– О… – вырвалось у меня. – Лучше бы ты мне не говорил.

– Если хочешь, я могу показать тебе еще другие места для прогулок, – предложил Шон.

– Да, как-нибудь в другой раз.

Мое желание ходить на прогулки несколько поугасло, и остаток выходных я провела за просмотром старых фильмов, которые взяла в библиотеке. Просмотр сопровождался поеданием попкорна, который был неприятно сладким, и огромным количество «Айрн брю», шотландской газировки оранжевого цвета, по вкусу больше напоминавшую химикаты, чем апельсины. Выпив несколько бутылок, я почти почувствовала себя местной жительницей.

Следующим утром позвонила Роза и спросила, не хочу ли я пойти с ней на занятия по гольфу.

– Для студентов занятия бесплатные. Я играю в гольф, но получается у меня ужасно, – простонала Роза. – Но порой нужна физическая нагрузка, чтобы отвлечься от мыслей. Особенно когда так сосредоточенно работаешь. Согласна?

Первые несколько уроков проходили на тренировочной площадке для гольфа. На самом деле Роза играла в гольф довольно неплохо. Я обнаружила, что мне нравится бить по мячу и смотреть, как он летит. Из-за акцента я почти не понимала, что говорит инструктор, однако стоило сосредоточиться на мяче – и я забывала о своей докторской диссертации, погибшем руководителе и прошлых проблемах. После часа занятий я каждый раз замечала, что тошнота утихает и мне становится легче дышать, пусть даже после захода солнца становилось так холодно, что я едва чувствовала руки. К тому же от клюшки у меня появились мозоли – несмотря на перчатки. После занятий мы с Розой заходили в «Куайч», чтобы выпить горячего тодди – пунша из рома, меда и лимона.

Мысль о большом количестве свободного времени пугала, поэтому каждый день я ходила в так называемые «специальные коллекции», где до закрытия искала материалы в цифровой базе данных полнотекстовых научных журналов, а также книг. Я старалась не обращать внимания на головную боль из-за отмены лекарств. К середине октября я решила придерживаться своей первоначальной темы. Екатерину Медичи окружало множество придворных дам. С исторической точки зрения существует много вариантов освещения этой темы.

Пока я работала в «специальных коллекциях», лето сменилось осенью. Дни становились короче, и скудный дневной свет едва просачивался сквозь тонкий туман облаков. Солнце лениво появлялось около восьми утра и начинало клониться к горизонту около трех пополудни. Ночи сменяли друг друга одна за другой. Осенние краски были бледно-бежевыми и тусклыми, особенно по сравнению с багряно-желтой палитрой, знакомой мне по Новой Англии.

Я скучала по октябрю в Штатах. Здесь штормы приходили и уходили, гонимые морем. И каждый день шел дождь.

– Четыре времени года за один день, – сказала женщина в чайной.

Мне же казалось, что время года остается одним. Раз в неделю я звонила маме, но разговоры наши были напряженными и полными недомолвок. Я придерживалась нейтральных тем, таких как погода, и не признавалась, что мне одиноко.

– Главное, что ты в порядке, – говорила мама, но я знала, что она имеет в виду: «Главное, что ты не поддерживаешь с ним связь».

После прекращения приема лекарств голова порой будила меня по ночам или начинала болеть в библиотеке. Единственное, что помогало, – это прилечь и приложить ко лбу холодное полотенце. В некотором смысле пребывание в новом месте отвлекало меня, на что я и надеялась. Я понимала, что однажды мне придется столкнуться с реальностью, но только не сейчас. Сейчас я слишком занята.

В то же время меня не покидало ощущение, что в Сент-Стивенсе происходит что-то неладное. Я все еще была расстроена смертью моего научного руководителя – а ведь мы даже не были знакомы! Кроме меня, казалось, никто не переживал. Неужели Мадлен Гранжье и правда недолюбливали? И что с тем разговором, который подслушал Люк? Нет, дело не только в Мадлен Гранжье. Атмосфера в Сент-Стивенсе отличается от других университетов, где я бывала. Повсюду царит напряженная тишина, как будто все хранят какую-то тайну, о которой не знаю только я. Но опять же, я здесь чужая. И храню свои собственные тайну. Скорее всего, это со мной что-то неладно.

