С этими словами, рэкетиры развернулись, хотели к следующему торгашу подойти, но чуть не столкнулись со мной.

– О! Ни хрена себе, у нас тут военные… че встал, пройти дай, а то у тебя с носом тоже самое приключиться, – браток кивнул на миниатюру в моих руках.

– Ребят, вы бы старика не трогали, у самих же есть отцы, – я крепче сжал Ленина.

– Вали отсюда, – выпучил глаза один из бандитов. – Пока у меня настроение хорошее.

Я промолчал. Сильнее стиснул фигурку уже мысленно примеряя ее к темечку ближайшего урода. Ничего не стоило проломить этому мерзавцу башку гипсовым Ильичем и на хрен его тут положить. И я так бы и сделал, но из-за поворота выглянули двое патрульных. Рефлекторно спрятал фигурку за спину и выдохнул… Не сейчас. Бандит, довольный собой, пошел дальше, задев меня жестко плечом. Дед, перепуганный наблюдал за нами со стороны. Я подошел к нему, показал Ленина.

– Почем вождь?

– П-пять тысяч за него хотел, но кому теперь он такой нужен, – вздохнул старик.

Я повертел бюст. Сунул руку в карман, где у меня лежали деньги после дембеля. Достал несколько смятых купюр – тоже, кстати, придется разбираться с тем, сколько сейчас стоят эти бумажки. Цены в 1993 году взлетали как ракеты с Байконура.

– Мне нужен, – пожал я плечами. – Раз никому теперь до Ленина дела нет. Коммунист я, отец, понимаешь?

Дед внимательно посмотрел на деньги, головой замотал.

– Не надо пацан, не лезь, у тебя вся жизнь впереди. Еще погеройствуешь.

– Так жизнь, дед, надо прожить так, чтобы не стыдно было. Бывай, отец.

Я улыбнулся, положил деньги на прилавок, там было больше, чем нужно. И подкидывая бюст Ленина в руке пошел дальше.

– Пирожки, беляши, чебуреки! – кричала толстая женщина, грохоча угловатой тележкой.

– Горячая кукуруза! – подпевал мужик тоже с тележкой, на которой стояла обернутая тканью кастрюля.

Я сначала хотел подойти к женщине, но приметил вывеску пельменной. Туда зашли те самые два сотрудника милиции, явно перекусить. Если я не хотел травануться – надо идти в эту пельменную, местные знали самые лучшие места. Менты где попало жрать не будут.

– Парень! – окликнули меня.

Я обернулся и увидел, что дед бежит ко мне, бросив свой товар.

– Ты сдачу забыл, бюст же пять тысяч стоит… – запыханный, он протянул мне сморщенную ладонь с деньгами.

– Не надо, я отвел его руку.

– Тебе как хоть зовут? Спасибо хоть сказать.

– Володя.

– Спасибо тебе Володя… дай бог тебе ангела хранителя, – подрагивающей рукой дед меня перекрестил, в его глазах блеснули слезы. – А говорят молодежь никудышная пошла. Врут люди.

Я зашел в пельменную. Почти все столики заняты. Во всем зале я нашел единственное свободное место, которое пустовало потому, что за ним ютился бездомный в синей шапочке-петушке и рваной синтепоновой куртке. Слишком теплой, для такой погоды. В Москве почти жара стоит, бабье лето во всей красе. Бездомный жевал хлебную корку, надувая щеки, и обсасывая пальцы беззубым ртом. Рядом с ним ни души, карантинная зона прям.

Боковым зрением я приметил, как два зашедших мента, уже успевших сделать заказ и занять столик, разговаривают с подошедшей кассиршей. Та тыкала пальцем на бездомного. Понятно, кому понравится, что вокзальный бомжара распугивает посетителей. Многие, зашедшие вслед за мной, видя, что в зале нет других мест, попросту разворачивались и уходили. Один из ментов оторвался от еды и, ковыряясь спичкой в зубах, направился к бомжу.

Я пошел к прилавку, чтобы заказать пельменей. Взял порцию, продолжая наблюдать за тем, как развивались события дальше. Бездомный вжался в стул, когда к нему подошел патрульный. И судя по всему, выходить не хотел.

