Да, заметил, – ответил я.