Я встала, чтобы приготовить горячий напиток – это заняло бы всего минуту, так как мы всегда держали в чайнике кипяток, и хотела, чтобы детектив последовал за мной. Мне было тревожно оставлять его наедине с моими дедушкой и дядюшкой.

Но, разумеется, он этого не сделал, и когда через несколько минут я вернулась с его кофе, то застала мужчин за непринужденной беседой.

Неужели они говорили о погоде? Или о плане Маршалла? Или даже о настойчивости Оскара Уайльда, который растянулся на полу и выглядел просто очаровательно. Он надеялся получить лакомство.

Нет. Они говорили обо мне.

– …переехала к нам после смерти бабушки, – объяснял дед. – Моей жены. В апреле. Не так ли, Раф?

– Да, – язвительно подхватила я. – Я переехала сюда как раз перед Пасхой.

– Меня поразил ваш превосходный французский, – похвалил меня Мервель, забирая у меня кофе.

– Мама и бабушка меня научили, – хладнокровно объяснила я.

Почему бы нам не перейти к делу?!

– Но вы же родились в Америке, – продолжал детектив так же настойчиво, как и Оскар Уайлд.

Теперь пушистый песик катался по полу перед инспектором, игриво болтая четырьмя лапками и извиваясь из стороны в сторону на спине.

– Избавь бедное животное от страданий, Раф! – Дедушка хрипло рассмеялся.

– А по-моему, он очень забавный, – заметил Мервель. – Интересно, что он будет делать дальше?

– Инспектор, о чем вы хотели со мной поговорить? – вмешалась я, пытаясь направить разговор в нужное русло.

Раф подхватил мистера Уайльда на руки и скормил маленькой собачке два печенья размером с ноготок, которые он хранил в банке рядом со своим креслом. Затем, вздохнув, он предложил одно угощение мадам Икс, которая понюхала его, как будто никогда прежде не видела ничего подобного – а она видела! – а затем соблаговолила взять.

– Ах да, мадемуазель Найт, – произнес детектив и вытащил из внутреннего кармана блокнот и карандаш. – Я хотел обсудить некоторые сведения, которые вы предоставили мне ранее. – Он пролистал исписанные страницы: должно быть, он сделал заметки после разговора со мной и Джулией.

– Хорошо, я готова. – Мой желудок сжался, и я вспомнила, что оставила виски на кухне, когда варила кофе.

– Вы и мадемуазель Тереза Лоньон вместе вышли из квартиры Чайлдов в… во сколько, вы сказали? – Он заглянул в свой блокнот.

– В два часа, – ответила я, пытаясь не обращать внимания на заинтересованные взгляды всех присутствующих.

– И никого поблизости не было, когда вы оставили ее у входной двери.

– Нет, инспектор. Я больше никого не видела.

– А как насчет других гостей вечеринки? Они оставались наверху, или вы ушли последней?

– Наверху оставалось несколько человек. Кажется, они не собирались расходиться.

Мервель покрутил в руке карандаш, но вместо того, чтобы писать что-либо в блокноте, засунул карандаш между двумя страницами и достал из кармана небольшой конверт.

– Итак, вы никогда не встречали мадемуазель Терезу Лоньон и никогда не слышали о ней до вчерашнего вечера. И разговаривали с ней, только когда вместе спускались в лифте. Верно, мадемуазель Найт?

– Да, я так и сказала. – Я наблюдала, как его ловкие пальцы извлекают содержимое конверта. – Я увидела ее впервые прошлой ночью, и мы почти не говорили.

– Тогда, мадемуазель, может быть, объясните мне, почему в кармане у Терезы Лоньон было это?

Я посмотрела на бумажку и почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица. Это был канцелярский бланк с тисненым логотипом дедушкиного банка. Кто-то написал на нем мое имя и адрес.

Но самым шокирующим и необъяснимым было то, что это был мой почерк.

Глава четвертая

– Я не знаю, – пробормотала я, ненавидя себя за то, что заикаюсь, но еще больше ненавидя то, что Мервель загнал меня в тупик.

Я отчаянно желала хлебнуть виски, которое по-прежнему стояло на кухне.

