Мебель заняла свое место в комнате. Бюро, книжный шкаф и прочее, выглядевшее таким старым и потертым на фоне светлых стен и металлической кровати больничной модели, способной подниматься и опускаться. Эйра даже успела повесить занавески, хотя уже опаздывала на работу. Но она не могла бросить маму посреди этого бедлама: комната должна быть прибранной и уютной, она должна напоминать о доме хоть немного.

– С книгами я тебе помогу завтра, – пообещала Эйра, распаковывая последний бокал. По четыре каждого вида, в надежде на гостей. В единственном шкафчике сразу стало тесно.

– Не надо, я сама справлюсь, – отозвалась Черстин. – Ты же не знаешь, по какому принципу их систематизировать.

Библиотекарша, что продолжала жить в ее маме, явно уйдет последней.

Время в стенах приюта текло иначе, гораздо медленнее. Куда-то торопиться здесь было стыдно и, наверное, даже бесчеловечно, но у Эйры не оставалось другого выбора.

– Тебе тут будет хорошо.

На прощание она обняла маму. Дома она редко это делала.

– Не знаю, не знаю, – пробормотала Черстин.

Осенний воздух был такой ясный и прозрачный, что Эйра приостановилась, чтобы вдохнуть его полной грудью. К реке сбегала дорожка для прогулок, вокруг стояли беседки и веранды с еще не убранной садовой мебелью. Синоптики обещали в октябре теплую погоду. Может, все еще образуется?

На арендованном для перевозки вещей автофургоне она отправилась на работу: не зря же она оплатила целые сутки проката? У входа в полицейский участок растерянно топталась незнакомая молодая девушка.

– Ищете кого-то? – спросила Эйра, прикладывая жетон к электронному замку и вводя свой код.

– Да, но…

Эйра притормозила на пороге.

– Вы хотите подать заявление?

– Наверное, было ошибкой приехать сюда. – Голос был такой хрупкий и ломкий, словно крылья у стрекозы. Выцветшие волосы. Колечко в нижней губе.

– Я сержант полиции города Крамфорса, вы можете обратиться ко мне. У вас что-то стряслось?

– Речь не обо мне, – девушка провела рукой по волосам, отчего те не стали выглядеть лучше. – Это касается моего папы. Мы уже подали заявление, и мама говорит, что больше мы ничего не в силах сделать, но разве так можно, чтобы уж совсем ничего нельзя было сделать?

– Не хотите ли зайти?

Усадив девушку на черный кожаный диван в углу, в котором до самоизоляции располагалась приемная, она спросила, как ее зовут.

Палома Рунне.

Такое имя точно не забудешь. Оно напомнило Эйре веселый мотивчик, легкомысленную песенку прошлых лет. Una paloma blanca^[3]…

– Вместе с вашей матерью мы на прошлой неделе заходили в квартиру вашего отца, – сообщила Эйра девушке.

– Какая удача! Я так хотела поговорить с кем-нибудь из вас. А то по телефону только и знай твердят, что они не могут ничего сказать, и бла-бла-бла.

– Хотите кофе? Или стакан воды?

Палома кивнула, и Эйра получила возможность покинуть помещение, подняться по лестнице и подождать, пока кофемашина перемелет зерна – ей нужно было время, чтобы собраться с мыслями.

Ханс Рунне.

Кстати, а как далеко продвинулись поиски? Она взяла себе отгулы, чтобы заняться переездом матери, и несколько дней вообще не вспоминала о пропавшем человеке.

Что ж, вполне разумно, как сказали бы многие, оставить на время работу и сосредоточиться на самом главном в жизни – на родных и близких. Эйре всегда казалось, что в этом утверждении есть что-то сурово-неукоснительное, словно подразумевалось, что в противном случае каждый наплевал бы на дорогих сердцу людей.

Возвращаясь обратно с чашкой кофе в руке, она заметила Августа.

– Как обстоят дела с тем пропавшим из Нюланда? – спросила она.

– Не знаю. А что, его по-прежнему нигде нет?

– Там внизу его дочь.

