– Когда вскрылась правда, Мессерер успела найти Льюиса первой. Не знаю, где был в это время Хант, но она предложила сделку. Убежище для меня в обмен на личного шпиона в Карателях. Как ты понимаешь, было глупо отказываться. Однако, если мы хотели, чтобы всё вышло правдоподобно, пришлось идти на жертвы. Даже такие. Все знали, что произошло. Такое… не скроешь. И хотя я исчезла из Башни внезапно, Хант не стал задавать вопросов. Может, решил, что я умерла. Крови тогда было много… А может, ему просто не было до меня дела, потому что в его распоряжении оставался Герберт. И я не знаю, о чём они говорили. Почему Хант вообще оставил его в живых. Но эти сорок ударов были намного хуже, чем у тебя. Поверь мне. – Джуди хохотнула так горько, что Флор сжалась. А раздавшийся следом шёпот и вовсе вынудил содрогнуться. – Это было предупреждение. Первое и последние. Ещё одна ошибка – и смерть.

Джуд замолчала, отбросила носком ботинка ком валявшейся на дорожке земли и тяжело вздохнула. Однако, взглянув на застывшую Флор, она дотронулась до её плеча и мягко проговорила:

– Иди спать. Тебе предстоит непростая ночь. А может, и не одна.

Но Флор не услышала. Она смотрела перед собой и нервно стискивала в руках край своего одеяла. Наконец, то ли собравшись с духом, то ли окончательно смирившись, а может, всё сразу, Флор тихо спросила:

– С ним сделают тоже самое?

Пояснять, о ком была речь, не потребовалось.

– Не знаю, – честно ответила Джуди и снова вздохнула. – Любимчик Канцлера. Возможно, ему сойдёт с рук подобная вольность.

– А может и нет.

– Может и нет, – эхом откликнулась Джуди. – В любом случае, твой порыв заранее обречён на провал. А он большой мальчик, справится сам.

– То есть ты предлагаешь ничего не делать и смиренно ждать новостей? Просто… жить? – саркастично протянула Флор и обернулась, чтобы посмотреть в серые глаза Джуд, которая лишь грустно улыбнулась в ответ.

– Да. – Пожала она плечами. – Больше ничего не остаётся.

На это Флор ничего не ответила, хотя спорить хотелось до хрипоты. У неё была тысяча аргументов, почему надо срочно что-то придумать, сделать, кого-то и в чём-то обязательно убедить. Но в тот миг, когда она открыла рот, позвоночник вдруг пронзило чудовищной болью. Та разгорелась у основания черепа и молнией метнулась под ноги, вынудив сначала покачнуться, а потом вцепиться в руку оказавшейся рядом Джуд. Флор хватала ртом воздух, но не могла толком вздохнуть. Перед глазами вспыхнули алые искры, рёбра словно сдавило железными обручами, и тело предательски задрожало, когда такие же молнии прошили живот, грудь и голову.

– Ну вот… – раздался где-то рядом встревоженный шёпот. – Сказка закончилась. Сейчас будет плохо.

И оно действительно стало именно так – плохо. Нет, даже хуже. Невыносимо! Флор опять попыталась вдохнуть, чувствуя, как горят от нехватки воздуха лёгкие, но не смогла и беззвучно закричала. Она шарила безумным взглядом в поисках хоть какой-нибудь помощи, но вместо этого натыкалась лишь на белые стены. А потом мир на мгновение потемнел, прежде чем его попросту выжгло до однородного цвета боли. И только красные капли медленно появлялись на этом бесцветном выгоревшем полотне. А в ушах эхом звучал голос:

– Сорок ударов…

***

Артур закинул ногу на ногу и поудобнее устроился в тяжёлом канцлерском кресле. Был поздний вечер, и в Башне царила тревожная тишина. Уперевшись рукой в твёрдый подлокотник, Хант подпёр кулаком подбородок и бездумно уставился в стену, по которой медленно ползли сине-зелёные всполохи. Где-то тоскливо выла сирена оповещения, в окна стучала песочная крошка постепенно удалявшейся Бури. Артур ждал. Спокойно, почти равнодушно отсчитывал время, пока пальцы левой руки машинально оглаживали вырезанные на столе Канцлера узоры из завитков. Неожиданно он прервал своё монотонное движение, дойдя до одного из витиеватых арабесков, и вдруг усмехнулся. Одним движением стянув с руки перчатку, Артур коснулся узора и с нажимом провёл по едва ощутимому контуру, в котором безошибочно угадывался один из пышных цветков. Затем ещё раз и снова, чтобы почувствовать каждый изгиб и зазубренный край крупных листьев.

