Хант стремительно шёл по тёмному коридору, стараясь не обращать внимания ни на оставшихся позади Советников, ни на Канцлера, ни на эхо своих же шагов, что больно вдалбливалось куда-то прямиком в мозг. Ему, конечно же, следовало бы вернуться, выслушать поздравления или ещё какие сентенции, но Артур не мог. Запах остывшей крови, что впитался, похоже, даже в белые плиты пыточной, сводил с ума и был удивительно тошнотворным. А может, ему так лишь казалось, потому что себя он считал теперь не менее омерзительным. Но выхода не было! Никакого! Следовало признаться себе, что план был дурацким. Абсолютно безумным. И попытка решить уравнение с двумя неизвестными, чтобы сохранить обе жизни: свою и проклятой Флор, привела лишь к тому, что он, похоже, действительно стал палачом. Впрочем, уже не впервой. Да, Артур?

Он с шумом втянул спёртый воздух подземного коридора, а потом со всей силы зажмурился. Перед глазами будто бы наяву вновь появилась худая спина, исцарапанная о решётки, и руку, что ещё помнила тяжёлую рукоять плети, скрутила дикая судорога. Артур выругался и остановился, стаскивая заскорузлую перчатку. Запах крови стал нестерпимым, и пришлось приоткрыть рот в попытке глотнуть хоть немного чистого воздуха, чтобы успокоить собственный мозг. Но тот словно не слушался. В уши ворвалось далёкое эхо удара, и Артур в отчаянии зарычал, когда пальцы снова свело так, что те едва не затрещали. В следующий миг он несколько раз врезал кулаком по стене в надежде, что свежая боль сможет стереть собой воспоминания.

Безрезультатно. Вцепившись левой рукой в нывшую кисть, Хант прикрыл глаза и прислонился лбом к холодной, влажной стене, от которой веяло плесенью. Он зло оскалился куда-то в серые камни, а потом вновь зарядил кулаком по грубым камням, однако нахлынувшая тошнота не исчезла. Вместо этого перед глазами поплыли тёмные строчки из найденного дневника, от которых замутило сильнее. Надежда… По мнению женщины, которая вдруг оказалась его мёртвой матерью, Флоранс Мэй была той самой надеждой. Хант тряхнул головой и едва не расхохотался от циничности такой мысли. Однако однажды прочитанные и теперь вновь возникшие в голове слова никуда не исчезли. Наоборот, они зазвучали тем голосом, который Артур слышал всего пару раз, однако, похоже, уже никогда не забудет.

Он не понимал, что чувствовал. Злость на Флор и её решение растворилась в десятках страниц журнала Руфь Мессерер. Она впиталась в написанные незнакомым почерком строки, оставив после себя лишь потерянность и неясное щемящее чувство, что он всё-таки сплоховал. Похоже, Город снова был прав. Теперь он понимал, почему Флор так поступила. Почему решила принести себя в жертву. Право слово, у неё был отличный учитель! Но стало ли Артуру легче? Подумала ли она, чем всё это закончится для него? Нет. Как не думала и та, что писала свой дурацкий дневник. Та, что почти своими руками убила родителей Флор, лишь бы получить себе бесстрашную пешку, которая никогда не станет ферзём. Лишь новым разменом ради неясного будущего.

«Руфь Мессерер, как ты вообще могла говорить о надежде после того, что совершила? С собой, со мной, с Флор! Круговорот смерти во имя будущей жизни! Бесконечные жертвы и жертвенность! Смешно. Дурацкая философия, которая давно не работает».

Артур замер, а потом сплюнул собравшуюся во рту горькую слюну с привкусом крови. Не своей, конечно. Рефлексы были слишком глупы, когда вынудили ещё в пыточной провести рукой по лицу, тем самым размазав осевшие на руке брызги. Именно в тот момент он так отчётливо ощутил, что сдавившая плечи красная мантия вот-вот переломает прочные кости и вдавит в перепачканный пол. Её расшитый золотой нитью подол быстро и жадно впитал в себя воду, которой окатили лежавшую Флор, и теперь с каждым шагом тот будто оттягивал тяжёлую ткань ещё больше. Честное слово, Артур с удовольствием сбросил бы эту дрянь прямо здесь и сейчас, но не имел права. Вместо этого он до боли стиснул зубы, на мгновение зажмурился, а потом резко выпрямился и привычным твёрдым шагом направился к самой дальней камере – в тупик, где заканчивалась жизнь.

