– Ты ведь помнишь, я когда-то сама попыталась найти себе применение, но очень быстро обнаружила, что мое воспитание никак не подготовило меня к тем условиям, с которыми мне придется столкнуться. Я росла, как в теплице, получала слишком много ласки. И я не виню в этом ни тебя, ни Фрэнка. Но для меня в социальном плане нет будущего, по крайней мере в этой стране. Лучшее, что я могу сделать, – это соединить свою жизнь с жизнью Фрэнка, потому что он единственный, кто может реально мне помочь.

Миссис Картер согласно кивнула и улыбнулась задумчиво. Она знала: она должна поступать так, как хочет Бернис. Своей жизни у нее не было, ее жизнь целиком и полностью зависела от Каупервуда и ее дочери.

Глава 12

И вот, следуя этому общему плану, Каупервуд, Бернис и ее мать отправились в Нью-Йорк. Первыми уехали женщины, Каупервуд последовал за ними немного позднее. Его цель состояла в том, чтобы прощупать ситуацию на американском рынке инвестиций, а также найти какую-нибудь международную маклерскую компанию, с помощью которой ему могли бы перенаправить на новое рассмотрение исходное предложение касательно линии «Чаринг-Кросс», иными словами, он никак не хотел выдавать, что уже имеет интерес к этому предприятию.

Были, конечно, и его собственные нью-йоркские и лондонские маклеры Джаркинс, Клурфейн и Рэндольф, но в таком важном и щекотливом деле, как это, он не доверял им безоговорочно. Джаркинс, главная фигура в американском отделении этого коммерческого предприятия, хотя и пронырливый, а иногда и полезный, все же на первое место ставил свои интересы, а иногда слишком много говорил. Но обратиться в какую-нибудь постороннюю маклерскую фирму было не лучше. А может быть, даже и хуже. В конечном счете он решил попросить кого-нибудь, кому он доверял, намекнуть Джаркинсу, что Гривсу и Хеншоу было бы уместно обратиться к нему еще раз со своим предложением.

В этой связи он вспомнил, что одно из рекомендательных писем, врученных ему Гривсом во время их первого появления, было подписано неким Рафаэлем Коулом, отошедшим от дел нью-йоркским банкиром, владельцем значительного состояния, пытавшимся несколько лет назад заинтересовать его нью-йоркской системой общественного транспорта. Хотя Каупервуд в то время был слишком занят своими чикагскими делами и не мог рассмотреть предложение Коула, между ними после разговора установились дружеские отношения, и позднее Коул инвестировал в кое-какие предприятия Каупервуда в Чикаго.

Его нынешняя мысль касательно Коула состояла не только в том, чтобы зажечь его идеей вложиться в это лондонское дело, но и попросить его довести до Гривса и Хеншоу через Джаркинса, что сейчас самое время повторно обратиться к нему с тем же предложением. Он решил пригласить Коула на обед в свой дом на Пятой авеню, где роль гостеприимной хозяйки должна была исполнить Эйлин. Таким образом, он намеревался умиротворить Эйлин и в то же время создать у Коула впечатление о том, что он, Каупервуд, добропорядочный муж, поскольку Коул вел более или менее консервативный образ жизни. А этот лондонский план безусловно требовал консервативного фона, чтобы предупредить общественную критику. К тому же Бернис перед отъездом в Нью-Йорк сказала ему: «Не забудь, Фрэнк, чем больше внимания ты будешь публично уделять Эйлин, тем больше пользы это принесет всем нам», и, сказав это, она посмотрела на него спокойными голубыми глазами, которые, казалось, впитали в себя всю силу и убедительность веков.

И потому на пути в Нью-Йорк, размышляя о мудрости слов Бернис, он отправил Эйлин телеграмму, сообщавшую о его приезде. И к тому же между делом он собирался связаться с неким Эдвардом Бингемом, торговцем облигациями, общительным человеком, который нередко наведывался к нему и который, возможно, сможет предоставить ему какую-нибудь информацию об этом типе – Толлифере.

Озабоченный этой кучей дел, он позвонил Бернис на Парк-авеню, в дом, который недавно подарил ей. Договорившись встретиться с ней позднее этим же днем, он позвонил Коулу. Еще он, позвонив в свой офис в отеле «Нидерланды», узнал, что среди прочих сообщений для него там было и одно от Бингема, который спрашивал, когда Каупервуду будет удобно принять его. И, наконец, он поехал в свой дом, пребывая совсем в ином настроении, чем то, в котором его видела Эйлин несколько месяцев назад.

И в самом деле она, увидев его на пороге своей спальни, сразу поняла, что грядет нечто приятное – это чувствовалось и по его походке, и по его виду.

– Как поживаешь, дорогая? – сразу же начал он на свой добродушный манер, хотя прежде уже длительное время не считал возможным говорить с ней подобным образом. – Ты ведь получила мою телеграмму.

– Да, – спокойно и с некоторым сомнением ответила Эйлин. В то же время она с интересом смотрела на него, поскольку в ее отношении к нему было столько же ненависти, сколько и любви.

– А, почитываем детективные истории! – сказал он, посмотрев на книгу на ее прикроватном столике и одновременно мысленно сопоставляя ее умственные способности с таковыми у Бернис.

– Да, – раздраженно ответила она. – А что я, по-твоему, должна читать – библию? Или какой-нибудь из твоих месячных балансов, или твои художественные каталоги?

Она была опечалена и уязвлена тем, что за все время своей чикагской катавасии он ни разу не написал ей.