Пионы.

В груди на мгновение что-то дёрнулось, и Артур настороженно замер, но больно не было. Наоборот, возникшее чувство хоть было и новым, но в то же время таким естественным, будто что-то наконец заполнило незаметную до этого пустоту и стало… А как оно стало? Артур нахмурился. Тепло? Хорошо? В голове немедленно взметнулись искры, казалось, таких давних воспоминаний: вот исцарапанные об острые листья руки подхватывают белые лепестки… А вот они касаются ледяной воды в высоком фонтане, и та звонко плещется меж игравших с ней пальцев. И тут же сухие горячие губы, которые, наверное, слишком сильно прижимались к его, но было плевать. Как и сейчас… Как и сейчас, в тот вечер неистово билось обычно послушное сердце, которое заглушало собой любые попытки разума разобраться. И было вот так же удивительно, невероятно, до ошеломления хорошо.

Артур нахмурился в попытке подобрать название этому странному ощущению, но не смог и раздосадованно фыркнул. Хотелось опять погрузиться в это неуловимое чувство, но, когда пальцы снова коснулись вырезанных на столе цветов, дверь в кабинет распахнулась. Артур поднял голову и ощутил, как его рот растянулся в нехорошей усмешке.

«Недобрый вечер, господин Канцлер». 

Алекс Росс машинально скользнул взглядом по развалившемуся в кресле Артуру и спокойно прошёл внутрь своих комнат. Широким и твёрдым, вопреки возрасту, шагом он пересёк кабинет, стянул тёмно-красные перчатки и, небрежно швырнув их на стол, подхватил дожидавшиеся его там документы. Он быстро, не вчитываясь пролистал несколько лежавших сверху бумаг, а потом раздражённо бросил обратно. Послышался довольно мерзкий скрип биопластика, когда по столу разлетелись бледно-голубые листы, а потом шорох тяжёлой ткани.

– Знал, что ты вернёшься, – наконец процедил Канцлер, не удостоив Артура ни приветствием, ни хотя бы ещё одним взглядом. – Не сможешь иначе.

Он отвернулся и теперь расстёгивал мантию, под которой прятался знавший лучшие времена, но всё ещё надёжный стандартный доспех Карателя. Хант мысленно усмехнулся. Немного понаблюдав за этим действием, Артур небрежно пожал плечами:

– У меня есть одно дело.

– И какое же?

– Мне кажется, оно очевидно.

Канцлер на мгновение замер, но не повернулся. Наоборот, вместо этого ещё усерднее взялся за хитрые застёжки.

– Тогда, полагаю, ты пришёл забрать свою мантию Советника, которую совершенно случайно оставил в камере смертницы. И заодно ты собрался мне доложить, что предатель наказан, тело её уже разложилось в чане с кислотой, а кости отправлены в печи.

В голосе правителя Города послышалось столько неприкрытой издёвки, что Артур скривился от этой наигранности и ещё раз, теперь осознанно, скользнул подушечкой пальца по особо интересному завитку. На короткий миг он застыл, словно был очарован теплом нагретого дерева, а потом, так и не оторвав взгляда от одного из вырезанных на гладкой поверхности лепестков больших и пышных цветов, коротко выплюнул:

– Нет.

И вот тогда, прекратив своё безрезультатное сражение с последней застёжкой, Канцлер поднял голову и оглянулся. Он смерил Артура ничего не выражавшим взглядом, прежде чем холодно процедил:

– У тебя довольно скудное чувство юмора.

– Именно поэтому обычно я не шучу.

– Значит, не стоило и начинать.

– Разве похоже, что я пытался? – в наигранном удивлении вскинул брови Артур, и Канцлер раздражённо хмыкнул.

– Я отказываюсь играть в твои шарады. Ты ослушался прямого приказа и знаешь, чем это грозит,  – резче, чем следовало отозвался он, сдёрнул, наконец, с плеч тяжёлую алую ткань, и в этот момент Артур резко поднялся.

Одним плавным движением он оказался по другую сторону стола, напоследок ощутив под ладонью шершавый край резных пионов, ну а потом за спиной гадко затрещала взметнувшаяся в воздух пластбумага. Хант резко вскинул руку, послышался глухой звон металла о металл, и совершенно невозможные ещё несколько дней назад противники замерли. Чуть прищурившись, они смотрели друг другу в глаза.

«Достойно», – мелькнула в голове Артура мысль, когда стало тихо.

