– Не так уж просто заслужить удар в зубы, но если ты не к месту заикаешься о чужой женщине – это одна из причин. Неплохо бы тебе запомнить мои слова, – холодно процедил Дэннил.

– А если твою женщину подвергают опасности? Тогда что?

Я старался не повышать голос, однако трактирщик невольно отпрянул, словно теперь была его очередь получить затрещину. Похоже, до него наконец дошло.

– Ты уверен, что законы государства или люди, их принимающие, значат больше, чем сам народ? Насколько выше ты ставишь церковь над людьми, которых обслуживаешь в таверне? На кону люди, причем те, с которыми ты работаешь каждый божий день. Странники, лицедеи, клиенты, что приносят звонкую монету и заставляют улыбаться. Посетители, не причинившие тебе никакого вреда, не угрожающие твоей независимости и привычному образу жизни.

Я пристально взглянул на Дэннила, с трудом подавив желание применить парочку формул, чтобы донести до него свою мысль.

Трактирщик шумно выдохнул и покачал головой:

– Тень нас всех возьми… Не кричи на меня – разбудишь людей, заплативших хорошие деньги за ночлег. – Он отвернулся, почти беззвучно пробормотав длинную фразу – видимо, непристойно выругался. Фыркнув, крепко потер лицо. – Айе Солюс! Ты заставляешь меня солгать Правосудию…

– Именно так. – Наклонив голову, положил руку ему на плечо. – Я сделаю так, что ты о своем поступке не пожалеешь.

Дэннил напрягся.

На самом деле подкупить человека не столь просто. Если не знать его потаенных желаний и надежд – успеха не добьешься. Одного соблазнят деньги. Второго – вовремя предложенная услуга. Остальными движут совершенно иные стремления. Взять хоть Дэннила, не видевшего в молодости ничего, кроме нищеты, и внезапно обретшего любовь…

– Я дам в «Трех сказаниях» такие представления, которых здесь в жизни не видывали. Даже той легенды, что я уже рассказал, более чем достаточно, и все же готов устроить здесь настоящий театр. Сам убедишься – королевский в подметки не годится. О твоем заведении заговорят по всей стране.

В последние слова я вложил всю страсть и уверенность, зная, чего на самом деле хочет мой трактирщик. А хотел он процветания своей таверны. Мечтал, что его построенное с любовью скромное маленькое заведение прогремит на всю Этайнию, чего доселе и представить было нельзя.

Сделав шаг назад, Дэннил кивнул. Я благодарно улыбнулся, и вдруг он поймал меня за руку.

– Что?..

– Она далеко не обычная женщина, понимаешь?

Похоже, хозяин таверны считал, что я пойму его с полуслова, однако лишь оставил меня в недоумении. Махнув рукой, он вздохнул:

– Она сама все расскажет, если тебе удастся ее разговорить, однако Правосудие заинтересовалось ею неспроста.

Дэннил замолчал, отпустив мой локоть.

Я двинулся наверх, но на втором этаже, где находилась моя комната, не задержался. Поднявшись выше, встал перед единственной дверью, наверняка ведущей на крышу. Легкий толчок – и дверные петли заскрипели.

Ливень кончился, и вместо дождевых струй в воздухе повисли тонкие нити тумана.

Я ступил в сырую муть и, прикрыв глаза, втянул в себя ощущение спокойствия. Некоторые считают, что дождь – субстанция, не обладающая запахом, и жестоко ошибаются. Только небеса могут создать аромат чистоты. Да, иные запахи смываются, и в воздухе остается лишь мягкая свежесть – легкая, вносящая в душу успокоение.

Я глубоко вдохнул и задержал дыхание, дожидаясь, пока уличный воздух охватит все тело. Грани невольно свернувшегося разума отразили девственную белизну, словно умоляя меня заполнить их новым плетением. Чем угодно – лишь бы возродить чуточку магии. Медленно выдохнув, я отбросил ненужные сейчас желания и прислонился спиной к двери.

– Настоящий джентльмен составил бы компанию бедной женщине, – раздался голос из-за пелены тумана, – и не дал бы ей замерзнуть в одиночестве.