Инспектор смотрел на меня. Его глаза цвета морской волны были холодными и бесстрастными. Мне казалось, что его взгляд пригвоздил меня к стулу.

– Вы не можете отрицать, что это довольно странно: в кармане мертвой женщины находился листок с вашим именем и адресом. На канцелярском бланке «Лё Банк Мэн-Сен-Лежер» – банка, носящего имя вашего дедушки.

– Это странно, я не отрицаю, – пролепетала я. Мое беспокойство немного улеглось, когда я поняла, что Мервель не знает, что это мой почерк. – Но я не представляю, зачем Тереза носила это в кармане. Как я уже сказала, я никогда ее не встречала и даже не слышала ее имени до прошлой ночи.

– Какое совпадение, что она ушла с вечеринки вместе с вами, – заметил инспектор, по-прежнему приковывая меня взглядом к стулу.

– Скорее неудача, чем совпадение, – возразила я. – Я не имею к ее убийству никакого отношения, инспектор, даже если у нее в кармане были мое имя и адрес.

– Вы не знаете, кто мог написать это или передать мадемуазель Лоньон? – поинтересовался Мервель.

Проклятие. Я попала впросак. У меня не было намерения лгать полиции, но и уличать себя дальше я не хотела.

– Позвольте мне, monsieur le inspecteur? – К счастью, дедушка спросил прежде, чем я успела ответить. Его тонкая, покрытая венами рука была твердой, когда он протянул ее за бумагой.

Не сводя с меня взгляда, Мервель передал ему лист:

– Почерк явно не французский.

Я сглотнула. Он был прав. Европейское чистописание – с его аккуратными засечками, орнаментальными завитками и скрещенными семерками – стилистически отличалось от того, чему нас учили в Америке.

– Да. Потому что это написала я.

Мервель кивнул, как будто другого ответа и не ожидал.

– И ты это кому-то отдала, – констатировал дедушка как раз в тот момент, когда инспектор собирался сделать очередное важное замечание. Или выдвинуть обвинение. Тем не менее Мервель почтительно молчал, пока мой дедушка говорил: – Табита, кому ты передала эту бумагу?

Я покачала головой:

– Не помню, дедушка. Мне жаль. Видите ли, – я посмотрела на Мервеля, – я занимаюсь репетиторством, преподаю французский язык нескольким американским семьям здесь, в Париже. Я пару раз записала свои данные для этих потенциальных клиентов, и я не знаю, кому предназначалась именно эта бумага.

Мервель кивнул, но я не понимала, поверил он мне или нет. Не то чтобы у него была какая-то причина мне не верить, но он казался таким… непреклонным. Таким подозрительным.

Я сжала руки на коленях и спрятала их в складках шерстяной юбки в надежде, что он не заметит. Оказаться на допросе у полицейского после того, как я увидела окровавленное тело убитой женщины было гораздо неприятнее, чем я себе представляла.

– Будьте добры, назовите фамилии семей, которым вы передали свои данные, – попросил Мервель.

– Видите ли, я записала свое имя и адрес на шести или семи разных бумагах и передала их Полу Чайлду, чтобы он отнес их в офис. Я уверена, вы в курсе, что он работает в посольстве в Службе безопасности США. Мы условились, что он передаст их тем, кому интересны мои услуги. У меня нет никакой возможности узнать, откуда взялась эта конкретная бумага или как она попала к Терезе.

Мервель выглядел неудовлетворенным.

– Понимаю. Но по крайней мере вы могли бы назвать имена тех, кого вы сейчас обучаете, или тех, кому вы предлагали свои услуги.

– Разумеется. – Меня охватил ужас при мысли о том, как почувствуют себя семьи, которых я обучала, когда их начнет допрашивать полицейский инспектор. Наверняка они не захотят заниматься французским с молодой особой, замешанной в расследовании убийства. Дядя Раф похлопал меня по руке, я вздохнула и немного успокоилась.

– Прости, ma petite. – Он сжал мои пальцы и посмотрел на Мервеля. – Вдруг существует какой-то другой способ решить этот вопрос, кроме как вовлечь в это дело клиентов Табиты, инспектор? Наверняка вы понимаете, что это ввергнет их в шок.

