В том, что в доме есть свет, и прочие стандартные блага цивилизации, он уже убедился. Видел кухню справа от гостиной. Папа даже машинку посудомоечную уже подключил. Их собственную, из квартиры на проспекте Мира.

– Ты не кричи. – строго ответил Матвей, заглядывая в дверь Сашиной комнаты. – Если тебе нужно, сам подходи и спрашивай. Я занят. Чего ты хотел?

– Интернет? Есть?

– Есть, как не быть. Может, пообедаем для начала? Потом уже интернет?

Саша пожал плечами.

– Можно. А что на обед?

– Ну… раз у нас новоселье, можем, например, заказать пиццу.

– И колы!

– Ладно. – подавив недовольство, согласился Матвей. – И колы. Но только сегодня!

Отец некоторые продукты Саше есть и пить не позволял, насколько получалось. В список запрещённого входила и кола. Конечно, Матвей давал сыну денег в школу, чтобы тот могу купить что-то в буфете. Сашка отдавал деньги своему товарищу Владу, а тот на следующий день приносил ему чипсов и колы. В буфете было решительно нечего брать. Всё было прозаично и слишком скучно. Ну не булку же с творогом, в конце концов?!

Саша уговаривал себя, что эта ложь достаточно невинна. Все дети хотят есть и пить гадость. Зря папа так волнуется. У него же ноги не ходят, а не желудок отказывает.

Матвей заказал вкусную пиццу из двух половинок и литр колы. Саша ещё больше повеселел. Если сюда, в конец улицы с частными домиками, в подмосковном городе, возят доставку, значит не так всё и плохо.

На ужин они доели пиццу. Остаток вечера отец что-то искал в своём ноутбуке, устроившись на диване в гостиной. Саша уехал к себе в комнату и немного порубился в Mobile Legends по сети.

Скатавшись в туалет и в душ, убедившись ещё раз, что отец позаботился о нём по полной, – в туалете и в ванной тоже были приделаны новенькие поручни, в ванну крепилось специальное сидение, – Саша пожелал Матвею спокойной ночи и отправился спать. Он лёг, укрылся одеялом, и открыл на смартфоне фото матери. Таня, уже похудевшая, с отросшим ёжиком волос на голове, вызывающе улыбалась в камеру. Это было два года назад. Речь шла о ремиссии. Мама считала себя победителем. Ей ведь было для чего жить. Ну ведь было же! У неё была семья, любимая и любящая семья…

Саша перехватил слезу, готовую выкатиться из глаза. Задрал голову и закрыл глаза. Не будет он реветь! Что толку?

Слеза послушно осталась на месте. Не покинула пределы глаза. Всё равно, конечно, она предательски вытечет, раз уж так решила. Главное, не разреветься. И без толку, и неприлично пацану лить слёзы. Саша подышал глубоко и открыл глаза. Ему внезапно показалось, что в комнате он не один.

Саша никого и ничего не видел, и не слышал. Но ощущение, что в комнате есть кто-то кроме него было таким сильным, что по спине прошёл холодок. Он включил фонарь на телефоне и поводил лучом по комнате. Никого. А ощущение постороннего присутствия не исчезало.

Саше часто приходилось жалеть о том, что он не как все. Что ограничен в своих возможностях. Приходилось сожалеть по тому или иному поводу. Но сейчас Саша был готов отдать буквально всё, чтобы иметь шанс быстро вскочить с кровати на ноги, подбежать к выключателю и зажечь свет в комнате.

А потом вдруг Саше подумалось, что это может быть мама. Ощущение присутствия появилось, когда он открыл её фото на телефоне. Ничего плохого с ним не происходило. Никто не шумел, не пугал, не трогал Сашу. Вот и возникла мысль, а вдруг – мама. Но в какой форме? Духа? Призрака? Ангела?

– Мама… – нерешительно позвал он. – Мамочка, это ты?

И тут же всё пропало. Комната опять стала просто комнатой. И как Саше понять, мама это приходила к нему, или нет? У него до сегодняшнего дня не было вообще никаких представлений о том, что значит смерть для умерших. Было совершенно очевидно, что она значит для оставшихся.

