И само царство Болгарское – шелковисто-синее море, беловато-серые скалы, пологие горы, тоже синие чуть в прозелень – было так непохоже на его родной край и даже на землю Полянскую, что он не стал бы ручаться, что все еще на привычном свете. По склонам гор желтели соломенные кровли, а потом берег резко обрывался в море. Особенно сбивало с толку само море: оно расстилалось за левым бортом скутара и уходило в бесконечность. Со стороны отца потомок викингов, Асмунд по рождению был лесным человеком и северного моря своих предков никогда не видел. Греческое море – то синее, то голубое, то смарагдовое, как глаза сестры Эльги, – в своей беспредельности казалось ему гранью того света.

– Нет, оно велико, но не беспредельно, – рассказывал ему Вермунд, купец средних лет и опытный путешественник. – На восточном берегу, за Таврией, лежит Хазария. Я не раз там бывал, хотя товары возить в греки выгоднее. Если у Ранди Ворона все сладится и он договорится с тудуном Самкрая, через год-другой и ты сможешь там побывать. Многие русы ездили и дальше. Если пересечь каганат от Самкрая на восток по суше или пройти по рекам, то будет Гурганское море, а за ним – страна сарацинов, Серкланд.

Асмунд пытался представить эти земли, и от их неоглядности кружилась голова. Слушать сказы о далеких землях, сидя дома, в Варягине над бродом, было легче: ну, Золотое царство на третьем небе, или Серкланд, какая разница? Здесь же, на болгарском берегу, он уже точно знал: и Царьград, и Гурганское море существуют на самом деле. Туда можно проникнуть безо всякого волхования. И от этого захватывало дух.

Но вот миновали Болгарское царство. В городе под названием Мидия начиналось царство Греческое, и здесь Асмунд впервые выступил как киевский посол: объявил о себе местному воеводе-турмарху. Греки еще не знали о смене власти в Киеве и удивлялись, почему не идет ежегодный торговый обоз.

В Мидии пришлось задержаться.

– А грамоты у вас есть? – спросил турмарх, по имени Прокопий.

Он носил титул спафария, что означало «меченосец», и действительно опирался на меч, когда принимал русов, сидя на каменном стуле в просторном каменном доме. Его стены были красиво выложены из чередующихся слоев красного кирпича и белого известняка.

В большие окна, каждое размером с дверь, влетали порывы теплого ветра с запахом незнакомых цветов.

– Есть. – Асмунд подал ему свернутый лист пергамента.

Как быть с грамотами – этот вопрос и самого Ингвара ставил в тупик. Что писать? На чем писать? Олег Предславич держал для этого ученых людей из числа христиан своей дружины, но они уехали из Киева вместе с ним. В старых Олеговых ларях, которые разбирали для дележа имущества между Предславичем и Ингваром, нашли несколько потрепанных стопок пергаментных листов. Их привезли когда-то с Босфора в числе прочей добычи: дорогие золоченые оклады ободрали и сделали из них подвески к ожерелью для Венцеславы Олеговны, а листы, которым не могли придумать никакого применения, бросили и забыли. Теперь Ингвар велел Стемиду их забрать: не сгодятся ли? Тот помял пергамент и кивнул. Долго скоблил ножичком, убирая старые записи.

– А что здесь? – спрашивал Асмунд, которому вид этих черных значков внушал любопытство и опасение. – Может, важное что?

– Да тут по-моравски… Не по-гречески, – Стемид вглядывался в строки. – От болгар добыли.

– Что там сказано?

– «Послушание Израилю… – нахмурясь, с трудом разбирал Стемид. – Г… Б… Это «Господь Бог твой един есть»!

– Какой – господь бог един?

– Ну, их болгарский бог. «Идите в… идите видите яко я… здесь… ни… есть… образ…» Тьфу! – Он отмахнулся и потер глаза рукой. – Не разберу.

Черные значки выглядели так значительно, казалось, в них должна заключаться какая-то особенная мудрость, а что на самом деле? «Идите, видите»! Куда идти, чего видеть?

– Ну-ка… – Стемид скользнул взглядом к середине листа. – Идаи… Идайнамразум… На морозом?

– Иди на мороз?