Он выпрямился и хмыкнул. Забавно, прямо сейчас Артур стоял напротив человека, которому клялся в верности столько раз, что уже не мог сосчитать, и с необыкновенной ясностью, едва ли не впервые, так отчётливо понимал – готов. Готов или убить, или умереть сам. И, видимо, именно принятие смерти вынудило губы невольно сложиться в нехорошую усмешку, когда его чёрный, немного изогнутый клинок, скользнув по лезвию точно такого же, уверенно нацелил своё остриё прямо в грудь Канцлера. И весь мир будто сжался до этой точки – чуть выше и левее впалого тела грудины, где за твёрдым доспехом крылось старое сердце.

Последовал ответный удар. Затем ещё. Оба парировали, а затем резко атаковали. Артур не ждал, что будет легко, но у него была цель куда более важная, чем обычное чувство долга. А потому его движения были быстры и сильны, не оставляя ни секунды, чтобы задуматься и просчитать, откуда придёт новый удар. Короткий, резкий, внезапный. Тот, что почти всегда заканчивался смертью противника, однако не в этот раз.

То, что случилось потом, было сродни странному сновидению. Вот перед глазами ещё знакомая до отвращения комната, массивный стол с вырезанными на нём цветами, разбросанные по всему полу бумаги. Вот тускло мелькало остриё чужого клинка, который Артур отбивал почти играючи. А потом всё вдруг резко сжалось. В один миг мир вокруг будто бы зажевало. Он словно застрял между лопастями огромной шестерни, где застопорился, пару раз дёрнулся, а потом с резким толчком всё-таки провернулся. И тогда Хант вздрогнул всем телом.

Он отступил, пытаясь понять, что изменилось, моргнул и машинально ещё раз отбил целившийся в лицо клинок, прежде чем неимоверным усилием заставил себя поднять голову. И вот тогда осознание всех последних событий с грохотом рухнуло на едва устоявшего на ногах Ханта. Оно накрыло с головой вместе с пережёванным только что миром, стоило Артуру посмотреть в серые глаза Канцлера.

Больше всего увиденное походило на отражение, которое проступило в зеркале будущего. Та же поза, взгляд, лёгкость движений, только чёрный клинок уже не в молодой и сильной руке, но в такой же изуродованной однажды Щитом ладони. И рост. Возможно, противник, которого ещё секунду назад Артур хотел хладнокровно убить, был немного выше. А может, и нет. В сумасшествии нового мира Хант никак не мог разобраться, пока скользил взглядом по знакомому прищуру и ухмылке. И лишь одно он знал точно – перед ним стоял человек, которого некогда звали Алекс Росс. И среди всех его многочисленных данных Городом и Супримом имён, было важно только одно. Да, бывший глава Карательной службы. Да, Великий Канцлер священного Города. Но ещё… его отец. Та самая шестерня, что запоздало перемолола в себе личный мир Артура Ханта. И он ещё успел подумать, что стоило всё же задать Флор тот самый вопрос, прежде чем собственное тело инстинктивно дёрнулось в сторону, уходя из-под стремительной атаки клинка.

Флор.

Движение Канцлера вышло столь быстрым и точным, что потерявшийся в своих ощущениях Артур едва успел его уловить. Последовала череда ярких, звонких ударов, прежде чем обманным выпадом Хант подцепил лезвие уверенно смотревшего ему в горло клинка, и чуть отвёл в сторону, и вынудил опустить вниз остриём – знак, что он не хотел продолжать.

Или не мог?

От этой мысли к горлу на мгновение подкатила тошнота, которую Артур попытался прогнать единственным известным ему способом, – перехватил поудобнее рукоять. Однако клинок так и не поднял, хотя перед глазами медленно проступало воспоминание о худом сломанном теле, что лежало распластанным в луже собственной крови. И в нос будто бы снова ударил тот затхлый металлический запах.

Флор…

Артур сжал зубы и было почти отступил, но в последний момент остановился. Нет, он не так хорош, как она о нём думает. Не бескорыстен мыслями, не чист помыслами, не верен Городу настолько, насколько следовало бы. Будь на его месте Флор, она, наверное, сделала бы всё совершенно иначе: правильнее, справедливее, человечнее. Но Артур не обладал и толикой её сострадания, а потому сделал всего один выпад – короткий и такой быстрый, что воздух едва не обжёг обнажённую руку. Послышался звон упавшего на пол клинка, и стало тихо. Ну а в следующий миг Артур упёрся чёрным остриём прямиком в истончившуюся от старости кожу на шее Канцлера, надавил и… замер.