– Вы могли бы описать селенаэ, которого увидели в толпе, или узнать его? – наклоняясь вперед и демонстрируя озабоченность, спрашивает Ламберт.

Да, могла бы. Не думаю, что найдется много людей с такими же шрамами, как у него. Но я сомневаюсь, что у него были злые намерения. На самом деле он пытался защитить меня. Иначе зачем бы просил – да еще дважды – вернуться домой?

«Не стоит гулять этой ночью».

– Я… не уверена, что узнала бы его, – заикаясь, говорю я. – Было очень темно. А я так расстроилась, обнаружив… тело.

Передо мной появляется чашка чая. Исходящий от нее пар наполнен резким запахом корня валерианы и других трав, которые мне не удается распознать.

– Вкус лучше, чем запах, – добродушно обнадеживает Жулиана.

Чай обжигает язык, но вкус у него определенно цветочный. Я делаю несколько медленных глотков, давая теплу окутать меня. С каждым вдохом кажется, будто тело становится легче, будто вскоре я воспарю в воздух. А голова вот-вот коснется стропил.

– Как вы сейчас себя чувствуете, мисс Катрин? – спрашивает Симон.

– Лучше.

Я улыбаюсь и вновь подношу чашку к губам, но венатре так быстро выхватывает ее, что расплескивает горячий чай себе на пальцы и мне на колени. А затем подносит напиток к носу и принюхивается.

– Всю ночь настаивался? – метнув взгляд на Жулиану, спрашивает он.

Та нервно переплетает тонкие пальцы, и меня поражает, насколько хорошо видны костяшки.

– Я налила из горшочка, – говорит она. – Слишком крепкий?

Симон переводит взгляд на меня.

– Без сомнений. Я никогда не видел настолько быстрой реакции.

– С ней все будет в порядке? – Ламберт вглядывается в мое лицо.

Когда он моргает, короткие пушистые ресницы взметают мелкие пылинки, которые тут же принимаются танцевать в солнечном свете, льющемся из окна.

– Я в порядке, – встреваю я.

Мне даже с трудом удается вспомнить, что меня так взволновало.

Симон хмурится и отставляет чашку в сторону.

– Она выпила не больше четверти, так что вряд ли стоит волноваться. – Он перекидывает ногу через скамейку и садится поперек нее. – Но сомневаюсь, что она сможет долго отвечать на вопросы.

Я хмурюсь от раздражения, пробивающегося сквозь туман спокойствия.

– Пожалуйста, перестаньте говорить так, будто меня здесь нет.

– Прошу меня простить, мисс Катрин, – извиняется Симон.

– Кэт, – хрипло поправляю я.

Язык кажется таким же тяжелым, как камни святилища.

Светлые брови сходятся над переносицей.

– Что?

– Все зовут меня Кэт. – Приходится собирать все силы для каждого слова. – Когда я слышу «мисс Катрин», мне кажется, что вы говорите с кем-то другим.

Уголок рта Симона слегка приподнимается в улыбке.

– Хорошо, Кэт. Может, ты видела или слышала что-то еще прошлой ночью?

Я слышала отчаяние Перреты и слова селенаэ. А еще – видела кровь на стене святилища, в точности такую же, как пятна в переулке. Или оттуда была видна стена переулка? Я трясу головой, чтобы избавиться от этих мыслей.

– Я видела, что сотворили с Перретой, – скрываю я правду за размытой формулировкой.

– С Перретой. – Симон выпрямляется, осознав, как легко ее имя выскользнуло из моих уст. – Ты знала ее раньше?

Ответ вырывается прежде, чем я успеваю себя остановить:

– Она иногда приходила к магистру Томасу.

Ох, не следовало мне этого говорить.

– Не за тем, о чем вы подумали, – спешу добавить я.

Что они добавили в чай? Я прикрываю глаза рукой.

Сосредоточься. Мне нужно объяснить свое признание, не раскрывая того, что может вызвать подозрение.

– Ее отец работал на архитектора много лет назад, но погиб. – Истина – самый легкий путь, поэтому я вступаю на него, выбирая слова так же осторожно, как срезаю розы с колючих кустов. – Магистр Томас хотел убедиться, что она ни в чем не нуждается, но… он уже давно не давал ей денег. – Слезы, навернувшиеся на глаза, настоящие. – Ее смерть так поразила его.