– «И дай нам разум», вот! «Да увемы… и…стова… го… ба…» Это не «ба», а «бога», но что это за «стова» – не пойму.

– «Дай нам разум» – это хорошо, – вздохнул Асмунд. – Пару коробов не помешало бы про запас…

Вот ведь наука – вроде ни мечом, ни топором махать не надо, щит не нужен, сидишь на месте – а устал, будто полдня с отроками по двору прыгал.

Стемид скоблил усердно, но осторожно, стараясь не протереть старую кожу насквозь.

Потом, сидя в гриднице с дружиной, стали сочинять послание. Очень скоро все вспотели и разозлились, несмотря на пиво, которое подносила Эльга и ее служанки. Начали бодро:

– «Мы от рода русского, – медленно, подбирая каждую букву, царапал Стемид на восковой дощечке, какими пользуются купцы при учете товаров, поскольку пергаментный лист заготовил только один. – Асмунд, Вефаст, Кольбран, посланные от Ингвара, великого князя русского, к вам…»

На этом застряли. Во времена Олега в Царьграде правили двое: братья Лев и Александр. Но с тех пор прошло двадцать семь лет, старые василевсы померли, на их места сели новые. Купцы знали имена нынешних царей, но заспорили, кто главный: Роман или Константин?

– Константин – сын того Льва, что при Олеге был! – припомнил молодой купец Аудун. – И он царем стал давным-давно, как отец его помер. А Роман – это тесть его.

– Так если тесть, он здесь при чем? – не понимал Ингвар.

– Он такой тесть, что вместо отца, зовется «василеопатор», что значит, «царев отец». И в договорах его надо писать первым!

– А у того Романа своих сыновей целая скамья, и все царского звания! – подхватил другой купец, Ингивальд. – Христофор, да Стефан, да Константин…

– Христофор помер, – поправил Гудфаст.

– Костинтин уже был, – одновременно сказал Ингвар.

– То другой Константин, – настаивал Ингивальд. – Один – Романов сын, а другой – Львов сын.

– И оба цари?

– Оба.

– Разом? – уточнял Ингвар с таким видом, будто ему говорили «свиньи летают по небу».

– Разом!

– Йотуна мать!

Но и это было еще не все: Кари припомнил, что в какой-то год застал в Царьграде празднества по поводу возложения царского венца на другого Романа – сына того Христофора, что уже помер! И у того Константина, который сын, тоже был свой сын Роман! Но считать этих Ингвар отказался: давайте-де сейчас и баб их всех, и псов, и кур в грамоту запишем! Царей у них, как опят на колоде, ум сломаешь, пока разберешься!

– Стало быть! Роман, который тесть! – Ингвар поставил перед собой свой серебряный кубок. – Костинтин, который зять! – выхватил у Мистины его кубок и поставил рядом. – Стефан, который сын! – Стефана пришлось изображать поясному ножу. – Костинтин, который сын. – Рядом с ножом легла горбушка от пирога. – Четверо. Все?

– Йотуна мать! – сказали разом несколько человек.

– Стефана с Константином-зятем я бы местами поменял, – посоветовал Аудун. – Они его, Константина, совсем в черном теле держат, хоть он Льва сын, а эти так… налезли на престол, как мураши на жабу дохлую…

Ингвар поменял местами кубок Мистины и поясной нож.

– Тогда ставь зятя на самый конец, – предложил Вефаст. – Пусть уж Роман со своими чадами впереди идет. Я видал, они богу молиться так ходят.

Кубок ушел в конец строя.

– Пиши! – велел Ингвар Стемиду, и тот принялся царапать: Роман, Стефан, Константин… и Константин.

Со вздохом человека, проделавшего тяжелую работу, Ингвар взял со стола горбушку и вцепился в нее зубами.

– Зятю корочун, – хмыкнул Мистина, и гриди вокруг с облегчением заржали. – Чего там дальше-то?

– Дальше, что, стало быть, князь Ингвар желает мир и дружбу утвердить и потому просит на другое лето принять посольство. Чтобы нам, значит, жить в мире, торговать, а все тяжбы разбирать по закону. Но это они потом сами напишут, а нам сейчас только суть надо.

