– Да понимаешь ли, – сказал я и хотел объяснить, что сама мысль о свержении законного правительства мне претит, но тут же подавился всеми своими словами.

Потому что из леса показались грибники, и Анна была среди них. Я увидел ее, и у меня перехватило дыхание, так что я сразу понял, что все мои рассуждения относительно нее – от глупости и что даже самой строгой логикой нельзя убить любовь, так же как самой строгой логикой нельзя ее вызвать.

– Ладно, кончили, – сказал я, встал и пошел ей навстречу.

Мы встретились как ни в чем не бывало, – во всяком случае, со стороны это должно было так выглядеть, но я не уверен, удалось ли мне добиться желаемого эффекта. Анна улыбнулась, но я сразу почувствовал: что-то не так. Все, может статься, вышло бы хорошо, если бы мы сумели сразу, не замедляя шага, броситься на шею друг другу, поцеловаться, прошептать на ухо какую-то бессмыслицу. Но никто из нас в первый миг не был уверен, как отнесется к этому другой, да и все глазели на нас – и мы чинно поздоровались, а момент был упущен.

– Ну как ты? – спросила она вежливо, и я ответил:

– Да все нормально, как видишь. А ты? Устала?

– Устала, – сказала она.

Мы еще постояли, потом она кивнула:

– Ну я пойду.

Я шагнул в сторону, чтобы пропустить ее, повернулся и пошел рядом: не хотелось показывать, что у нас что-то разладилось.

Около шалаша я спросил:

– Обедом накормишь?

– Да, – деловито сказала она, – в лесу много грибов. Вот посмотри. – Она приоткрыла корзинку, висевшую у нее на локте, и я заглянул и убедился, что грибов действительно много. Мы еще постояли, затем я сказал:

– Ну тогда ладно… – повернулся и пошел к своим.

Мне надо было что-то делать, и я сказал им:

– Время еще есть. Слушай, Монах: это далеко отсюда?

– Поляна? С полчаса – если шагом.

– Пошли.

Он поднялся с земли. Уве-Йорген заявил:

– Нет, хватит шататься по лесу без охраны.

– Почетный караул не нужен, – возразил я. – Это не официальный визит.

– Не забудь, – ответил он, – что войны нам не объявляли и мы не знаем, когда на нас нападут.

– Чего ты хочешь?

– Во-первых, пойти с вами. А во-вторых, четверо автоматчиков нам не помешают.

Мне не хотелось спорить, и я сказал:

– Ну давай.

Уве-Йорген скомандовал, и четверо мальчишек, донельзя гордых, мигом схватили свои автоматы.

– Только попроси, чтобы они ненароком не подстрелили нас, – предупредил я.

– Не беспокойся. У здешних ребят крепкие нервы.

– Это хуже всего, – сказал я. – Людей с крепкими нервами бывает труднее всего переубедить.

– Зато они легко переубеждают других, – серьезно сказал он, повесил автомат на грудь и положил на него ладони. – Ну идем?

Когда мы отошли от лагеря, я сказал:

– Ну как тебе лес? Благодать, правда?

И правда было хорошо, если только отвлечься от наших забот. Птицы, вспугнутые нашими шагами, вспархивали и галдели наверху, какая-то четвероногая мелочь шебуршала в кустах – напуганная выстрелами, она затихла было, но теперь приободрилась.

– Я понимаю, что им не до того, – ответил Уве-Йорген, – но я назначил бы сюда хорошего лесника.

Я сначала рассердился, а потом подумал, что лесник и в самом деле не повредил бы.

Дальше шли молча. Валежник хрустел под ногами. Иеромонах что-то бурчал под нос, отыскивая оставленные им знаки.

Минут через сорок вышли на поляну.

– Добрели, – сказал Никодим. – Вот просека, а та, другая, заросла.

Мы убедились, что так оно и было.

– Теперь посередке послушайте…

Земля тут не то чтобы дрожала, но была ощутимо теплее, чем вокруг, и, если прильнуть к ней ухом, можно было услышать басовитое жужжание.

– Что станем делать? – озабоченно спросил Иеромонах.

– Какое-то устройство на ходу, – прикинул я вслух. – Наверное, того же возраста, что сам корабль, но работает. А раз тут бывали беспокойные времена, думаю, что его не оставили без страховки.