Около камеры Флор никого не было. Действительно, кому придёт в голову охранять пленника, которого только что едва не забили до смерти? Никому. Флор была никому не нужна. Кроме Артура, который, на короткий миг сжав со всей силы переносицу, уже было поднёс свою идентификационную карту к замку, но замер. Он смотрел на выгравированные на пластике данные и впервые так отчётливо понимал, что всё это ложь. Всё его прошлое, вся его жизнь, весь её смысл и первопричина – бесконечный обман, о котором он узнал слишком поздно. А своё настоящее и, кажется, будущее он только что едва не убил.

Артур всё-таки приложил карту к считывателю, раздался щелчок, и дверь медленно приоткрылась. В нос ударил спёртый воздух с невероятной смесью всех возможных человеческих выделений, но он этого не заметил. В его жизни бывали запахи и похуже. Так что, оглянувшись по сторонам, Хант шагнул в тёмную камеру и остановился. Он смотрел на лежавшее прямо на холодном полу всё ещё обнажённое тело, которое изуродовали тёмные полосы от ударов, и не знал, что ему делать. Его взгляд скользил по неестественно выгнутой от боли шее и подмечал такое частое, поверхностное дыхание, что оно почти не читалось. Это был настоящий тупик. Никогда прежде… Никогда в жизни Артур Хант не испытывал такого ужаса от того, что совершенно бессилен что-нибудь изменить. Он не мог ничего, и эта беспомощность была самым страшным.

Наверное, Флор услышала, как открылась входная дверь, а может, почувствовала движение воздуха. Он точно не знал, но когда её тело вздрогнуло и попробовало инстинктивно сжаться, за два шага оказался рядом и почти рухнул на влажный пол, торопясь подхватить и не дать в последний момент окончательно вывернуть плечевые суставы. Похоже, всё это время она безрезультатно пыталась пошевелиться, потому что на локтях виднелись свежие ссадины, а на виске ещё не запёкшаяся кровь. Видимо, боль во всём теле была настолько ошеломительная, что этой Флор уже не замечала. Артур осторожно перевернул её на бок и попытался было подхватить под колени, чтобы устроить поудобнее, но резко замер, когда услышал невнятное бульканье, что почти сразу перешло в хрип.

– Не надо. Лучше молчи, – прошептал он, оглянулся, но так и не смог ничего рассмотреть в царившей вокруг темноте. Поджав губы, Артур осторожно устроил Флор у себя на коленях и укрыл полой тяжёлой мантии. – Хочешь пить?

Она отрицательно качнула головой, но Ханта такой ответ не устроил. Её кожа была очень холодной и почему-то сухой, хотя вокруг царила такая мерзкая сырость, что та пробиралась даже под плотный китель. Странно, что в прошлый раз он этого совсем не заметил. Впрочем, в тот день ему было не до того…

Артур снова попробовал осмотреться, и наконец-то привыкшие к полумраку глаза заметили миску. Стараясь не беспокоить безвольно лежавшую у него на коленях Флор, он слегка наклонился, сумел-таки кончиками пальцев дотянуться до холодного края и притянуть его ближе. Вода в плоской посудине была на удивление чистой, либо так показалось на фоне общей грязи и затхлости. Осторожно её попробовав, Артур почувствовал, как свело от холода зубы, но всё равно поднёс миску к губам Флор.

– Мелкими глотками. Она ледяная… – Флор попробовала было отвернуться, но Хант коротко приказал: – Пей!

И она сделала первый глоток. Затем второй, третий… Флор пила долго и жадно, пока воды не осталось на самом донышке. И когда она отстранилась, дав понять, что ей хватит, Артур выплеснул остатки себе на ладонь, а потом неуклюже попытался смыть с уткнувшегося ему в грудь лица въевшуюся кровь и грязь, прежде чем поплотнее запахнул полу укрывавшей их мантии и… замер.