Это боль. Гораздо более сильная, чем та, которая заставляет тебя чувствовать себя неполноценным. Не таким, как все. Неспособным встать и пойти. К боли от своих ограничений Саша, видимо, уже привык. Притерпелся. Но когда мамы не стало, он вдруг почувствовал, как тяжелеет что-то в груди. Сначала густеет, потом расширяется, далее крепнет и твердеет, а после устраивается поудобнее за грудиной тяжёлым камнем. Там, где была любовь к маме. Там, где были тёплые светлые чувства, взял и образовался тяжеленный булыжник – не вздохнуть толком, не глотнуть. Крики «Мама! Мамочка! Как же так?!» ударялись об этот камень и разбивались. И это тоже было очень больно. Саша кричал внутри. Не вслух. Наверное, поэтому так…

Но что есть смерть для них, для тех, кто уже столкнулся с ней лицом к лицу? Что происходит с умершими людьми дальше? Просто темнота и ничто? Или, to be continued?

Саша не особо верил в Бога в связи со своим нестандартным положением в мире и обществе. Если Бог есть, как он допускает столько кошмара на земле, которую сам и сотворил? И в те моменты, когда Саша думал о том, что всю жизнь проведёт в инвалидной коляске, слабо верилось в то, что есть какая-то высшая сила. Да ещё и высшая сила добра.

Родители Саши были просто людьми. Без фанатизма. Не пропагандировали атеизм, но и в веру не ударялись. Даже когда Таня заболела, она не развешивала иконы по дому, и в храм тоже не пошла. Может быть, мама и молилась – кто знает? В такой пугающей ситуации наверняка молитвы приходят на ум даже тем, кто прежде не думал о Боге. Какие-то, наверное, свои, на ходу сочинённые, молитвы.

Одно мальчик мог сказать точно. Ещё минуту назад мог бы наверняка. В комнате кто-то был. Или что-то. Это что-то не дышало и не шумело, но оно точно было. Такое невозможно пропустить. Нет, может кто-то толстокожий и не заметил бы. Но Саша был очень чувствительным мальчиком. Это дар и проклятие тех, кто не такой, как все.

Посопев и повздыхав, повспоминав маму, – фото он больше открывать не стал, было как-то жутковато, – Саша уснул. Он не был парализован – просто атрофия мышц ног. Поэтому Саше вполне по силам было удобно лечь на бок и укрыться одеялом с головой. Почему-то захотелось сделать именно так. А ещё Саша решил, что хочет ночник. В квартире у них был «Умный дом». Там свет включался по хлопку. Тут этого не было. Значит, нужен светильник на стену. Чтобы можно было зажечь свет самому и быстро.

Перед тем, как Саша уснул, его мельком посетила ещё одна мысль. Настолько мельком, – потому что перед самым сном, – что он её не запомнил. Уже проваливаясь в сон, он быстро и кратко подумал: «А вдруг это не мама? Вдруг в доме есть призрак?» Мысль пробежала краем и растворилась в ночи. Когда утром Саша открыл глаза, он не вспомнил об этом предположении. За окном чирикали птички, в окно настойчиво заглядывало солнце, проникая даже через шторы. Утро было ясным и тёплым. Не располагающим к думам о призраках. Призраки – сказки для ночи. Чтобы пугать непослушных детей.

Саша посетил ванную комнату, причесался и прикатил в кухню. Вчерашний фастфуд доели вечером. Дома, в квартире, Саша легко мог приготовить яичницу, например. Яйца и масло находились в доступе – он мог достать из кресла. Плита была с детства знакомой и включалась легко. Тут была другая плита. Не такая наворочанная. И, кажется, не электрическая, а газовая. Саша приподнял белую крышку: точно газовая.

– Пап! – заорал он. – Я на такой не готовил ни разу! Поможешь?

– Иду! – послышалось из коридора. – Прости! Рассылал резюме. Надо срочно трудоустраиваться, а то пиццу не на что заказывать будет.

– Ясно. Просто я бы поел…

– Смотри. Это газ. Вентиль высоко, но его на день можно оставлять открытым. А тут просто поворачиваешь ручку и давишь одновременно. Давай покажу.

Матвей показал. Вроде было несложно. Саша попробовал пару раз, и газ загорелся. Языки огня весело замигали синеньким цветом.

– А когда надо выключить, то просто повернуть, давить не надо. – сказал Саша больше для себя.

– Гений! Гигант мысли! – Матвей поцеловал сына в макушку. – Что ты хотел готовить?