– Шкатулка с секретом, – сказал Уве-Йорген, – нажмешь кнопку, выскочит чертик. И хорошо еще, если просто чертик…

– Посмотрим, – согласился я, – со вниманием.

Мы принялись чуть ли не ползать по поляне – вдвоем, потому что остальные все равно ничего не понимали; мы принюхивались минут двадцать, потом Уве сказал:

– Нет, видимо, пусто.

– Считаешь?

– Рассуждаю. Даже подстраховка здесь должна быть устроена на недолго; значит, не в траве.

– Да, пожалуй.

– Поищем на опушке, а?

– Знаешь, Рыцарь, деревья тоже умирают.

– Значит, не дерево. Что-то внешне похожее на дерево. На пень. На… что угодно.

Мы поискали, и безуспешно.

– Наверное, – мрачно проговорил Рыцарь, – у них была своя логика, наизнанку. Придется копать. Но никто не отдал приказания взять лопаты, и никто их, естественно, не взял. Возвращаемся?

– Ничего другого не остается, – согласился я.

В лагере после обеда парни ушли сменять посты. Остальные улеглись поспать. Жизнь была как на курорте, и не хотелось думать об уходящем времени, как на курорте стараешься не думать об этом.

– Анна, – сказала я. – Пойдем поговорим?

Она сразу согласилась.

– Пойдем.

Мы шли по лесу, и я не знал, с чего начать. Она тоже молчала.

– Слушай, – сказал я наконец таким голосом, что слова можно было принять и в шутку, и всерьез. – Что за мода – бродить с ребятами по лесу?

Она покосилась на меня:

– Это не опасно.

– Почему?

– Несерьезно.

– А со мной – серьезно?

Она помолчала, потом сказала – тоже как бы в шутку:

– Смотри – проспишь. Прозеваешь.

– Тебя?

– Меня.

– Анна…

– Не надо, – сказала она.

– Что, значит – конец?

– Нет, – сразу же ответила она. – Мне с тобой интересно.

– Ну тогда…

– Нет. Так – не надо.

У меня опустились руки. Потом я сказал ей:

– Знаешь, в дядюшки я не гожусь.

– Дурак, – сказала она.

– Я?

– Ты.

– А-а! – сказал я.

Мы еще помолчали.

– Может, ты объяснишь, в чем дело?

– Ни в чем, – сказала она. – Просто так.

– Да почему… – начал было я, но тут же сообразил, что спрашивать об этом и в самом деле не очень-то умно.

– Ладно, – сказал я невесело. – Погуляем еще?

– Да.

Мы пошли дальше.

– Ты просто не представляешь, какое было множество дел…

– Я ведь тебя не спрашиваю.

– Неужели ты думаешь, что я…

– Я думаю, что я тебе не нужна, – сказала она холодно.

– Ну как ты можешь…

– Ты что – не мог даже поговорить оттуда?

– Не мог! Не мог я выйти на связь. Я был далеко от катера!

– Нет, мог, – сказала она упрямо.

Продолжать я не стал, потому что продолжать было нечего. Мы прошли еще немного.

– Пойдем назад? – предложил я.

Она без слов повернула назад.

И тогда мы услыхали выстрелы в той стороне, где были посты.

Я глянул и на миг оцепенел: по просеке двигались люди.

Они были вооружены неказистыми, увесистыми ружьями. Некоторые держали пики.

Раздумывать было некогда. Я схватил Анну за руку.

– К лагерю! Быстрее!

Мы бежали что было сил, отступая под натиском превосходящих сил противника. В лагере все были уже на ногах. Уве-Йорген все же успел научить парней чему-то; во всяком случае, залегли они быстро и, я бы сказал, толково. И оружие изготовили. Но стволы всех автоматов были направлены в небо.

Наступавшие теперь перебегали меж деревьев со всех сторон. Впечатление было такое, что нас окружали.

Я достал пистолет, достал патрон и вытянул руку.

Люди с ружьями приближались. Они были пока что метрах в шестидесяти, а я знал, что из моего пугача можно вести действенный огонь метров на двадцать пять – тридцать. Иначе это будет трата патронов. Я ждал, пока они подойдут поближе, и не спеша выбирал цель.

Подошла Анна. Остановилась. Я схватил ее за руку и дернул:

– Не изображай неподвижную цель!