Моей любимой частью дня был завтрак с Шоном. В перерывах между работой я общалась с Розой. Общение с ней давалось мне легко. Я всегда была одиночкой, однако скучала по Розе, когда ее не было рядом. Общение с ней помогало мне забыть о прошлом и перестать зацикливаться на профессоре Гранжье.

– Вы с Розой очень сблизились, – заметил Шон однажды за завтраком.

– Что есть, то есть, – согласилась я. – Кроме тебя и Розы у меня нет друзей. Похоже, что большинство докторантов разбились на парочки. Или со странностями. Мы с Мейрид частенько видимся в библиотеке и говорим о том, чтобы было бы неплохо сходить выпить чаю, но ни разу так и не собрались. Да и потом, у меня столько работы! Совсем нет времени на общение!

– Нет ничего плохого в том, чтобы иногда веселиться. С другой стороны, нельзя терять бдительность.

Я и правда беспокоилась о том, что отстаю. Что мне нужно что-то доказать – Эндикотту, Катрине, Розе. А еще мне хотелось добиться расположения Уильяма, пусть я и пыталась не подавать виду. Раньше учеба мне давалось легко. Преподаватели всегда ставили мне высокие оценки и много хвалили. Я была лучшей по большинству предметов, не прилагая особых усилий, но это казалось ерундой по сравнению с удовольствием от самого процесса учебы.

– Можно тебя спросить о том, что не дает мне покоя? – обратилась я к Шону. – Вопрос может прозвучать немного странно.

– Я люблю странности.

– Эта странность тебе не понравится. Однажды я пошла в библиотеку и увидела на лестнице Люка. Он с кем-то разговаривал и упомянул, что в их последнюю встречу Мадлен Гранжье выглядела обеспокоенной. Люк услышал, как она говорила о некой проблеме, которую нужно обсудить. Потом она умерла. Люк как будто намекал, что эта смерть не была случайностью.

– Да, эта странность мне и правда не нравится. Знаешь, с кем Люк говорил?

– Женщину я не узнала. Может быть, ты слышал что-то о Мадлен, что-то, что показалось тебе необычным? Какие-нибудь слухи?

– За пару недель до ее смерти я заходил к ней в рабочее время. Мадлен не была моим научным руководителем, но она много знала о католических беженцах. В тот день Мадлен явно была не в духе и быстро выпроводила меня из своего кабинета, якобы у нее была назначена встреча со студентами, хотя на двери висело расписание, в котором не было никакой встречи. Вот и все. На твоем месте я бы не задумывался о смерти Мадлен. Вряд ли мы когда-нибудь выясним больше подробностей. Лучше уж сосредоточиться на исследованиях.

– Я пытаюсь.

– Как тебе профессор Эндикотт, получается с ним работать?

– Конечно, – ответила я. – Но всякий раз, когда я иду к нему, у меня складывается ощущение, что я отрываю его от гораздо более важных дел.

– Вероятно, так и есть.

– Ха, я знала, что ты так и скажешь. Все же трудно воспринимать его как профессора, а не обычного человека. Кстати, он женат? У него есть дети?

– Профессор Эндикотт женат на работе. Впрочем, это обычная история для ученого. Хотя даже для англичанина он слишком тщательно скрывает свою личную жизнь. Говорят, что у него есть девушка из другого университета, но мы никогда ее не видели.

В субботу вечером я пошла в библиотеку, чтобы вернуть несколько просроченных книг. У стола выдачи стоял Уильям. Жаль, что сейчас я в спортивных штанах. Пригладив волосы и ущипнув себя за щеки, чтобы придать коже здоровый румянец, я встала в очередь за ним и тронула за плечо.

– Привет, незнакомец.

Он обернулся.

– О, здравствуй.

– Что ты взял? – Я заглянула ему через плечо, чтобы посмотреть, какую книгу ему передали. Обложка была потертой, а сверху жирным готическим шрифтом были написаны слова «Oeuvres poétiques». – Так ты читаешь стихи? Для удовольствия?

– Ни слова больше, – прошептал он. – Хочу сохранить репутацию историка-аскета.