– Ваши пельмени и чай, – окликнула меня кассирша.

– Спасибо большое, – кивнул я.

Взял тарелку и стакан, двинулся к одному из пустых столиков рядом с бомжом.

– Я тебя сейчас в обезьянник отвезу, – угрожал мент.

– За что? – будто бы недоумевал бомж, хотя все он прекрасно понимал. – Я ведь только зашел поесть.

– Мне сказали, что ты ничего не покупал.

– Ну как же…

– Давай на выход, – мент отрыгнул, спичку в другой уголок рта перегнал.

Брезгливо попытался поднять мужичка за шиворот, чтобы выпереть из зала, когда я поставил тарелку с пельменями на стол.

– Не занято, отец?

Мужик замотал головой. Я поставил свою сумку рядом со столиком, ощущая ноздрями терпкий «аромат». Пахло как от бездомной собаки и старого подъезда одновременно. Стакан подвинул к бездомному. Посмотрел на мента:

– Товарищ старшина – этот гражданин чай купил. Дай человеку спокойно поесть, ладно? – как можно более спокойней проговорил я.

Мент зыркнул на меня, но возражать не стал, поняв, что ему не придется марать руки о бездомного. И вроде как повод отвять появился, пусть и формальный.

– Приятного аппетита, – буркнул он.

С этими словами он вернулся за свой стол, что-то сказав наблюдавшей за нами кассирше. Я молча начал есть. Следовало хорошенько поразмыслить, что делать дальше. Некоторое время бездомный за мной наблюдал.

Потом вытащил из-за пазухи пузырь, воровато огляделся и, откупорив пробку спешно приложился к горлышку, выпив все до дна. Я почувствовал резкий запах спирта, перебивший другие зловония.

– Земляк, а на похмелиться не найдется копеечка, тошно так жить, горе синькой запиваю, а спиртяга кончилась, – просипел бомж.

– Не, мужик, на бухло я денег не даю. Чай пей.

– Пошел ты… – зло так ответил тот, как будто я у него последнюю краюшку хлеба забрал.

Встал из-за стола собрал под ним свои скупые пожитки и поковылял к выходу. До чая он так и не притронулся. Я пожал плечами, подвинул стакан обратно себе, чего добру пропадать.

Что делать дальше?

Денег с дембельских осталось еще на разок поесть, на утро мне уже будет не на что жрать. Но прежде чем настанет утро, следовало найти место, где можно бросить кости. Я вспомнил, что у Володи была московская прописка. В первую очередь я мог наведаться к родне и попытаться закрыть жилищный вопрос, хотя бы на время. У бывшего владельца этого тела в столице жил старший брат. И прописан я у него был. Я пока не мог вспомнить, чем родственничек занимается, и в каких отношениях с младшим, но особо других вариантов не виделось. Тем более память подсказывала, что Володя до призыва жил именно на хате брательника.

Доев пельмени и запив их чаем, я достал паспорт, пролистал до места прописки и прочитал нужный мне адрес.

* * *

Я машинально сунул руку в карман: может, кто-нибудь написал мне в мессенджер, и это хоть немного прояснит ситуацию? Ну или что-то в новостях на эту тему появилось… Рука нащупала пустоту. «Ну да, ну да», – пронеслось в голове. «Мессенджер, смартфон и 4G в 1993 году. Молодец! Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу. Надо бы как-то повнимательнее, а то так и спалиться недолго. Спросишь где-нибудь зарядку или пароль от вай-фая – и привет».

До места решил идти пешком, продолжая переваривать ситуацию, в которой оказался. Нужно было срастись с этим городом, чтобы ненароком не выдать время, из которого я прибыл. Конечно, вспомнить годы своего детства проще, чем подстроиться под какой-нибудь семнадцатый век, но все-таки… Эх, да чего греха таить: я тоже иногда ностальгически мечтал вернуться в прошлое, но мне и в голову не приходило, что это произойдет вот так! Какую-то кривую машину времени изобрели.