Симон понимающе кивает.

– Могу себе представить. – Он вздыхает и поворачивается к Ламберту. – Кузен, думаю, мисс Кэт пора домой. Можешь проводить ее?

– Конечно.

Я слышу, как Ламберт встает со стула, но все звуки доносятся будто со дна колодца.

– Я вернусь через несколько минут, – говорит он Симону, помогая мне подняться на ноги.

– Не торопись, – Симон зевает. – Я вряд ли буду сегодня делать что-то еще, очень устал. Ты, наверное, тоже.

Ламберт выводит меня из комнаты и помогает спуститься по лестнице, держа за предплечье затянутой в перчатку рукой. Так мне удается преодолеть два пролета и выйти через парадную дверь, хотя кажется, что мои ноги совершенно не касаются земли. Ощущение, что я парю над Ламбертом, не покидает меня, даже когда мы оказываемся на улице. Но теперь его спокойствие становится моим якорем. Когда впереди показывается святилище, на моем лице расплывается улыбка.

– Красиво, не правда ли? – спрашиваю я.

– Если вам нравятся подобные сооружения, – отвечает он.

– Нравятся, – признаю я. – А знаете, почему за пять лет на стройке не произошло ни одного несчастного случая? А?

– И почему же? – в его голосе слышится веселье.

– Потому что есть я, – торжественно говорю я. – Я ползаю по лесам, выискиваю, где что может сломаться. Для того и наняли.

– А где вы работали до этого?

– В аббатстве Солис.

Ламберт кивает:

– Ах да, Жулиана говорила, что вспомнила вас.

Он ведет меня по тому же пути, по которому я пришла, – наверное, потому, что идти переулками с тяжело опирающейся на твою руку девушкой не очень прилично.

Но мое внимание полностью сосредоточено на святилище, несмотря на яркий солнечный свет, отражающийся от его стен и окон. Оно великолепно. Я никогда не понимала, почему мать Агнес выступала против моей работы, ведь все мои труды – во славу Солнца.

– Настоятельница расстроилась, когда я ушла, – озвучиваю свои мысли, заполняя повисшее молчание. – Раньше мы пили с ней чай раз в неделю, но уже давно не встречались. Я скучаю по ней.

Признание даже для меня становится неожиданностью.

Ведь, на мой взгляд, мать Агнес и виновата в этом.

– Кто-то машет нам рукой, – говорит Ламберт.

Мы выходим на открытую площадь, и я вижу, что к нам бежит Реми с хмурым выражением на лице.

– Это ученик магистра Томаса, – радостно заявляю я.

– Уже нет. Уже подмастерье, помнишь? – Не дожидаясь ответа, он спрашивает: – Что случилось, Кэт?

– Ничего. Ничего такого. Ничегошеньки. – Я начинаю хихикать, хотя и сама не понимаю, почему эти слова такие смешные.

– Она пьяна? – Реми тянет меня к себе, и я натыкаюсь на него.

– Нет, нет. – Ламберт качает головой. – Она выпила немного чая, который должен был ее немного успокоить. Вопросы, которые мы задавали о прошлой ночи, оказались не очень приятными.

– И что, во имя Солнечного света, вы добавили в этот чай? – восклицает Реми. – Сконию?

– Не злись, – прошу я, прислоняя голову к его плечу. От него пахнет каменной пылью и потом. Запахом тяжелой работы. – Чай мне дал Симон.

– Он еще ответит за это. – Реми хватает меня под руку. – Я отведу ее домой.

Ламберт смотрит нам вслед – и я посылаю ему воздушный поцелуй на прощание, хотя внутри от этого что-то съеживается.

Глава 9

Я сплю до следующего утра, и за это время Реми успевает рассказать магистру Томасу о моем возвращении.

– Чай не должен был на меня так подействовать, – пытаюсь объяснить я.

Почему-то мне хочется оправдаться за произошедшее, хотя, узнай архитектор, что в ту ночь за мной наблюдали, никогда больше не выпустил бы меня на улицу одну.

– Как только они поняли, как на меня действует чай, тут же отобрали чашку. Я сделала всего несколько глотков.