– Да хоть яйца, что ли.

– Варить? Жарить?

– О! А давай сварим! Всмятку!

Конечно, они промахнулись со временем варки и яйца получились недоваренными. Выбросили, и решили жарить. Пока Саша осваивал плиту, Матвей быстро нарезал бутербродов.

– Папа, можно мне кофе? – заканючил Саша.

– Вчера кола, сегодня кофе. Ты что, намерен эксплуатировать меня на полную теперь? Компенсации требуешь за переезд?

Папа говорил полушутя, но в глазах его была растерянность. Как будто он ещё до конца не понял, что теперь будет за всё отвечать один. В одиночку бороться с подростковыми капризами, в одиночку думать о Сашином будущем – его же надо как-то обеспечить. На потом. На то время, когда парень вырастет в мужчину, а Матвей состарится и умрёт. Нет, не совсем так. Вроде он и понял, что теперь один в поле воин. Но мысль эта пугает невероятно. Как будто Матвею нужно в одиночку, без снаряжения, покорить Эверест, и он вообще не представляет, как справится с такой задачей.

Кофе Саше он всё-таки разрешил. А после завтрака, когда Матвей загружал посуду в посудомойку, позвонил Борис. Бывший начальник.

– Я получил твой перевод. Спасибо. – сказал вместо привет.

– Так тебе спасибо-то. – хмыкнул Матвей. – Выручил.

– Я слышал, Матвей. Прими мои соболезнования.

Он сильно сомневался, что Борис звонил, чтобы выразить соболезнования. И даже поблагодарить за возврат долга. Борис был деловым человеком, хоть и другом детства. Одноклассником.

– Ты говори, зачем звонишь. Чего ты вдруг решил церемонии разводить?

– У нас Самойлов уехал. Эмигрировал. Место свободно. Интересует?

Самойлов был снабженцем. И иногда ездил в командировки. Матвей напрягся. У него Сашка. Одно дело, укатить на работу с утра до вечера, и совсем другое – на пару дней.

– Зарплата хорошая. – словно прочитав его мысли, сказал Боря. – Наймёшь приходящую няню.

– Я подумаю до завтра? – спросил Матвей.

– До завтра думай.

И Борис отключился.

– Пап, я хотел на стол поставить фото в рамке. Помнишь? Где мы втроём. В парке. А?

– А? – Матвей отложил телефон и посмотрел на сына. – Фото в коробке.

– В какой?

– Обычной. Картонной.

– Ну, окей, пап. А где она?

Матвей подумал и уверенно сказал:

– Я поставил её на буфет в коридоре.

Саша объехал коридор и вернулся в кухню:

– На какой, блин, буфет, пап!

– Не знаю. Какой-то старый. Я его выкинуть просто не успел, он остался от старых хозяев.

И поскольку Саша продолжил смотреть на него очень странно, Матвей спросил:

– Да что?

– Давай сначала. Может я не пойму, что такое буфет, и не нахожу поэтому. Что такое буфет? – спокойно спросил Саша.

Матвей, думая о том, соглашаться на место Самойлова, или нет, размашистым шагом вышел в коридор. И завис.

– А как это… чёрт! Может он не в коридоре?! Но я же помню…

Он растерялся. И даже струхнул немного. Вот тут стоял старый буфет. Узкий и невзрачный. И на него Матвей вчера поставил коробку с фотографиями и, кажется, документами. Какие-то бумаги в той коробке были. Может, Сашкины медицинские… но буфет!!! Где этот чёртов буфет сегодня?! Матвей прошёл к входной двери и проверил, заперта ли она. Закралась грешная мысль, что буфет украли ночью – кому он нужен?

Дверь была заперта. Буфета в коридоре не было. Коробки тоже.

– Возможно, мне показалось. Я что-то напутал. – начал размышлять вслух Матвей. – Допустим, буфет я видел где-то в другом месте, а мне показалось, что тут…

Ему нужно было как-то объяснить происходящее. Ну, хотя бы для того, чтобы просто не считать себя чокнутым.

– В каком – другом? – удивился Саша.

– Так я же… Саня, я перед покупкой смотрел несколько домов. Может оттуда и вылез этот буфет. Врезался в память, так сказать. И память перетащила его сюда. Других объяснений нет.