– Дело в том, моя дорогая, – успокоительным и любезным тоном продолжил он, – что я сто раз собирался написать тебе, но мне ни минуты не давали передохнуть, задергали до смерти. Я тебе правду говорю. К тому же я знал, что ты, вероятно, читаешь газеты. Уж они-то ничего не упустили. Но твою телеграмму я получил, и спасибо тебе за нее, это было очень мило с твоей стороны, очень! И мне казалось, я тебе ответил. Я знаю, что должен был ответить. – Он говорил о телеграмме поддержки, которую прислала ему Эйлин после его поражения в Чикагском городском совете.

– Ну и прекрасно, – отрезала Эйлин, в одиннадцать часов все еще размышлявшая, что бы ей надеть сегодня. – Буду знать, что ты ответил. Что еще?

Он обратил внимание на ее белоснежный халат с оборками – она всегда такие любила, поскольку это хорошо оттеняло ее рыжие волосы, которыми он так восхищался в свое время. Еще он обратил внимание на густой слой пудры на ее лице. Эта косметическая необходимость не давала ему покоя, как, вероятно, и ей. Время! Время! Время! Этот губительный процесс не прекращался ни на секунду! Она старела, старела, старела. И ничего с этим не могла поделать, разве что лить горькие слезы, потому что она прекрасно знала, как ему не нравятся признаки женской старости, хотя он никогда об этом не говорил и делал вид, что ничего такого не замечает.

Жалость к ней переполнила его, а потому он решил быть с ней подружелюбнее. Да что говорить, глядя на нее и вспоминая терпимость Бернис по отношению к ней, он вдруг подумал, что нет никаких оснований не продлить это кажущееся примирение между ними и не взять Эйлин с собой за границу. Нет, не обязательно в его обществе, а скорее приблизительно в то же время, чтобы создать впечатление о них как о хорошей семейной паре. Она могла бы даже плыть одним пароходом с ним, если удастся устроить дела с этим Толлифером или кем-то другим, чтобы снять с его, Каупервуда, плеч груз заботы о ней. Потому что было бы неплохо, если бы человек, который по его указке станет проявлять интерес к Эйлин, проявлял этот интерес и на пароходе, а не только здесь, потому что нельзя допустить, чтобы она каким-то образом пересеклась с ним и Бернис.

– У тебя есть какие-нибудь планы на сегодняшний вечер? – вкрадчиво спросил он.

– Нет, никаких особенных планов, – ответила она, поскольку, судя по его виду, каким бы дружелюбным он ни казался, Каупервуду, видимо, что-то требовалось от нее, хотя она и представить себе не могла, что у него на уме. – А ты что – собираешься здесь остаться на какое-то время?

– Да, на какое-то время. Ну, точнее сказать, буду появляться. У меня есть планы, которые не исключают мою поездку за границу, и я бы хотел обсудить это с тобой. – Тут он помолчал, не будучи уверен, как продолжать. Дело было очень нелегкое, очень сложное. – И я бы хотел, чтобы ты немного поразвлекала меня, пока я здесь. Ты не возражаешь?

– Нет, – коротко ответила она, чувствуя его уклончивость. Она понимала, что его мысли были не с ней, даже сейчас, после такого долгого разделения. Какая-то невыносимая усталость и обескураженность нахлынули на нее, она была даже не в силах возразить ему.

– Не хотела бы ты съездить в оперу сегодня вечером? – спросил он ее затем.

– Почему нет, если ты этого и в самом деле хочешь? – В конечном счете побыть рядом с ним, пусть даже и недолго, было для нее благом.

– Конечно, хочу, – ответил он. – И я хочу, чтобы ты поехала со мной. Ведь ты все же моя жена и хозяйка этого дома, и независимо от того, что ты обо мне думаешь, нам необходимо сохранять внешнюю благопристойность. Ни мне, ни тебе это не повредит, а напротив, может пойти на пользу. Суть дела, Эйлин, вот в чем, – продолжил он заговорщицки, – теперь, после всех моих неприятностей в Чикаго, я считаю необходимым выбрать один из двух путей: либо прекратить всякий бизнес в этой стране и отойти от дел – а я пока не в настроении уходить на покой, – либо найти что-то новенькое в других местах. Я не хочу умирать или гнить заживо, – завершил он.

– Что – ты? Гнить заживо?! – повторила за ним Эйлин, с любопытством глядя на него. – Да тебя никакая гниль не возьмет! Скорее уж ты возьмешь гниль и выставишь ее за дверь!

Эти слова вызвали улыбку на лице Каупервуда.

– Как бы то ни было, – продолжил он, – два единственных из известных мне вариантов, которые могут заинтересовать меня сегодня, это строительство подземной линии в Париже – что меня не очень привлекает – и… – здесь он сделал паузу, задумался, а Эйлин тем временем разглядывала его, спрашивая себя, правда ли это… – кое-что похожее в Лондоне. Я бы хотел изучить ситуацию с подземкой там.

Услышав эти слова и по какой-то причине, объяснить которую она не могла, – телепатия или какой-то психический осмос – Эйлин оживилась и, казалось, загорелась предчувствием чего-то интересного.

– И правда! – сказала она. – Это довольно многообещающе. Но если ты все же поедешь куда-нибудь, я надеюсь, ты все устроишь так, чтобы исключить всякую возможность скандала впоследствии. Тебе, кажется, всюду, где бы ты ни появился, сопутствуют скандалы. Или ты им сопутствуешь.

– Я вот о чем думал, – продолжил Каупервуд, игнорируя ее последнее замечание, – если не подвернется ничего другого, я, вероятно, могу попробовать что-нибудь в Лондоне, хотя, говорят, англичане очень плохо настроены по отношению к бизнесу в любой форме, затеваемому на их земле американцами. Если так и обстоят дела, то у меня не будет ни малейшей возможности пробиться туда, в особенности после моих неприятностей в Чикаго.