Он застыл, не зная, что делать дальше. Наверное, надо было что-то сказать, но впервые слова не шли. Они застревали где-то в глотке и никак не хотели проталкиваться наружу. Наконец, Артур едва слышно проговорил:

– У меня не было выбора. – Он поджал губы и упрямо наклонил вперёд голову, словно собственный аргумент не смог убедить даже его самого. – Я не пытаюсь оправдаться перед тобой и не настолько эгоистичен, чтобы ради своей чистой совести извратить то, что было сделано мною. Но… Выбора не было. Никакого. И страшно даже не это, а то, что я не знал, как быть, прикажи он убить тебя прямо там. Не представляю и сейчас. У меня не было плана. Наверное, попробовал бы перебить половину Совета, а там, глядишь, и самого Канцлера…

Артур хохотнул, но резко оборвал себя, когда почувствовал устремлённый на него взгляд. Он не заметил, когда Флор подняла голову, но теперь она смотрела на него с таким ужасом и неверием, будто не ожидала. И, вглядевшись в почти чёрные в этой темноте глаза, Хант с какой-то тянущей в груди болью вдруг понял, что она и правда думала о нём лучше, чем Артур когда-либо был. А потому он осторожно провёл по её пахнувшим потом и сыростью волосам, машинально распутал пару спутанных прядей и наклонился, прижимаясь щекой к макушке.

– Ты думала, правда что-то изменит? Что я откажусь от своего плана? Боялась, это сломает меня? – тихо спросил он и криво улыбнулся, покачав головой. – Нет, Флор. Меня уничтожило то, что было сегодня, а не мифические душевные муки неизвестной мне женщины. Для этого уже слишком поздно. И я – не ты. Несмотря на своё происхождение, я навсегда останусь таким же продуктом селекции и экспериментом, каким был все эти годы. Только, возможно, с дефектом.

Артур замолчал, продолжив машинально распутывать короткие пряди, а потом вдруг зажмурился и признался:

– Знаешь, я вколол себе «Симпати». Пытался понять, почему ты так поступила. Почему сделала такой выбор. Я хотел это почувствовать. И знаешь что? – Он снова прижался щекой к макушке и прошептал: – Я ничего не понял. Представляешь? Абсолютно. Кроме одного – ты зараза, Флоранс Мэй. Вирус. Ты проникаешь под кожу, сочишься по венам, и от тебя нет лекарства. Только смерть. И думаю, это прекрасно. Это настоящая жизнь.

Он улыбнулся, поцеловал спутанные волосы и вдруг почувствовал едва заметное прикосновение к своей руке. Медленно выпрямившись, Артур на мгновение замер, испугавшись, что ему могло показаться, а затем опустил взгляд и посмотрел на их переплетённые пальцы. Несколько долгих секунд он, кажется, не мог даже вздохнуть. На какой-то миг ему вдруг показалось, что всё это сон. Что они снова в том тёмном, но безопасном тоннеле… Что ещё ничего не случилось… Что всё ещё можно изменить… Но мгновение прошло, и ударивший в нос запах смерти, который принёс полумёртвый сквозняк, дал понять, что Артур не спит. И, посмотрев вниз, где тонкие грязные пальцы с обломанными ногтями и запекшейся под ними кровью едва ощутимо касались его изуродованной шрамом ладони, Хант знал – это знак высшего доверия Флор, которое после всего, что сегодня произошло, он вряд ли заслужил хоть на миг. А потому он ощутил почти невыносимое желание объясниться. И глядя на чуть подрагивавшие на его руке пальцы, заговорил.

– Я… То, что я сказал тогда, – ложь, – прошептал Артур. – Твоя жизнь не бессмысленна. Это просто невозможно, потому  что смысл жизни в самой жизни. И ты знаешь это лучше всех, верно? Именно поэтому Мессерер и считала главной надеждой тебя, девочку, которая просто живёт. Вот ведь удивительный парадокс. Тебя. Не меня. И, разумеется, была, как обычно, права. – Он невесело хохотнул и почувствовал, как его руку сжали сильнее, а потому снова коснулся губами макушки. – Я действительно стал её палачом. Но это ничего. Это уже прошлое, которое умерло. Теперь мне надо что-то придумать. И, обещаю, я сделаю это. Найду способ вытащить тебя отсюда и… Надеюсь, твой Джонс лучше, чем я о нём думал. Иначе, клянусь, я убью его, и ты меня уже не остановишь.

Он прервался, когда почувствовал, как задрожала Флор. И у него ушло несколько очень тревожных секунд, прежде чем Артур понял, что это был смех. Осторожный. Такой, чтобы не повредить треснувшие от ударов рёбра. Господи! Он будет вымаливать прощение перед этой женщиной вечно! И Хант уже хотел было сказать это вслух, но тут неожиданно откуда-то из глубины коридора долетел глухой лязг, а потом снова воцарилась тишина.