Взгляд Августа сразу сделался отстраненным, он повернулся к компьютеру. Распечатки звонков от мобильного оператора пришли несколько дней назад, равно как и выписка с банковского счета. Сами по себе эти сведения мало что давали – во всяком случае, он не заметил ничего, что указывало бы на преступление, но порядок есть порядок. Эйра припомнила ощущение, с которым они покидали квартиру. Адреналин спал, осталось смутное предчувствие вероятного самоубийства или несчастного случая. Конечно, никто не мог помешать Хансу Рунне удрать на остров Маврикий с любовницей, но все же большинство взрослых мужчин сначала вынесли бы мусор. Если же он утонул в реке или отправился с ружьем в бескрайние леса, то пройдет какое-то время, прежде чем его тело обнаружат. Если это вообще произойдет.

И все же было что-то, что не давало ей покоя. Что-то здесь не сходилось.

Не ощущалось ли в квартире легкого беспорядка? Не хаос, конечно, но все же. Все выглядело так, словно ее покидали в спешке, но с намерением еще сюда вернуться.

Расследование вышло за рамки внутреннего. Едва ли это поможет найти пропавшего мужчину, но значительно облегчит процедуру опознания, если будет найдено тело.

– Я забыла спросить: вы с молоком любите или как? – Эйра поставила на столик две чашки. Одна с черным содержимым, другая – с молочно-бежевым. Палома Рунне выбрала вторую.

– Спасибо.

– Мне жаль, но мне почти нечего вам сказать.

Эйра положила на стол распечатки, которые она прихватила возле принтера.

Последний телефонный звонок был сделан в середине сентября, четыре недели назад. Палома указала на свой собственный номер в списке: она звонила за два дня до того, как мобильный Ханса Рунне окончательно замолчал.

– У него был такой веселый голос по телефону, даже малость взбудораженный. Он куда-то спешил, но мы все равно собирались скоро встретиться. В Умео, на выходных, когда у него будут проходить там съемки. Мы договорились, что я приеду на автобусе, а он закажет столик в «Ле Гараж». Разве человек, который планирует покончить с собой, станет так разговаривать?

А может быть, как раз и станет, подумала Эйра. Доживая свои последние дни, самоубийца двигается как бы по двум параллельным дорожкам: по первой, где все должно быть в порядке, и второй, которая обрывается в пропасть. Может быть, он уже все для себя решил, когда в последний раз звонил своей дочери, желая дать ей надежду на прекрасный ужин в самом модном ресторане Умео.

– Может, он просто не захотел вас волновать, – предположила Эйра.

– Я в это не верю, – упрямо возразила Палома. – Мой папа не был таким. – И тут же поправила себя: – В смысле, он не такой.

– Какой?

– Не нытик. Никогда не сдается и не опускает руки. Старается всему радоваться, несмотря на то что у него были проблемы с работой, да еще этот развод, конечно… Он довольно тяжело его воспринял.

– Какие-нибудь еще номера вам здесь знакомы?

– Мой крестный, – немного подумав, показала Палома. Звонок, сделанный за четыре дня до исчезновения. – Старый приятель папы.

– Вы с ним разговаривали?

– Он сказал, что Хассе был в отличной форме, радовался предстоящей работе. Признался, что он начал встречаться с женщинами и что жизнь для него вновь заиграла всеми красками.

Эйра сообщила девушке то, что Августу удалось узнать о других номерах. Последний в списке принадлежал интернет-провайдеру, предпоследний – фирме, занимающейся малярными работами.

– А вы не можете отследить его по сигналу мобильного?

– К сожалению, насколько мы видим, он уже довольно долго им не пользовался.

– Но тогда получается, что с ним что-то случилось. Это вы понимаете?

– Он мог его выключить или потерять…

– Да сейчас никто не выключает свои телефоны!

Что ей на это ответить? Да, бывает и такое, что людям хочется исчезнуть, стать недоступными для звонков, просто побыть в тишине.