Я твердо решил не выдавать себя и даже при доверительных разговорах (если такие будут происходить) не рассказывать свою историю. Во-первых, действительно могут забрать. Оно, конечно, время беспредельщиков – болтай чего хочешь, но осторожность никогда не помешает: кто его знает, что у твоих случайных собеседников на уме? А во-вторых, я пока не понимал, как можно было бы использовать произошедшее с пользой для себя. Наверное, несколько желтых газетенок могли бы зацепиться за мои рассказы и заплатить мне гонорары. Возможно, даже хорошие. Но через пару недель они бы обо мне забыли, гонорары кончились, и я снова остался бы в чужом времени без денег, без знакомых, зато с узнаваемой внешностью и репутацией сумасшедшего. Не-не-не, такого счастья нам не надо.

Вдруг мой взгляд зацепился за огромный стяг: «15 сентября, Лужники – Майкл Джексон». Я даже головой потряс от удивления – это же, получается, было вчера! Не могу сказать, что я фанат Джексона, но вот к тому, что я теперь живу тридцатью годами раньше, похоже, придется привыкать еще долго. Странно знать, что человек давно умер – и в то же время понимать, что он еще несколько часов назад был здесь и выступал перед огромной толпой. Тут у любого крыша съедет.

Я шел по столичным улицам, задумчиво швыряя ногами листья и мусор, валявшийся на асфальте. Со стороны, наверное, я выглядел как праздный турист, который впервые в жизни приехал из своей глубинки в мегаполис и не может поверить, что все это он видит не по телевизору. Москва начала 90-х казалась мне знакомой и незнакомой одновременно. Вроде бы я хорошо знал центр города и безошибочно угадывал, на какой перекресток сейчас выйду. Но в то же время вид этих улиц был непривычен. Когда случайно видишь фотографии прошлых лет, впечатления не настолько сильны: взгляд цепляется за знакомое и упускает разные детали. А вот теперь я сам иду по родному городу в прошлом и хорошо вижу в том числе и то, что фотографы обычно стараются в кадр не брать. Впечатление, как будто попал в чужой город и внезапно наткнулся на похожий район: вроде бы похоже, а вроде и не очень.

А вот и Кремль виднеется, кстати. Хоть что-то осталось неизменным и выглядит привычно. Мне даже начало казаться, что все это было временным помутнением сознания. Точно же! Ну какие, к чертям, путешествия во времени? Тоже мне, голливудский блокбастер! Пить надо меньше, вот и все! Я с облегчением засмеялся, но уже в следующую секунду непроизвольно повернул голову назад – растяжка с Джексоном была на месте.

«Хрен тебе, Толя… то есть Вова», – усмехнулся я про себя. «Привыкай. Это не страшный сон и никуда не уйдет. Теперь ты – в другом времени, в другом теле, с другой биографией. Спасибо, что хоть город и страна остались теми же, могли ведь и здесь случиться сюрпризы. А поскольку то, как ты здесь оказался, ты даже под страхом смерти рассказать не сможешь, то и о том, чтобы вернуться в свое время, мечтать нечего. Да и куда возвращаться, если ты там погиб? На своих похоронах себя же помянуть? Так что придется обустраиваться здесь – благо, память парня, в чье тело ты вселился, тоже при тебе, может, с ней полегче будет или брат на какую мысль наведет, тоже будет неплохо. Надо думать о том, что делать. Ну и вообще планы на жизнь прикинуть бы неплохо».

Вообще, мое состояние было реально странным. С одной стороны, меня радовало мое новое молодое тело. О такой упругости, подвижности и дикой энергии я уже успел забыть, и теперь наслаждался этими ощущениями, как будто много месяцев передвигался в гипсе на костылях, и вот наконец мне сообщили, что я выздоровел и теперь можно без них. Шутка ли – я прошел уже, наверное, километров семь и даже не заметил, как! С другой стороны, ощущения тела были едва ли не единственным, что меня радовало: по всем остальным фронтам я объективно находился в полной жопе без малейшего понимания, где искать из нее выход. Хотя если посмотреть с третьей стороны, это и неудивительно: можно подумать, я каждый день путешествую на несколько десятков лет назад и обратно.

Я направился в сторону Тверской. Внезапно из размышлений меня вырвало скандирование какой-то толпы:

– Ешь ананасы, рябчиков жуй! День твой последний приходит, буржуй!