– Другого способа не существует, если только мадемуазель Найт каким-нибудь образом не идентифицирует эту бумагу, – ответил Мервель. – Или, по крайней мере, не объяснит, зачем мадемуазель Лоньон хранила ее у себя.

Я поморщилась:

– Дайте-ка я еще раз на нее взгляну.

Дедушка протянул мне бумагу. Когда инспектор Мервель впервые мне ее вручил, я на нее едва взглянула, настолько я была потрясена и обескуражена.

– Что это? – удивилась я. Я вертела лист в руках в надежде найти хоть какую-нибудь зацепку, чтобы понять, кто передал записку Терезе: пятно от вина или кофе, остатки лака для ногтей или губной помады… – Тут что-то написано на обороте. «Детройт». – Я посмотрела на инспектора Мервеля. – Вы не заметили эту надпись на оборотной стороне? – возмутилась я, даже не пытаясь скрыть раздражение.

– Естественно, заметил, – ответил он в той беззаботной французской манере, которая могла как привлекать, так и раздражать. В данном случае она раздражала. – Это ведь так, мадемуазель, non? Вы из Детройта?

Он произносил название города как «Де-труа», как сказал бы любой истинный француз вместо англизированного «Дии-тройт», на котором говорили коренные жители Мичигана.

– Да… ну, я из маленького городка неподалёку. Бельвиль.

– Значит, мадемуазель Лоньон, вероятно, отметила для себя город вашего происхождения, – продолжал инспектор. – Или кто-то, кто рассматривал возможность брать у вас уроки.

– Да, – согласилась я.

– Было бы очень полезно составить список имен тех, кто проявил интерес к вашим услугам, мадемуазель, – решительно заявил Мервель.

– Тереза могла забрать этот листок прошлой ночью в квартире Чайлдов, – проговорила я в последней отчаянной попытке отговорить его от получения имен моих клиентов.

– Вы предполагаете, что эта бумага с написанными вами данными вчера вечером все еще находилась у месье Чайлда? Вы сказали, что он отнес все бумаги в свой офис для распространения, – напомнил Мервель.

Меня стало раздражать, что столько времени и внимания уделяется бумаге с моим именем и адресом; это казалось таким неуместным, когда убили женщину. По крайней мере, я точно знала, что не имела к этому убийству никакого отношения, как и Джулия, Пол и Дор.

Таким образом, главными подозреваемыми оставались те, кто вчера вечером находился в квартире Чайлдов. Мое сердце дрогнуло. Неужели я развлекалась в одной компании с убийцей? Или какой-то прохожий или другой житель дома подкараулил Терезу, пока она ждала такси, и заманил ее в подвал?

– Не могу сказать наверняка, инспектор. Но, возможно, эта бумага все еще находилась в квартире супругов Чайлд, потому что вчера вечером я написала еще несколько записок со своими данными, чтобы у Пола Чайлда был их запас для раздачи в посольстве. Полагаю, мне следует заказать визитные карточки. – Я пожала плечами.

Мервель мрачно посмотрел на меня, но кивнул:

– Понимаю. Но не могли бы вы назвать имена тех, кто получил ваши данные до прошлой ночи, мадемуазель Найт. В интересах тщательного расследования, как вы понимаете.

Ощущая на себе тяжесть всеобщего внимания, я неохотно встала, взяла бумагу и карандаш, нацарапала имена и передала список Мервелю:

– Вот. Я считаю, это все, с кем я говорила о своих уроках или кому преподавала. Я указала, кто является клиентом, а кто нет – по крайней мере на данный момент. Гм… Был один человек, который со мной связался, некая мадам Коулман. Хотя я с ней не говорила. Я ответила на ее звонок и оставила сообщение горничной, но мне так никто и не перезвонил. Поэтому в список я ее не внесла.

– Возможно, чтобы соблюсти точность и аккуратность, вам следует внести в список и эту мадам Коулман, – заметил Мервель. Я со вздохом забрала листок, дописала внизу имя Коулман и передала ему. – Спасибо, мадемуазель. Я буду максимально осторожен в общении с ними.

Он встал, собираясь уходить.

– Это все, что вы хотели у меня спросить? – осведомилась я.

– Я должен спросить вас о чем-то еще, мадемуазель?