Последний сигнал телефона был зафиксирован в Хэрнёсанде. Оттуда до его дома в Нюланде целых шесть миль пути, а посередине несет свои воды широкая река Онгерманэльвен с коварными течениями и головокружительной глубиной, а дальше – бескрайние просторы Балтийского моря.

Так где же им его искать?

Эйра собрала распечатки. Банковский счет почти совсем опустел, лимит по кредиту превышен. Ханс Рунне развлекался в ресторане Хэрнёсанда и играл в ночном казино, но проигрывал не очень большие суммы. Последние четыре недели он не пользовался кредиткой и не осуществлял никаких платежей.

Дальше этого никто не копал, но назвать это халатностью было нельзя: полиция могла ограничиться и меньшим, и ее бы никто за это не упрекнул. Дальше начиналась «серая зона», про которую было трудно объяснить молоденькой девушке, готовой в любой момент удариться в слезы. Палома схватила свой мобильный и принялась листать снимки.

– Вот здесь он играл Гамлета… он был неплохим актером, скорее, ему просто не везло, да еще он переехал жить сюда, дальше на север, но у него было несколько небольших ролей в телевизионных сериалах, где вы могли его видеть. Помните «Врача шхер»? Он там один раз снимался.

– Я понимаю, но…

– Я просто хочу, чтобы вы поняли, что он – Человек. – На экране смартфона пронеслись еще фотографии ролей, праздник Середины лета, Рождественский сочельник, смеющееся лицо в красном колпаке. – Человек, который не может просто так взять и исчезнуть с лица Земли, как будто его и не существовало. Как будто всем все равно.

– У вас есть с кем это обсудить, кому можно выговориться? – спросила Эйра.

– При чем здесь я? Разве проблема во мне?

В кармане Эйры ожил мобильный, с верхнего этажа донеслись торопливые шаги: поступил вызов, ей пора выезжать.

– Я посмотрю, что можно сделать.

Наконец-то у нее появилось время уединиться в темной комнате. Никто не ломится в дверь ванной, крича, что хочет принять душ, или требуя освободить туалет. Студенты, которым Туне сдавала большую спальню, уехали на выходные к своим родителям.

На целых два чудесных дня квартира оказалась в ее полном распоряжении.

И тем не менее сначала она развесила сушиться постиранное белье. Собрала разбросанные по всей квартире учебники студентов и зашвырнула их обратно к ним в комнату. Вынесла мусор, хотя в мусорном ведре еще оставалось место. Всё это время внутри ее рос страх ожидания того момента, когда в ванночке с проявителем будут готовы снимки. Она понимала, что освещение могло ее подвести, или же ей просто не удалось уловить то, что она с такой силой испытала в заброшенном доме: невидимые глазу уныние и печать времени.

Она корила себя за то, что рискнула воспользоваться фотопленкой, а не цифровой камерой, но, что ни говори, а это выбор настоящего художника, и она должна его придерживаться.

Качество. Подлинность. Папина старая «Лейка», любимица его коллекции. Когда Туне держит ее, то ощущает его пальцы на своих, как это было в детстве. Его голос, объясняющий пятилетней дочери про диафрагму и выдержку. Туне не помнила, чтобы отец хоть раз наводил объектив на нее. Он не хотел, чтобы она позировала. Вместо этого отец стремился научить «видеть» ее саму. По правде говоря, сам он так и не стал профессиональным фотографом и не воплотил ничего серьезного из того, о чем мечтал. В последние годы своей жизни он продавал страховки.

«Какой художник не следует по стопам своего отца», – думала Туне, устанавливая фотоувеличитель на стиральную машину. После этого она тщательно заперла дверь ванной, чтобы снаружи не попал ни малейший лучик света.

В темноте она достала пленку из кассеты, поместила ее в фотопроявочный бачок, налила проявитель и засекла время. Когда таймер сработал, слила проявитель, промыла пленку, после чего добавила фиксажный раствор, еще раз промыла и наконец-то отважилась зажечь свет. «Осторожно вытирай замшей негативы после промывки», – учил ее отец. Туне включила фен для сушки волос, чтобы ускорить процесс.