Кабинет министров под руководством Адольфа Гитлера. Гитлер – в центре, Герман Геринг – сидит слева от него, Вильгельм Фрик – стоит между ними. 30 января 1933 года. Федеральный архив Германии

С самого начала правления нацистов особое внимание уделялось «расовой чистоте» государственных служащих. С государственной службы изгонялись не только евреи, но и те, у кого была хотя бы половина еврейской крови. К членам же НСДАП и ее военизированных структур предъявлялись повышенные расовые требования.

Забота о расовой чистоте «Черного ордена», как неофициально называли СС, была настоящей «идеей фикс» для его главы – Гиммлера. В январе 1932 года он издал кодекс о браке для членов СС. Там, в частности, говорилось:

«Каждый служащий СС, который намерен жениться, должен получить для этой цели брачный сертификат рейхсфюрера СС.

Те члены СС, которые женятся, не получив сертификата, будут исключены из СС; им будет предоставлена возможность аннулирования брака.

Детальная обработка прошения о браке – задача Расовой службы СС.

Расовая служба заведует Книгой кланов СС, в которую будут внесены семьи членов СС после выдачи брачного сертификата.

Рейхсфюрер СС, управляющий Расовой службы и специалисты службы дают честное слово в том, что сохранят секретность». ^[5]

Кодекс предписывал каждому эсэсовцу получить сертификат одобрения для своей невесты, дабы чистота нордической расы, представителем которой он является, оставалась нетронутой в крови его потомков. Специальная Расовая служба вела родословные каждого члена СС, ему на руки выдавалась его генеалогическая книжка. Невеста и ее родители должны были доказать, что здоровы физически и психически, девушку тщательно обследовали и оценивали врачи СС, которые должны были убедиться, что она может быть достаточно плодовита. Арийская кровь предков, не испорченная славянами, евреями и другими низшими расовыми элементами, для каждой женщины, выходящей замуж за члена СС, должна была быть установлена вплоть до 1750 года. Помимо нордических черт лица, образцовые жены должны были хорошо знать историю, владеть иностранными языками, уметь ездить на лошади, плавать, управлять автомобилем, стрелять из пистолета. Кроме того, они обязаны были образцово вести домашнее хозяйство и уметь готовить. После соответствующего экзамена кандидатка в жены члена СС получала соответствующий диплом.

Гиммлер считал, что руководящие кадры НСДАП и СС должны иметь возможность покинуть своих жен и выбрать новых в соответствии с упомянутым эталоном. Как Гитлер, так и Гиммлер были единодушны в том, что после войны следует ввести легализованное двоеженство для стимулирования рождаемости. Гиммлер говорил: «Если та хорошая кровь, которая лежит в основе нашего народа, не будет приумножаться, то мы не сможем установить господство над миром… Народ, который имеет в среднем по четыре сына в семье, может отважиться на войну, ибо если двое погибнут, то оставшиеся двое продолжат свой род. Руководители же, которые имеют одного или двух сыновей, при принятии любого решения будут колебаться. На это мы не можем пойти».^[6]

Генрих Гиммлер. 1938 год. Федеральный архив Германии

Для невест СС были учреждены специальные школы, где помимо политического образования будущих жен членов СС обучали ведению домашнего хозяйства, гигиене деторождения и принципам воспитания будущих детей в традициях национал-социализма.

4 июня 1932 года Гиммлер впервые встретился со Рейнхардом Гейдрихом, капитан-лейтенантом кайзеровского флота, в свое время изгнанным из флота за нарушение офицерского кодекса чести – отказ от обещания жениться. Его познакомил с Гиммлером Карл фон Эберштейн, в будущем полицай-президент Мюнхена и обергруппенфюрер СС, чья мать была крестной Гейдриха. Они встретились в Вальдтрудеринге. Гейдрих одно время служил в военно-морской разведке, в политическом секторе разведотдела Балтийского флота, и Гиммлер решил поручить ему организацию в рамках СС собственной Службы безопасности (СД) (Sicherheitsdienst). В ее функции входила слежка за самими эсэсовцами, за всеми членами НСДАП, а в особенности за штурмовиками, так как амбиции их вождя Эрнста Рема все больше беспокоили Гитлера и Гиммлера.

Гейдрих сделался для Гиммлера поистине незаменимым человеком. Позднее рейхсфюрер говорил своему мануальному терапевту Феликсу Керстену, что Гейдрих «обладал безошибочным чутьем на людей… Будучи сам расколотой личностью (из-за осознания того, что в нем четверть еврейской крови. – Б. С.), он с уверенностью мог ощутить такой раскол в других. Он предвидел поступки врага или друга с совершенно поразительной ясностью. Его коллеги почти не осмеливались ему лгать; он всегда чувствовал ложь. Он мог читать их побуждения, как открытую книгу… Начальником он был нелегким, и его справедливо боялись. Он навязывал подчиненным собственное беспокойство и подгонял их так, словно что-то постоянно подгоняло его самого. В целом он был воплощением недоверия – «сверхподозрительным», как его называли, – и никто не мог этого долго выдержать. Если, презрительно скривив губы, он заявлял: «Господин рейхсфюрер, этот человек – негодяй», то в этом всегда что-то было, и довольно скоро он с триумфом предъявлял доказательства. На многих докладах, которые мне приносили, а я передавал их ему, чтобы он высказал свое мнение, он писал резолюцию: «Не верьте этому – просто слух – дикое измышление». Когда я спрашивал, предпринимал ли он расследование по данному вопросу, он отвечал – еще нет, это просто его ощущение. Обычно он оказывался прав. Он никогда не забывал раз услышанных имен; его дар к сопоставлениям превосходил все прочие таланты, он был живой картотекой, мозгом, в котором хранились и сплетались воедино все нити. Короче говоря, он был прирожденным офицером разведки и идеальным главой полиции безопасности… Он презирал любых льстецов, а тех, кто клеветал на других, считал морально дефективными. Любой, пытавшийся организовать интриги внутри СС, возбуждал его ненависть. Он настаивал на строжайшей научной независимости исследований, проводившихся СС во всех областях, которые находились под его надзором. Конечно, затем он по-макиавеллиевски пользовался имеющейся информацией ради своих целей. Решая какую-либо задачу, он не щадил ни себя, ни других».^[7]