– Не ты ли говорил, что чтение разных книг дает представление о мире?

– Отличная память.

– Не знала, что ты вернулся. Если есть время, может, выпьем кофе?

– Звучит заманчиво, но сегодня субботний вечер, и у меня уже назначено свидание.

– Оу. – Я уставилась вниз.

– С пожилым господином по имени… – он повернул книгу, чтобы я могла видеть корешок, – Иоахим дю Белле. – Я невольно улыбнулась. – Сначала занесу книгу и еще кое-что домой. Встретимся в «Куайч» через полчаса?

Дома я почистила зубы, нанесла три слоя туши и блеск для губ. Надела юбку и черные кожаные туфли на каблуках, которые купила после того, как получила первую работу на полный день после университета.

На парковке у паба спорили двое мужчин, я спешно прошла мимо.

Уильям ждал меня у входа, несколько секунд я кожей чувствовала его одобрительный взгляд.

– В «Куайче» уже яблоку некуда упасть, но я знаю место, где будет меньше пьяных студентов.

Свернув в переулок рядом с кафе «Замок», мы спустились в небольшой бар, который занимал подвал уютного на вид дома. Устроившись на замшевом кресле неподалеку от камина, в глубине помещения, я одобрительно сказала:

– Тут мило.

– Всегда нужно иметь план «Б», – улыбнулся Уильям.

Посетителей для выходного дня было немного. Чуть поодаль столик был занят группой женщин, одетых в одинаковые розовые футболки, пластиковые короны с перьями и пурпурные боа. Они громко разговаривали.

– Что тебе принести? – спросил Уильям. – Виски с содовой? Только тут никаких изысканных сортов.

– Я и мечтать не смела. Смешивать односолодовый напиток с чем-либо, кроме льда, запрещено шотландским законодательством.

К барной стойке выпорхнули две девушки – блондинка и симпатичная рыженькая.

– Это мой девичник, – услышала я высокий голос рыжей. Она наклонилась к Уильяму и что-то прошептала, накинув боа из перьев ему на шею. Он покачал головой, затем оглянулся на меня и снял боа, аккуратно надев его обратно на девицу, похлопав ее по плечу. Женщины ушли.

Вернувшись с выпивкой, Уильям занял соседнее кресло.

– Как погляжу, тебе приходится отбиваться всеми силами, – пошутила я.

– Да. Сама знаешь, каково это.

– Кто, я? Нет, не очень.

– Ни на секунду не поверю, – покачал головой Уильям. – Я видел, как Шон смотрел на тебя в пабе тем вечером. Ты даже не осознаешь, какое действие оказываешь на людей.

Я поднесла стакан с виски к губам и сделала глоток.

– Давай вернемся к поэзии. Неужели ты и правда читаешь стихи забавы ради?

– Сегодня – нет, но вообще бывает.

– Любимые поэты?

– Пабло Неруда.

– Он пишет получше, чем Пьер Ронсар.

Уиьям улыбнулся.

– Ронсар написал несколько прекрасных стихов. Я тебе как-нибудь их зачитаю.

– С удовольствием послушаю. Кстати, как там Париж?

– Париж – это Париж. Он прекрасен, как и всегда. В этот раз было много работы. Я организовываю конференцию, она состоится через несколько месяцев. Как говорится, «нет покоя нечестивцам».

Рассмеявшись, я покачала стакан в руке.

– Ты часто бывала в Париже? – поинтересовался Уильям.

– Можно и так сказать. Во время учебы я подрабатывала и на отложенные деньги уезжала летом в Европу. По-английски я говорила только при необходимости. Некоторое время я пробыла опэр в итальянской семье. После окончания университета я некоторое время жила в Париже – работала с одним профессором над проектом по каталогизации.

– Тот самый профессор, у которого училась Роза. Вирет?

– Именно. Ты его знаешь?

– Лично не знаком, но, конечно, читал его работы. Он взял тебя на работу сразу после окончания университета, это впечатляет. Теперь понятно, почему твои французский и итальянский так хороши. По крайней мере, на бумаге. Я должен сам послушать, чтобы удостовериться.

Он протянул руку, как будто собирался коснуться моей ладони, но поднял свой напиток.