Однако одна за другой проходили секунды, а Флор молчала, и в этой тишине едва слышно нервно дрожали идиотские колокольчики. Опять поднималась Буря? Или они тоже смеялись над Артуром Хантом? Но тут, видимо, что-то для себя решив, Флоранс посмотрела ему прямо в глаза, и Артур медленно выдохнул.

Ему не понравился этот взгляд. Нет, даже не так. В одно мгновение Ханту отчаянно захотелось вернуть всё назад и не дать Флор совершить то, что она, похоже, задумала. Броситься на Джонса или дать ему действовать первым, а может, самому вспороть себе горло. Что угодно, кроме того выбора, что она сделала. Увы, но Артур не сомневался, они пожалеют об этом. Все. Без исключений. И первой будет сама Флор. А потому, когда неуловимым движением она скользнула вперёд и достала из-за спины нож, который, видимо, и искала в том самом шкафу, он резко вывернулся и попытался оттолкнуть её прочь, но… промахнулся. Артур Хант промахнулся! Схватил только воздух, потому что, вопреки здравому смыслу, Флор ждала именно этого и предвидела его странную, нелогичную для него самого, но очевидную для неё реакцию. Она увернулась, неловко взмахнула руками, когда в тесноте коридора её тело по инерции врезалось в отсыревшую стену, но тут же повернулась спиной к Джонсу и выставила вперёд руку с зажатым в ней обычным ножом, не дав Артуру к ним приблизиться. Хант ещё успел удивиться, как странно тот выглядел, но потом их взгляды встретились вновь, и мир в его голове будто бы раскололся.

– Стив, уходи. Немедленно!

И Артур подумал, что сошёл с ума. Он слышал прозвучавшие так звонко слова, видел, как открывался рот и шевелились губы, но не понимал. Просто отказывался. Ну а Джонс явно хотел остаться. Он попробовал было оттолкнуть Флор, но струсил и отступил, когда Хант инстинктивно дёрнулся к нему навстречу. Артур же едва не споткнулся и замер, уставившись на направленное ему в грудь остриё ножа.

Флор…

– Флор, отойди!

Артур не знал, кто из них это произнёс, но её ответ подходил обоим.

– ПОШЁЛ ВОН! – проорала она, а потом резко выдохнула, когда Артур потянулся к спрятанному в рукаве маячку. – Стив… Стив, беги! Сейчас здесь будут Каратели!

И от того, как отчаянно она это прошептала, Хант замер. Он застыл, так и не донеся руку до скрытого передатчика, с силой зажмурился, а потом вновь посмотрел на замершую перед ним Флор. Теперь всё было наоборот. Это она больше не сомневалась, пока Артур стоял перед выбором и решением, от которого зависело несколько жизней. Это он смотрел на женщину, которую обещал защищать, но которая была готова швырнуть все слова ему же в лицо. И от вида того, как Флор с мольбой обернулась к самодовольно усмехнувшемуся ублюдку, стало так погано и мерзко, что Артур скривился от появившегося на языке чувства горечи. То был странный, непонятный вкус с оттенком предательства и обиды, которой он пока не находил объяснения. А потом Флор сделала это. Она снова посмотрела Ханту в глаза и ровно проговорила:

– Я освобождаю тебя от обещания. Делай свою работу.

И это был их конец. Она сделала выбор, ну а Артур… Артур не знал, как активировал маячок. Он просто не понял, в какой момент нажал на передатчик и нажимал ли вообще. Но на улице взвыла сирена, послышался грохот шагов убегавшего Джонса, а он всё смотрел на опять покрывшую губы алую плёнку и не верил. Просто не мог.

– Зачем? – спросил он, и Флор опустила проклятый нож, понимая, что Артур не станет преследовать Стивена. Больше некого защищать или спасать. Но почему? ПОЧЕМУ? – Я бы понял, убей ты меня…

– Никогда.

– Но почему?

– Так нужно.

– И кому же? – с едкой усмешкой выплюнул Артур, но необыкновенная Флор лишь улыбнулась и пожала плечами.

– Тебе. Ты просто ещё ничего не знаешь. Но так было нужно тебе.