Я подавил улыбку и повернулся на звук.

Элойн сидела всего в нескольких шагах от меня, подтянув колени к груди. В ее пристальном взгляде читалось сразу несколько вопросов:

Как ты меня нашел?

Что случилось после моего побега?

Что скажешь по поводу моего пребывания на крыше в такую погоду?

Словом, я почувствовал сильнейший призыв и окинул ее внимательным взглядом. Прическа певицы намокла, но прелестные завитки никуда не делись. По элегантно изогнутому носу скатилась капелька дождя и повисла на самом кончике, веки потемнели от потекшей краски. И кое-что еще: в глазах Элойн появился блеск, и дождь тут был точно ни при чем.

Слезы? Я сделал вид, что ничего не заметил – молодая женщина явно этого не желала. Возможно, потому и сидела под проливным дождем.

Подобравшись к Элойн, я опустился на колени, и она улыбнулась:

– А говорил, что не джентльмен…

Я уселся, прислонился к кирпичной стенке и, приподняв полу плаща, предложил ей укрыться. Она не возражала, даже позволила обнять ее за плечи. Я рывком притянул женщину к себе.

– Думаю, сегодня все же исполню эту роль.

– Хм… – Задумчиво поджав губы, Элойн коснулась пальчиком верхней губы. – Джентльмены, между прочим, обычно выполняют просьбы дам.

Она прижалась плотнее, упершись плечиком мне в грудь.

– Обычно выполняют, – неуверенно ответил я.

– А если попрошу тебя сдержать обещание?

Элойн взглянула на меня в упор, и глаза ее показались такими огромными… Я едва не утонул в их бездонной зелени, пусть и слегка поблекшей в непогоду. Теперь они скорее напоминали цветом мягкие и хрупкие сосновые иголки. В ее тоне звучали умоляющие нотки, которые я не раз слышал от тех, кто нуждался в моих сказаниях отнюдь не для развлечения. От тех, кто желал сбежать от тяжелой реальности, готов был на многое, чтобы хоть на время сбросить с плеч груз, норовивший затянуть в трясину.

Я коротко кивнул. Устроить подобный мысленный побег было в моей власти. Возможно, отвлечение станет мимолетным, и все же Элойн ненадолго избавится от терзающих ее дум.

– Видишь ли, мне не слишком приятно рассказывать свою историю.

Отчего бы не подразнить ее еще немного? Я искоса взглянул на девушку, потом выдохнул и вновь набрал полную грудь воздуха. Кто знает, как она воспримет повесть о моем прошлом, насыщенном глупостями и нелогичными поступками? Я задумался, однако терпение Элойн обезоруживало.

– История эта долгая и непростая. Она охватит тысячи миль и событий, случившихся под небом самых разных стран. Ты услышишь повествование об истинах и благородных поступках, о лжи и легенде… Я расскажу о том, как превратился в Дракона Рокаша, как воспылал пламенем среди его замерзших степей. О том, как стал Первым мечом Нефритовых хором в Лаксине – далеко на востоке, где земля встречается с небом. Я – Орел Эддерита, Лев, возжегший огонь вечности, нанесший удар по Шаен во имя любви принцессы. Я допустил страшный просчет и навлек на себя вечный гнев черных всадников. Изучив десять формул плетения, которые должен знать каждый, овладел ими в совершенстве. Провел сто одну ночь с Эншае и вырвал ее из лап воинственных Владетелей Зари. Ушел, но поклялся вернуться в кроваво-красных одеяниях, чтобы сдержать обещания.

Ворот моего плаща туго стянулся и тут же ослаб.

– Я видел лицом к лицу десятки существ, о которых говорили: «они – истинные боги», и превзошел их всех. Поджег легендарный Ашрам и похоронил деревню Ампур под горой льда и снега. Я похитил забытую магию и был проклят. Я грабил богатых торговцев и плавал на край света, потерял больше денег, чем могло присниться десятку высокородных господ. Собрал величайшие предания, одно из которых скрыл так, что до него не добраться никому. Соблазнял мифических дев, что пением своим разрушали сердца и разум мужчин. Это лишь малая часть моих деяний, и они станут легендами на все времена. И все же среди них есть величайший в истории грех. Я выпустил на свободу существо, что поглотит мир без остатка, а с ним – и свет, и надежду.