Сеть СД к концу 30-х годов насчитывала тысячи осведомителей (как правило, внештатных). Их ранжировали по категориям: доверенные лица, агенты, поставщики сведений, помощники, ненадежные. Данные, стекавшиеся с мест в штаб-квартиру СД, классифицировались по содержанию, после чего эксперты обрабатывали и анализировали их. Из отраслевых анализов составлялся затем общий отчет. К его редактированию привлекались чиновники центрального аппарата – юристы, врачи, педагоги, экономисты, журналисты и пр. Отчеты о настроениях населения также представляло гестапо и гаулейтеры. Доклады последних попадали к заместителю Гитлера по партии Рудольфу Гессу, а после его полета в Англию – к Мартину Борману.

Быстро росла численность СС. В декабре 1930 года там значилось 2727 человек, в декабре 31-го – 14 964, а к тому времени, как правительство распустило СС и СА в апреле 1932-го, в СС насчитывалось 30 000 членов. В мае же 1933 года, после установления нацистской диктатуры, эсэсовцев было уже 52 тысячи. Столь большой массой было непросто управлять, тем более из Мюнхена. Для усиления своего влияния Гиммлер использовал досье, которые собирала на каждого эсэсовца служба Гейдриха, официально именовавшаяся отделом информации. Там же велись досье и на противников НСДАП.

Гиммлер создал отряды «Мертвая голова», главным предназначением которых стала охрана концлагерей, что стало важным шагом к его будущей победе над Герингом. Их возглавил Теодор Эйке, отставной унтер-офицер, ветеран Первой мировой войны. В марте 1933 года рейхсфюрер СС подписал приказ об открытии лагеря в Дахау, в 12 милях северо-западнее Мюнхена. Там говорилось: «В среду 22 марта близ Дахау будет открыт первый концентрационный лагерь. В нем будет размещено 5000 узников. Планируя лагерь такого масштаба, мы не поддадимся влиянию каких-либо мелких возражений, поскольку убеждены, что это успокоит всех, кто уважает нацию, и послужит к их пользе. Генрих Гиммлер, начальник полиции Мюнхена». 1 ноября 1933 года Эйке ввел в действие правила внутреннего распорядка в Дахау. Они гласили: «Срок заключения в концентрационном лагере будет открыто объявлен как “до особого распоряжения”»… В особых случаях рейхсфюрер СС и начальник немецкой полиции отдает приказ о телесном наказании в дополнение к содержанию в концентрационном лагере… В этом случае также ничто не препятствует распространению слухов об этом возросшем наказании… для усиления устрашающего эффекта. Естественно, для распространения подобных новостей будут отбираться подходящие и надежные люди. ^[8]

Массовая перекличка войск на съезде НСДАП. Фотограф Ч. Рассел. Нюрнберг, 11 сентября 1935 года. Вашингтон, Национальное управление архивов и документации

Будут повешены следующие преступники, считающиеся агитаторами: все, кто… произносит провокационные речи и проводит митинги, организует клики, бездельничает; все, кто с целью поддержания пропаганды оппозиции рассказывает истории о зверствах, собирает верную и ложную информацию о концентрационном лагере…»^[9]

Использовав в качестве предлога пожар рейхстага, который был устроен террористом-одиночкой голландцем Маринусом Ван дер Люббе, психически неуравновешенным человеком, членом Коммунистической партии Нидерландов, всерьез рассчитывавшим своей акцией поднять антинацистское восстание в Германии, нацисты развернули террор против коммунистов и социал-демократов, которых обвинили в поджоге здания парламента. Доказать эти обвинения в суде не удалось, но дело было сделано.

24 февраля по приказу Геринга, который с августа 1932 года являлся председателем рейхстага, полиция заняла Дом имени Карла Либкнехта в Берлине – штаб-квартиру компартии. Геринг объявил, что там были найдены бумаги, содержащие планы коммунистической революции и предусматривающие, в частности, поджог правительственных зданий и вообще крупных зданий в столице. Это заявление было подготовлено в виде меморандума для членов правительства. Там утверждалось: «Поджог рейхстага должен стать сигналом к восстанию. Планировались многочисленные теракты против отдельных лиц и частной собственности, причем впереди террористических групп предполагалось пускать женщин и детей». У коммунистов, действительно, были собственные военизированные отряды – Союз красных фронтовиков «Рот фронт», но они значительно уступали по численности штурмовикам Рема. К тому же на стороне Гитлера теперь были силы полиции и армии. В этих условиях начинать вооруженное восстание для коммунистов было бы чистым безумием. Никто из независимых наблюдателей не поверил, что коммунисты в преддверии очередных выборов, где они еще имели шансы склонить избирателей на свою сторону, готовы были пойти на столь самоубийственный шаг. Гораздо более вероятным казалось, что план коммунистической революции – это сработанная Герингом фальшивка, призванная оправдать репрессии против ротфронтовцев. Во всяком случае, ни полиция, ни штурмовики не были приведены в повышенную готовность, а здание рейхстага не было оцеплено кольцом усиленной охраны.^[10]

Вечером 27 февраля, когда рейхстаг действительно подожгли, внутри здания находился только один ночной вахтер, а снаружи его охранял всего один полицейский.