Хант покачал головой. Ему? Ему нужно другое – просто Флор без муки выбора, долга или вкуса отчаяния, которое так и осталось на языке. Видимо, пора пересмотреть свои принципы и начать задавать вопросы. И, словно уловив его мысли, Мэй шагнула вперёд, легко коснулась его губ своими, оставив после себя привкус крови, а потом вложила в его ладонь свой нож. Кривой. Совершенно тупой. Артур смотрел на него и с каким-то отчаянием понимал, что его опять обманули. Флор ничего не могла бы с ним сделать. Ничего…

– Просто так ничего не бывает, Хант, – шепнула она.

– У меня есть имя, и ты его знаешь.

– Сейчас ты глава Карательной службы, а я сепаратист. Делай, что должен, и не сомневайся, – пробормотала она и оглянулась, когда на лестнице снова послышался грохот шагов. Ещё пара секунд, и в коридор ворвался первый Каратель, а Флор отступила к стене.

Говорят, любой беде предшествует ложь. Что же, в их случае вранья, видимо, накопилось с избытком. А потому, швырнув вошедшему Льюису фальшивый нож, Артур коротко бросил:

– В камеру. И сообщите Канцлеру. Он наверняка захочет поговорить с нашим новым пленником.

– Хант? – даже сквозь вокодер маски в голосе Льюиса слышалось удивление, но Артур лишь дёрнул щекой.

– Выполняй, – приказал он, а потом развернулся и направился прочь.

Он не оглядывался.

Его Город горел.

Глава 10

В камере было душно, холодно, а ещё настолько темно, что Флор казалось, будто сам воздух здесь чёрного цвета. Словно заиндевевшая сажа, он забивал лёгкие, застревал в носоглотке и отдавал затхлостью, налипая на одежду. Стандартная серая роба, в которую её обрядили, грубо разорвав на лоскуты платье, гротескно напоминала обычную одежду живорождённых. И становилось невольно смешно, что между Флор и пленниками в камерах Канцлера, оказывается, всегда было мало различий. Вот, например, эта рубаха. Или жилища. Серьёзно! Первое годилось лишь заворачивать трупы, а второе, как и собственная квартира, больше напоминало склеп.

Как и в Городе, сырость и плесень здесь были повсюду, только, кажется, возведённые в абсолют. Один раз в день Флор видела, как серые хлопья, что проросли прямо на стенах и потолке, жрут покрывавшую камни мерзкую слизь. В неровном свете, когда приоткрывалась дверь в коридор и чья-то рука кидала на пол кусок порциона, они напоминали живых существ, что стремительно тянулись к малейшему отблеску и поглощали его. А потому даже в темноте камеры можно было заметить это пухнувшее на камнях чудовище. Мало того, вскоре Флор поняла, как опасно разрослись вблизи тепла её тела эти клубы. Казалось, они вот-вот свалятся на неё. Но, попытавшись отползти, чтобы хоть как-то избавиться и не прикасаться к распухшей чёрной отвратительной массе, она вдруг поняла, насколько была мала её камера. Так что, здесь было не только темно, душно и холодно, но ещё удивительно тесно.

За эти несколько дней (и бог знает, сколько их было!) Флор успела досконально изучить этот каменный мешок в основании Башни, хотя исследовать оказалось, в общем-то, нечего. Шириной в стандартный человеческий рост, камера больше напоминала пыточный загон, чем место содержания пленника. Высоты стен у двери едва хватало, чтобы встать в полный рост, а в той нише, куда бросили давно отсыревший матрас, потолок опускался так низко, что можно было услышать, как трещит плесень, греясь в тепле тела Флор. Из дальнего угла несло экскрементами прошлого жильца камеры и, кажется, остатками полуразложившихся тканей. Хотя…

Всё здесь отдавало затхлостью и сладким привкусом тлена: одежда, матрас, сама Флор. Ей казалось, она пахнет смертью. Руки, кожа и волосы, всё разило приторной мертвечиной, от которой было не скрыться. Флор не знала, но полагала, что её тело начало гнить из-за вечного промозглого холода. В кромешной темноте этого было не видно, но запах… запах смерти пропитал всё насквозь. Или ей так казалось, потому что чем больше она вглядывалась в чёрные рыхлые стены, тем отчётливее понимала: чем бы ни закончилось противостояние Артура и Канцлера, Города и сепаратистов, в конце концов её самой и этих стен, Флоранс Мэй останется здесь. Навсегда. Даже если всё сгорит, даже если рухнет Башня, даже если сам Город сотрут до основания, в этом подвале где-то под одним из «зубцов» ничего не изменится. Холод, тишина и, конечно же, смерть останутся здесь. И Флор вместе с ними.