Прижав руку к пронзенному болью сердцу, я скомкал в горсти ткань своего одеяния.

– Ты услышишь не только о чудесах, но и о великом ужасе. О героизме и грязном предательстве. Это не сказка, а подлинная трагедия. Прожитая жизнь заставила меня искать спасения, хоть я и не уверен, что смогу его обрести. Каждое мое слово – правда о поиске своих корней, о том, как, найдя их, я следовал им до конца. История до сих пор не окончена. Я погубил мир, только о том никому не ведомо. Тебе станет известно, почему люди боятся моего истинного лика.

Элойн сжала мне плечо и вперила в меня горящий решимостью взгляд:

– Я не боюсь!

Я отвел ее руку:

– А бояться следует. Сейчас расскажу почему.

8
Звуки для сцены

История моей жизни началась далеко на востоке, в месте, где улицы засыпаны песком, где огромные кирпичные дома скрываются за высокими каменными заборами. Я появился на свет в стране мрамора и золота, соли и пряностей, на богатейшем перекрестке торговых путей.

Не буду лгать – в юности мне этими чудесами насладиться не довелось.

Детские годы я провел в Абхаре – процветающем королевстве Империи Мутри. Отчаянной нищеты там тоже хватало, особенно на улицах города Кешума, где я и жил. Все зависело от того, кем ты родился.

Об этом я говорю не просто так: появиться на свет мне довелось не в той семье, и родители были вынуждены от меня избавиться. Сочувствия не прошу, лишь рассчитываю на понимание причин, по которым я до сего дня одинок.

Не помню ни лиц родителей, ни их голосов. Ничего не отложилось в памяти.

Зато прекрасно помню то место, которое называл домом.

* * *

Трюм под сценой – кошмар моих детских снов.

Пространство внизу было огромным, словно пещера в полости горы. И холод там стоял как в пещере. Деревянные, каменные и металлические конструкции занимали весь трюм, отбрасывая на стены странные длинные тени – если, конечно, вниз проникал хоть лучик света. Любой ребенок вообразил бы, что из этого подвала выползают жаждущие его крови чудовища. Я жил в мире шкивов и веревок, извивающихся над головой замысловатой и на первый взгляд бессмысленной паутиной. На самом деле ни один из отрезков шпагата не цеплялся за другой и не был закреплен намертво.

По одной из стен шли полые трубы, наводившие меня на мысль о высоких худых существах, что следят за мной по ночам. В углу устроилась старая ржавая печь, напоминающая дракона с разверстой пастью. Глядя на тусклый огонь в ее чреве, я именно так и думал, порой мучаясь от бессонницы.

Трюм представлялся мне одним из чудес света, когда я вспоминал, как холодные мертвые вещи вдруг оживают под моими умелыми руками – дышат, двигаются, работают. Набор хитроумных приспособлений даже издавал звуки, потребные лицедеям на подмостках нашего театра.

Руководил мною один – самый главный – голос:

– Звон, мальчик. Звон!

Вняв грубому оклику, я бросился к куску веревки и дернул его, вложив в рывок невеликий вес своего тела. Силенок не хватало – пришлось упасть с концом веревки на пол.

Изношенный шкив резко дернулся, и сверху донесся звон – словно звякнула о металл стеклянная бутылка. В зале засмеялись, захлопали. Звуки неслись издалека, будто из другого мира.

Несмотря на усталость, я улыбнулся. Привычные к тяжелому труду руки тем не менее болели.

– Удар!

Ослабив хватку, я взобрался на высокую деревянную платформу. Покрытые огромными, с кулак, синяками колени дрожали и пульсировали болью. Так, теперь другая веревка – старая, потертая, но все еще жесткая. Я дернул, обжигая ладони.

Над моей головой задвигался косо висящий рычаг, и его обернутый тряпкой конец стукнул в большой барабан. Раздался зловещий удар – точь-в-точь раскат грома.

– Дождь! – грубо крикнули мне через перекрытия, однако до меня долетел лишь едва слышный шепот.