Реми протыкает свою сосиску ножом.

– Не хотелось бы мне повстречать того, кто выпил все, – бормочет он. – Ты едва могла связать пару слов.

– Потому что хотела спать, – огрызаюсь я. – Так что сразу же туда и пошла.

– Знаю, котенок. Я сам отвел тебя. – Реми закатывает глаза, но затем косится на архитектора. – Вернее, проводил до дверей комнаты.

Он никогда не пытался нарушить правило «Не заходить в спальню Кэт».

В ответ на ненавистное «котенок» я скрючиваю пальцы, словно когти, и шиплю на него.

– Хватит, – обрывает меня магистр Томас. – Что ты сказала венатре, Катрин?

– Рассказала, как услышала крик, увидела бегущего мужчину и пошла посмотреть, не нужна ли кому-то помощь, но нашла тело. Больше ничего, магистр.

– И не говорила, что Перрета приходила сюда? – спрашивает архитектор.

От этого вопроса зеленые глаза Реми чуть не лезут на лоб.

Ну, если придираться к словам, именно этого я не делала.

– Нет, но я призналась, что мы знали ее, что вы иногда давали ей денег. И что уже давно их не давали.

Магистр слегка выпячивает губы – явный признак того, что он недоволен. Реми проглатывает кусок еды и выпаливает:

– Перрета приходила сюда?

– Да, требовала денег, но, услышав отказ, закатила истерику и ушла, – говорит архитектор. – На этом все.

– Закатила истерику? – Реми указывает большим пальцем на дверь мастерской. – Это она?

Магистр устало кивает.

– И молоток она стащила?

Он вздыхает.

– Да, после того как воспользовалась им.

Я удивленно пялюсь на них: и не подозревала, что молоток пропал. Если она взяла его с собой, то мотивом для убийства могло стать ограбление. Вот только на инструменте выгравировано имя архитектора, так что его, скорее всего, переплавят для золочения.

Магистр переводит взгляд на меня, и я вижу в его серых глазах невероятную печаль.

– Венатре кого-нибудь подозревает?

Я киваю.

– Удэн сказал, что видел в ту ночь на площади святилища селенаэ. Думаю, венатре станет искать тех, кто еще его видел.

Магистр Томас с отвращением бросает двузубую вилку на тарелку.

– Ну что за идиот! Это явно приведет к еще одному убийству!

Реми фыркает:

– Это же селенаэ.

– И каковы же дети Ночи? – интересуется архитектор.

– Поклоняются Луне, – бормочет Реми, глядя на остатки сосиски. – Маги и еретики.

Магистр Томас подается вперед.

– Что за невежество, Ремон. Они поклоняются Луне не больше, чем мы – Солнцу.

Мало кто утруждается разобраться в теологии, но мать Агнес объясняла нам, что Благословенное Солнце – божественный дар. Мы чтим и восхваляем его в храмах, строя которые стараемся отразить его красоту и выразить нашу благодарность, но оно не бог. И я даже не представляю, как селенаэ могут испытывать что-то подобное по отношению к Луне. Ее свет недостаточно силен и постоянен, чтобы помочь хоть чему-то вырасти.

Даже лунные цветы, которые оплетают стены квартала селенаэ, нуждаются в солнце. Но и они, и мы согласны в одном – за Небесами скрывается нечто большее.

– Если ты не понимаешь нашей религии, – продолжает архитектор, – вряд ли сможешь спроектировать и построить что-то подобное нашему святилищу.

– Обойдусь без ваших лекций! – Реми вскакивает на ноги. – Я не ребенок!

– Так не веди себя как ребенок, – приподняв брови, отвечает магистр.

Реми вылетает из кухни, не сказав больше ни слова. Спустя несколько секунд до нас доносится громкий топот с лестницы: он поднимается в свою комнату на третьем этаже.

Я с удивлением на лице поворачиваюсь к архитектору:

– Что это с ним?

Магистр Томас устало потирает лицо, но тут же отводит руку и морщится из-за порезов на пальцах.

– Не уверен, что смогу доверить ему расширение трансепта через два года.

– Почему? Он же закончил учебу.

– Да, но ему предстоит еще многому научиться. Даже я стал мастером только после того, как мне исполнилось двадцать пять.