Но и самую суть Стемид писал два дня: обдумывая каждую букву, счищая ножичком неудачные и давая отдых отвыкшим от такой работы пальцам. Когда же его тяжкий труд подошел к концу, оказалось, что запечатать грамоту нечем: свою печать Олег Предславич увез с собой, а у Ингвара никакой не было.

– Вели сделать тебе печать с вашим вороном со стяга, – предложила Эльга. – Будет ровно твой стяг, только маленький.

– Печать-то сделать надо, – согласился Вефаст. – Пусть посмотрят. Но пока их послы твою печать не заверили, им все едино, что есть она, что нет ее…

– Мне не все едино! – отрезал Ингвар. – Велю сделать – и пусть привыкают, что такая печать здесь теперь надолго!

Помня этот разговор, Асмунд не слишком удивился, когда в Мидии турмарх Прокопий взял его грамоту, повертел в руках и присмотрелся к восковой печати на кожаном шнуре, будто к невесть какой диковине.

– Что это? Какая-то птица? – насмешливо сказал он. – Мне неизвестна подобная печать у кого-либо из законных властителей!

– Была бы известна, ты был бы ясновидящий! – ответил Асмунд. – Князь у нас новый, и печать новая. А ты не видел – так посмотри. Еще не раз тебе ее видеть придется! И царям вашим!

– Я обязан послать о вас весть в Константинополь и поступить с вами, как прикажут, – турмарх вернул ему грамоту. – А поскольку я не знаю, кто вы, откуда и зачем здесь, то и дать вам содержание, как послам, не имею права.

– Я же тебе сказал, кто мы и откуда!

– Сказать можно что угодно. Но я обязан верить словам лишь тех, кто предъявит мне известную и утвержденную василевсами и логофетом дрома печать. И желательно с надписью: «Богоматерь, помоги рабу твоему такому-то»… – проворчал он.

До Царьграда оставалось дороги на пару дней, но ждать пришлось две недели. Это время послы жили на своих лодьях, вместе с отроками. Вернее, при лодьях: поставили на берегу близ города шатры и устроились, как обычно в походе. На склонах сероватых скал торчали пучки пышной, но уже пожелтевшей травы, будто бурая песья шерсть, между ними расстилались поляны почти белого песка, сбегавшие к прозрачному зеленовато-голубому морю. Отроки купались и ловили рыбу, чтобы сберечь княжьи деньги, через день отправлялись в Мидию на рынок за простыми припасами: сыром, хлебом, маслом. Асмунд тоже бывал в городе, всякий раз заходил к турмарху и спрашивал: не прислали ответ из Царьграда? Повидать Прокопия удавалось не всегда, но ответ был одинаковый: нет.

– Может, он ответ от царя и получил, – говорили купцы. – Да скрывает: важное лицо делает.

– Зачем? – не понимал Асмунд.

– Обычай у них такой. Чтобы мы знали: они тут большаки, а мы так… в углу нагажено.

– Терпением надо запастись, – Вермунд с сочувствием клал руку на плечо молодому княжьему родичу. – Дальше будет хуже.

Наконец ответ пришел: василевс Роман и логофет дрома дали разрешение сопроводить русских послов в Великий Город. Прокопий послал галею^[7], и уже с ней три русских лодьи наконец вошли в Боспор Фракийский. Остановились на заставе Иерон, но ненадолго: греки лишь убедились, что никакого товара на продажу у русов на этот раз нет. Близ Иерона заночевали в последний раз перед городом и на другой день еще до вечера вышли в Пропонтиду. Люди Прокопия сошли с галеи и отправились докладывать царю и его боярам, а русам велели ждать на лодьях.

Асмунд даже рад был времени оглядеться. Справа уходил куда-то вдаль широкий залив – тот самый залив, что греки зовут Керас, а русы – Суд. Вдоль Суда тянулась с ближней стороны высоченная каменная стена – как горная гряда, только ровная, а за ней еще какие-то стены, все с оконцами, издалека похожая напчелиные соты. С другой стороны Суда тоже были разбросаны в окружении посадок каменные дома, иные – столь огромные, что Асмунд невольно ждал увидеть их хозяев – ростом с сосну. Но вокруг мелькали люди обычного роста, рядом с этими постройками похожие на муравьев. И зачем им такие жилища громадные?