Спонтанный отчаянный план трещал по швам, даже не успев толком начаться. Да, она спасла Стивена, но, кажется, потеряла гораздо больше. И можно было бесконечно твердить себе, что всё это было для Артура. Что она не хотела убийств по незнанию. Но хотела ли Флор убийства осмысленного? И кто расскажет ему настоящую правду? На это она не находила ответа. Его просто не было. И тогда вставал новый вопрос – а что дальше? Жить свои последние дни одной верой? Надеждой? Наивно молиться, что каким-то неведомым чудом Артур узнает и… И что? Спасёт её? Спасёт себя? Он думал, Флор его предала, и, видит бог, был не так уж неправ. Нет, она не жалела о своём решении, которое родилось в ту же секунду, как она поняла, что Город вёл их в ловушку. Какой в этом толк, если выхода всё равно не было? Ведь «Тифон» должен быть уничтожен. С Флор или без неё, но Город должен наконец-то освободиться, а для этого им нужен Стив. И Артур… Если получится. Что вряд ли, конечно, ведь для этого им теперь нужно настоящее чудо. Чудо и Город, который, похоже, тоже строил на Артура какие-то планы.

Флор тихо фыркнула и неловко пошевелилась, попробовав разогнуть затёкшие ноги. Город… Где был Город, когда казнили Руфь Мессерер? Почему он молчал, если Артур его так верно и преданно защищал? Неужели он этого тоже хотел? Смерти. Крови. Чтобы сын, сам не ведая, убил свою мать, а потом и отца? Совершил самое страшное из всех возможных на земле преступлений? Серьёзно, это слишком жестоко!

– А для меня ты тоже готовишь Стеклянный Куб? Господи, как можно тебя защитить, если ты нас убиваешь? – зло пробормотала она в темноту, и к горлу, куда впивался ошейник, подкатила отвратительная тошнота. Флор зашипела от боли.

Вообще, в тот момент, когда на ней застегнули металлический обруч, она едва не расхохоталась от абсурдности подобной предосторожности. Сбежать из тюрьмы Канцлера было, увы, нереально. Датчики, звуковая сигнализация и ещё миллион мелких сюрпризов, о которых Флор слышала мельком и шёпотом. Однако, как только за тюремщиком захлопнулась дверь, стало понятно, что это не бредни сумасшедшего Канцлера или Карателей. Это даже не желание унизить, которое могло бы родиться из ощущения собственного превосходства в ничтожном мозгу очередного генетического вырожденца вроде Кеннета Миллера. О нет. Всё было хуже.

Флор не могла шевельнуться, не получив разряд током, не могла есть, пить, даже дышать приходилось весьма осторожно. Любое движение сопровождалось немедленным зудом, из-за которого хотелось сорвать чёртов ошейник, предварительно отрубив себе голову. Боль была поначалу терпимой, но постепенно чувства обострились до такого предела, что тело дёргалось всякий раз, стоило тусклой искре коснуться растёртой до крови шеи. И если сначала, Флор полагала, что её убьют почти сразу, а потом по молекуле развеют над Городом, то теперь с ужасом понимала – всё будет далеко не так просто.

Она находилась одна в темноте, тишине и одиночестве, погрузившись в ощущение боли, которая неотвратимо заполняла в разуме те пустоты, где когда-то были органы чувств. Её ни о чём не расспрашивали, не пытали, даже не трогали. О ней будто забыли, и лишь раз в день приносили что-то вроде еды. В этом моральном и физическом тупике Флор понимала, что сходит с ума, когда ловила во мраке камеры невнятные образы и слышала далёкие голоса… Казалось, ей хотели переломить хребет воли. Но для чего? Она больше не представляла угрозы. Флоранс Мэй была ничем и никем. Живой труп.

Однако, когда посреди дня, а может и ночи, на фоне чёрной стены замерли такие же чёрные тени, стало понятно, что ломать будут совсем не её. И вот тогда Флор стало страшно.

***