Она неспешно прилегла и с любопытством спросила:

– Что вы будете теперь делать?

«В самом деле, что же?» – подумал я.

Я лежу тут, на песке чужой планеты, и собираюсь стрелять в людей, населяющих ее. Я считаю, что прилетел спасти их, и вот лежу и собираюсь стрелять в них. И убивать. Потому что, когда я был солдатом, меня учили: стрелять надо не мимо, а в цель. Надо убивать врага, потому что иначе он убьет тебя.

Но были ли эти люди моими врагами?

Я был чужой им, они – чужими мне.

Может быть, их вина в том, что они мешают нам спасти их?

Но надо ли спасать человека любой ценой – даже ценой его собственной жизни?

Пусть погибнет мир – лишь бы торжествовала справедливость?

Или все-таки как-нибудь иначе?

Они были метрах в сорока, когда я встал.

Встал, сунул пистолет в карман и с полминуты смотрел на них, а они – на меня. Они не остановились, не замедлили шага.

Я оглянулся и на лицах наших парней увидел облегчение. Здешних парней, воинов Рыцаря. Люди из экипажа лежали спокойно. Иеромонах отложил автомат и подпер подбородок ладонями, словно загорал, а остальные продолжали держать оружие на изготовку.

Я ждал. Наконец от наступавших отделился человек и, убыстрив шаг и размахивая руками над головой, направился ко мне. Он был без оружия. Парламентер, понял я. Просто они не знают, что в таких случаях полагается нести белый флаг.

– Дай-ка автомат, – сказал я Никодиму.

Не вставая, он протянул мне свой. Я закинул оружие за спину.

– Я с тобой, – сказала Анна. На лице ее было любопытство.

– Попробуй только, – пригрозил я и двинулся навстречу парламентеру.

Мы встретились недалеко от наших позиций.

– Думаю, – сказал я ему, – нам надо поговорить, пока не началась серьезная стрельба.

Он, кажется, немало удивился.

– О чем говорить? Вам надо сдаваться.

– Да неужели? – удивился я.

– Конечно, – сказал парламентер. – Ты умеешь воевать? Тогда смотри: мы вас окружили. Вы проиграли. Значит, надо сдаваться. Ведь иного выхода нет?

– Это как сказать, – произнес я, сомневаясь.

Он описал рукой круг, потом наставительно поднял палец:

– Ты же видишь: мы вокруг вас. Это и есть окружение. В таких случаях полагается сдаваться.

Я вздохнул.

«Бедные человеки, – подумал я. – Что для вас война? Что-то вроде игры в шахматы. Все строго по правилам. Ходы, сделанные с нарушением правил, не считаются. В безнадежной позиции полагается сдаваться, а не тянуть до момента, когда тебе объявят мат. Чемпионат на солидном уровне. Очень хорошо. Вы ни с кем не воевали. Вам не с кем воевать. И не надо. Но почему те, кто послал вас теперь, не объяснили вам, что драка – не шахматы и ведется она по тем правилам, какие изобретаются в ходе игры?»

– Ага, – сказал я вслух. – Значит, нам полагается сдаться. Что же тогда с нами будет?

Он пожал плечами.

– Да уж, наверное, придется вам всем повозиться в Горячих песках, – сообщил он почти весело. – Будете строить там башни, и не иначе. Наверное, там вы быстрее поймете, что нельзя забираться туда, куда не разрешено.

– Может, тогда и поймем, – согласился я. – Однако в этой позиции еще можно играть. Предлагаю ничью.

Он не понял, и я повторил:

– Предлагаю ничью. Ты заберешь свое войско и отправишься восвояси.

– А вы?

– А мы останемся здесь. Нам тут очень нравится, понимаешь? И мы собираемся здесь побыть – ну, допустим, еще два дня. Потом можешь приходить и поднимать свой флаг: нас здесь уже не будет. Договорились?

– Вам нельзя здесь оставаться, – сказал он. – Это не разрешено, разве я непонятно объяснил?

– Ну ладно, – сказал я хмуро, уразумев, что сквозь его логику мне не пробиться. – В последний раз спрашиваю: смоетесь вы отсюда или придется выгонять вас силой?

Тут он понял, что я говорю серьезно.

– Ты на самом деле не хочешь сдаваться?

– Не вижу повода.